Мамы не было. В начале сада, в перекрестии теней от высоких дубов призраком дрожал тёмный силуэт. Кожаная броня с серебром, дорожный бархатный плащ, начищенные кожаные сапоги, чёрные, как ночь, волосы — частый гость снов, завлекавший её всё дальше и дальше в туман, сейчас он шагнул навстречу свету. Глаза, голубые, как слёзы и небо, как море и драгоценные камни, сверкнули нежностью, и Лале покачнулась.
«Влад!» — едва не сорвалось с губ, но в шатре завозилась Айше, а за зелёной изгородью мелькнули белые платья служанок.
Лале коснулась ладонью ствола дерева и покачала головой. Губы задрожали, сердце ласточкой рванулось из груди. Но Лале расправила складки на платье и степенно двинулась к Владу.
Хотелось, как в детстве, сбросить туфли и босиком по траве, щекочущей пятки, по камням, холодным и гладким, с разбегу запрыгнуть ему на шею. Чтобы обнимал её, как никогда, кружил, а Лале бы смеялась, смеялась, смеялась, и он бы смеялся вместе с ней — и их смех взлетал в небеса чистым счастьем.
Они остановились на почтительном расстоянии друг от друга.
— Госпожа… Лале-хатун?.. — с почтением протянул Влад и поклонился.
Но в паузах, чуть дольше положенного, Лале услышала: «Любимая…»
— Господарь Влад. Что привело вас в наш край? — улыбнулась уголком губы Лале и протянула руку.
Она знала, что руки дамам целовали в Европе — не здесь. И не поцелуя ради Лале подала руку Владу. Кольцо его матери, сверкнувшее на безымянном пальце, должно было сказать правду: «Здравствуй, любимый! Я так ждала тебя!»
Влад едва коснулся сухими холодными губами нежной кожи, а Лале захлебнулась вздохом. Воздух сада, нежный, цветочный, показался пьянящим, как вино. Голова закружилась.
— Я направляюсь к шех… К султану Мехмеду. Обсудить условия сотрудничества княжества Валашского и Османской империи. Мы с моими спутниками просим у Вас разрешения переждать ночь здесь.
Влад говорил выученно, каждое слово прорывалось сквозь зубы подобно взмаху сабли. Он не хотел ехать на поклон к тому, кто силой овладел его невестой, кто пользовался его княжеством — кто стал олицетворением всему тому, что Влад так ненавидел в османах, когда приехал сюда не волком, но ещё щенком. Но была причина, по которой он вынужден был играть роль господаря покорного и подконтрольного Мехмеду царства.
Даже две.
Одна сейчас стояла, держась за пальцы Влада, как за последнюю опору. А вторая, подкравшись, выглядывала из-за подола матери с любопытством. Влад, выпрямляясь, вскинул брови. Айше хихикнула и прикрылась юбкой платья.
— Это… — одними губами шепнул Влад.
Лале кивнула.
Айше родилась четыре года назад, когда за яростный бой, за убийство своих же на Косовом поле, собственные подданные отказались от Влада, выдворили из столицы, заставили скитаться по городам, и судьба привела его туда, где он родился и вырос. В Эдирне.
Мехмед в это время осаждал Константинополь. В другое время Владу Цепешу не позволили бы даже взглянуть в сторону дворца, но тогда не было ни одного человека, кто смог бы ему воспрепятствовать. Все знали, что Лале-хатун и Влад Цепеш, господарь Валахии, росли вместе и были помолвлены. Никто не знал, что Лале-хатун и султан Мехмед заключили никах: брак с собственной сестрой плохо сказался бы на репутации Мехмеда, и так молодого правителя, на политической арене.
Поэтому Лале и Влад провели множество долгих и нежных ночей наедине, слепо отдавшись чувствам. Они позабыли об осторожности, не слушали даже Шахи-хатун, которая приносила с кухни какие-то отвары.
Через девять месяцев Лале родила Айше. Белокожая девочка с голубыми глазами — одного взгляда было достаточно, чтобы понять: крови османской династии в ней лишь наполовину. Султан Мехмед оказал Лале последнюю милость: нарёк девочку именем Айше, в память о сестре султана Мурада.
А после в него как бес вселился. Он покарал всех, кто допустил Влада во дворец; он разделил мать и дочь; он запер Лале в своих покоях, куда допускался только сам Падишах и где он был хозяином; он снял Аслана с должности главы янычар за попытку помочь Лале. Его ярость не утихала.
Каждый день Мехмед приходил к Лале и душил своей ненавистью, заставлял ночами захлёбываться слезами и постыдно мечтать о кончине, но ему не становилось легче. В конце концов, по дворцу распространились слухи о том, что султан обезумел, и Мехмед решил сослать Лале в Бурсу, как когда-то его отец сослал мать Лале.
Ему невыносимо было видеть ту, кого он в юности так пытался заполучить, и ту, кто так легко далась ему в жёны при султанатстве; ту, чей буйный норов так возбуждал его прежде, и ту, что теперь безропотно, безмолвно — безвольно исполняла в постели всё, что он пожелает. Ту, что оказалась неспособна породить ребёнка в кровосмешении, но родила от чужеземца.
Лале подхватила Айше на руки и шепнула ей:
— Не бойся, Айше. Господарь Влад просто хочет поприветствовать тебя. Как почтенную особу.
— Айше… — выдохнул Влад и, порывшись в складках плаща, протянул Айше глиняную птичку-свистульку, расписанную цветами. — Таких, как ты, у меня на родине зовут принцессами. Разодевают в красивые платья и кормят вкусными пирожными.
— Что скажешь, Айше? — Лале легонько подбросила Айше на руках.
— Спасибо, — смущённо пролепетала Айше и уверенно обхватила руками птичку. — Хочу красивые платья, хочу пирожные.
— Обещаю, однажды ты с твоей матушкой приедешь ко мне. И тогда я прикажу сшить для вас самые красивые платья, и вы объедитесь пирожными вволю!
— Хочу! — расхохоталась Айше.
От детского смеха, чистого и тёплого, как солнечный свет, как морской бриз, Влад рассмеялся, а у Лале грудь сдавило тревогой. Как бы ей хотелось, чтобы всё это: Влад с подарком для дочери, сад, дворец и пение птиц — было по-настоящему. Не на землях Османской Империи, стремительно расширяющейся под мечом Мехмеда, а в маленькой Валахии, о которой Влад столько рассказывал.
Лале поставила Айше на землю и взяла за руку.
— Господарь Влад, проводите нас до дворца. Айше-хатун коварно сбежала с занятия по арифметике, чтобы порисовать в саду.
— Кого-то мне это напоминает, — усмехнулся в сторону Влад.
Лале осуждающе сощурилась:
— Для юной госпожи это непозволительно. Бедная Зара-хатун будет очень расстроена.
— Зара-хатун? — приподнял Влад брови.
Лале кивнула. Зара-хатун добровольно последовала за ней в изгнание, а вслед за ней — и Димитрис. Здесь они смогли наконец сочетаться браком, не прося позволения у ожесточившегося султана. Зара-хатун с удовольствием заняла должности наставницы Айше, а Димитрис — учителя в школе, которую Лале-хатун открыла в Бурсе.
Добавить комментарий