— Это не моё, — повторил Артём.
С каждым разом в этих словах было всё меньше твёрдости — всё больше… Просьбы? Артём уже начинал сомневаться, что этот пакетик ему не принадлежал — ему хотелось, чтобы кто-нибудь согласился с ним, сказал: «Да, брат, это не твоё». Никто этого не сказал: они тоже сомневались и молчали.
Молчали директриса, физичка и завуч, молчали полицейские.
Фил молчал, хотя и всей своей позой выражал готовность бойцовским псом, как его недавно обозвал Илья Муромцев, кинуться, если понадобится.
Не молчала, но и не говорила — спрашивала Варя, и в её словах, и в её глазах, этих больших оленьих глазах, которые с детства могли смотреть так, что он не знал, куда деться, похрустывал холодок недоверия, тонкий и ломкий, как корка льда на лужах ноябрьским утром.
Говорил лишь отец — но лучше бы молчал. Тогда бы обида не торчала бы стеклянной занозой в груди. Потому что отец, вместо того, чтобы сказать, что он, Артём, его сын, с которым они когда-то ездили на рыбалку и пикники, не виноват, вдруг начал говорить то, что эти менты хотели слышать — пресмыкаться перед ними. Он жалостливо называл себя плохим отцом, честно признался, как вогнал их в недостаток, потому что играл в онлайн-казино… И думал, что сыну, наверное, захотелось лучшей жизни.
И самое ужасное — отец был вполне искренним.
— Не твоё, значит, — длинные пальцы Светлакова забарабанили по столу; он зажал пакетик между пальцами, тряхнул его и недоверчиво качнул головой: — Не твоё… А как он оказался в твоей сумке?
У Артёма болезненно дёрнулась скула — та самая, по которой вчера в пылу ярости заехал Шаховской. Не у него надо было спрашивать, как пакетик попал в его рюкзак, с которым он со вчерашнего дня не расставался. Артём вовремя прикусил язык: улица (и — совсем немного — нотации Олега) научила, что нужно знать, где говоришь, с кем говоришь, когда говоришь.
Обвинять полицейских в подбрасывании улик можно, если это киновечер с Варькой и была её очередь выбирать фильм, разумеется, российский, разумеется, про честного полицейского — и не очень; обвинять полицейских в подбрасывании улик, когда они уже провели его в наручниках по школьному двору, — невероятно глупо. Слабоумие и отвага всегда было девизом Фила, не Артёма, поэтому он поёрзал на сидушке и, потерев синяк, буркнул вполголоса:
— Подбросили.
— Подбросили?
— Подбросили…
— Ну надо же…
Светлаков высоко поднял тонкие белёсые брови, качнул головой и вдруг — рассмеялся. Пакетик в его руке затрясся. Артём тоже обнажил зубы в неуверенной усмешке. Громыхнула входная дверь. Вернулся Иванов, раскрасневшийся, с мокрыми руками и каплями воды, поблескивавшими на серо-русой щетине. Он смерил тяжёлым взглядом Артёма, поглядел на посмеивающегося Светлакова и буркнул:
— Разбойный з-задолбали своих алкашей-дебоширов в нашем туалете полоскать, невозможно просто… — Он приоткрыл форточку и присел на подоконник. — А ты чего ржёшь, Сань? Пацан что смешное сказал?
— Представляешь, Серёг! Говорит, ему пакетик… Подбросили.
Светлаков резко перестал смеяться, швырнул пакетик на стол и посмотрел на Артёма в упор:
— Откуда. У тебя. Этот. Пакет.
— Я уже сказал, — Артём вовремя перехватил себя на повышении тона и закончил совсем тихо, полушёпотом: — Это не моё. Подбросили…
— Упрямый, — скрипнул зубами Светлаков и раздражённо хлопнул верхним ящичком. — Серёг, не наглей, а! Сигареты верни.
— Это мои!
Иванов щёлкнул пальцами, и потрёпанная красно-белая пачка пролетела по подоконнику и ударилась в стену.
— Ну тогда я у тебя стрельну.
Светлаков, одёрнув рубашку, поднялся, присел напротив Иванова и закурил в форточку. По кабинету застелился горький до жжения в глазах дым. Артём сдержанно кхекнул в кулак, а Светлаков закашлялся вовсю и недовольно прокряхтел:
— Я ж просил тебя брать нормальные, а не этот ширпотреб.
— На нормальные надо сначала заработать, — беззлобно проворчал Иванов.
Светлаков пожал плечами. Иванов рывком подтянул к себе пачку и прикурил у коллеги. Теперь оба полицейских молчаливо курили в форточку, поочерёдно стряхивая в мутное блюдце, служившее пепельницей.
Артём всегда думал, что в российских фильмах про ментов — честных и не очень — всё врут. И что в кабинетах оперов не пахнет кофе, и что сигареты они не выкуривают поминутно, и что не пытаются играть в “доброго” и “злого” копа, как в американских боевиках, и что задержанные не настолько деревянные, чтобы без конца повторять две заученные фразы: «Это не моё» или «Я не виноват», в зависимости от контекста. Как же он ошибался! Ситуация начинала напоминать плохой детектив, только теперь Артёму было не до смеха. Он сам не понял, как оказался персонажем такого же детектива. Нет — триллера.
— Меня хотят подставить?.. — вполголоса попытался он привлечь внимание полицейских.
Никто не отозвался. Светлаков отвлёкся от пейзажа за окном лишь на мгновение — стряхнуть пепел, а потом снова поглядел в окно, как будто задержанный был не более, чем мошкой, случайно залетевшей в кабинет.
Это было ещё хуже, чем сидеть в кабинете директора, смотреть на выпотрошенный рюкзак немигающим взглядом и слушать обрывки тихого диалога о том, как никому не нужна шумиха вокруг этого инцидента. Директриса, всегда кричавшая, что для школы важны её дети, вдруг стала переживать о своей репутации как начальника. И, кажется, даже готова была отчислить Родионова-наркоторговца задним числом.
— Я готов говорить, — просипел Артём, растирая ладонями лицо.
Он правда был готов говорить и даже писать. Что угодно, только бы не сидеть в этой дымно-горькой тишине, от которой зудело в горле и шумела кровь в ушах. Обрадованный и ободрённый его заявлением, Светлаков выбросил окурок в форточку и легко соскочил с подоконника.
— О чём говорить-то, если тебе всё подбросили? — усмехнулся Иванов, прежде чем глубоко затянуться в последний раз.
Усевшись за стол, Светлаков шумно потёр ладони:
— Ну-с, говори!
— Я просто думаю… — вздохнул Артём, подаваясь вперёд. — Я так понимаю, меня хотят обвинить в наркоторговле?
— Боже упаси! — встряхнул руками Светлаков. — Обвиняет прокурор, а мы разбираемся в ситуации. Вот у нас ситуация. В присутствии понятых и директора гимназии у тебя был изъят пакетик белого порошка неизвестного состава. Может, мука! А может, синтетический наркотик новый… Ты же сообщения странные в разные мессенджеры присылал. Мы просто отреагировали на сигнал.
— Что?
Добавить комментарий