Яна действительно выглядела очень важно в зелёном пиджаке на фоне какого-то мраморного зала со стульями с кожаными сидушками. Позади неё прохаживались такие же серьёзные мужчины в пиджаках и женщины в строгих платьях или костюмах.
— Привет! — Яна помахала ему рукой; когда она улыбалась, у неё на щеках появлялись такие же едва заметные ямочки, как у Вари. — А Артёмку куда спрятал?
Фил растерялся. Как отвечать на такой вопрос, он ещё не придумал. Варя за телефоном многозначительно подняла брови, и в выражении её лица Фил без труда прочёл излюбленное:«А я говорила!»
— Да он это… Попозже… Придёт… — Фил растерянно взъерошил волосы.
Яне врать было невыносимо стыдно — не то что родакам. Может быть, потому что она так хорошо к нему относилась, а может быть, потому что так легко верила (или делала вид, что верила). Вот и сейчас она пожала плечами:
— Ну тогда ему тоже привет. И от меня, и от матери передайте. Фил, а ты какой-то замученный…
— Да я это, на тренировке был.
Фил поддел ногой потрёпанный рюкзак, в котором таскал форму. Варя удивлённо приподняла бровь.
— Варя!
Когда Варя развернула телефон к себе, Фил с облегчением выдохнул и прислонился спиной к стене. Тяжесть сегодняшнего дня, отступившая было в зале, вдруг навалилась на него, колени предательски дрогнули.
Варя беспечно улыбалась матери в телефон и клятвенно обещала накормить его, Фила, чем-нибудь вкусненьким и до отвала. Даже Филу было понятно, что Варя врала: сложнее и вкуснее рожек по-флотски она никогда для них не готовила. Чего уж говорить о матери. Однако Яна на неё не рычала, не выпытывала правду, а просто смеялась и просила позаботиться об отце.
В голове неприятно загудело, заныла правая нога. Фил сполз по стене на пол, вытянув ноги, и прикрыл глаза.
В памяти всё вспыхивала эта ужасная картинка: на фоне белого-белого снега и серо-рыжего дома напротив Варя держит Артёма за руку, целует в щёку, а потом его запихивают в машину двое взрослых мужиков, и там стоит он, спрятав руки в карманы, и не знает, куда кидаться и что делать.
— Эм, Фил?
Фил вздрогнул и тяжело моргнул, открывая глаза. Варя мягко теребила его за плечо. Её карие глаза показались просто огромными и практически чёрными. Может быть, потому, что в прихожей было не так много света.
— Ты себя нормально чувствуешь? А то правда какой-то бледный, что ли…
Фил растёр ладонями лицо, пряча в них короткий зевок, и легко поднялся. Его чуть качнуло, но Варя этого не заметила. Она перекинула косу на грудь и теперь рассеянно разбирала на прядки кончик косы, перетянутый чёрной резинкой.
— Нормально… Да. Просто… Я думал, тебя тут убивают.
Варя выпустила косу из рук. Вмиг посерьёзнев, она покопошилась в карманах непропорционально большой ей розовой толстовки и протянула ему руку. На ладони белели два полиэтиленовых пакетика.
— Это что за х-хрень? Откуда это у тебя? — вытаращился Фил сперва на пакетики, а потом и на Варю: — Ты совсем ку-ку в дом это приносить?
Варя отступила на полшага, сдвинула тёмные брови — вся сжалась, как готовящаяся к атаке ласка, и рыкнула:
— А куда мне это было деть?
— Выбросить нахрен!
Пакетики меленько задрожали на Вариной ладошке, порошок в них по крупице пересыпался из стороны в сторону.
— Какой умный, смотрите-ка! Там папа был с одной стороны и эти козлы с другой! Где мне надо было это выкинуть? И как?!
— По крайней мере, теперь мы на все сто уверены, что пакетики материализуются в наших сумках волшебным образом! И Артемон их не приносил никуда и никогда.
Фила пробило на нервный смех. Сначала Артемон, теперь Варя… Ему как будто решили отомстить за всё, что он когда-либо разрушил, и разрушить его до основания в ответ: лишить его единственных важных в его жизни людей — людей, с которыми они об одном смеялись и грустили об одном, людей, с которыми он мог не стесняться быть собой, людей, с которыми он где угодно ощущал себя, как дома — так тепло и спокойно, как давным-давно ему не было в собственной квартире. Раньше он думал, что всё дело в Артёме: в конце концов, они с детства вместе, срослись, сдружились, побратались. Но сегодня, когда Артёма от них оторвали, оказалось, что Варя — это не просто тонкая ниточка к Артёму, не просто девчачий его отголосок. Варя — нечто большее, нежное, как тот дурацкий цветок с большими дырками на школьном подоконнике, который легко сломать так, что он перестанет расти.
Фил сам не понимал, что кричит — слова обрушивались на Варю, как грады ударов:
— Притащить наркоту в дом! Очень умно, просто сто из десяти, Варь. А что такого, правда же! А может, это на твоего отца заказ, а? А как подступить к мэру? Через его дочку. А к ней как? Через названого брата, разумеется. У них же такая крепкая дружба и любовь. Все дела. А потом хоба — и госдурь! И тогда папу твоего и пришьют! А ты, как дура…
— Не смей! — взвигнула Варя.
Белые пакетики спрятались в кулаке. Фил поперхнулся воздухом и растерянно посмотрел на Варю. Она взмахнула кулаком, начертив кривую в воздухе, и отчеканила:
— Не смей. На меня. Орать. На меня даже родители никогда не орали!
Варя дышала тяжело и шумно. Голос её подрагивал. Фил хрустнул костяшками. Противное, но слишком хорошо знакомое чувство стиснуло шею горячим колючим воротником и поползло выше, придушивая.
Опять он всё испортил.
Варя ведь позвала его помочь именно потому, что не знала, что ей с этим делать. А он, вместо того, чтобы помочь, накричал. Фил сцепил зубы и до боли вдавил ноготь в шарик шрама от затушенной сигареты.
Он не должен был так поступать. Как угодно, но только не так: не так, как его отец.
Фил поднял глаза на Варю. Она не ушла в другую комнату, не выбросила его вещи на лестничную клетку — хотя он этого вполне заслуживал — она всё ещё стояла рядом с ним, сжимала эти проклятые пакетики и смотрела прямо в него невыносимо большими глазами, поблескивавшими от слёз.
Фил звучно стукнулся затылком о стену, разгоняя по голове гул, и задушенно прохрипел:
— Прости. Я просто…
— Испугался? Растерялся? — мягко подсказала Варя.
Фил кивнул: лучше он бы и не определил. Варя вслед за ним навалилась спиной на стенку, посмотрела на потолок, на разбросанные ботинки под обувной стойкой, а потом повернулась к нему с мрачной полуусмешкой.
— Я тоже…
Варя глубоко вздохнула, а потом ещё раз — сильнее и протяжнее.
Добавить комментарий