Артём озадаченно вскинул бровь:
— Ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно, — Лерка скрежетнула стулом и уселась на него, закинув ногу на ногу. — К тебе пришла любимая, чтобы тебя поддержать, чтобы тебе помочь, а ты: «Я Артём». И, между прочим, я тут не вижу этой мэрс-ской дочки.
— Ещё не вечер.
— Сириусли? — Лерка фыркнула и обвела взглядом комнату: — Ты даже после этого будешь их с Шаховским защищать?
— Я их не защищаю, — Артём сел напротив. — Чего ты хочешь?
— Тебя, — Лерка жалостно приподняла брови и взяла его руку в свою. — Хочу, чтобы ты был рядом.
— Ну вот я, рядом, — улыбнулся уголком губ Артём.
— Это временно, — Лера прикусила щёку изнутри. — Меня же ненадолго пустили. Я знаю, что тебя уведут.
— А я думал, это ты такое креативное свидание мне организовала.
— И вовсе не смешно!
— Не смешно…
— Артём! Это не шутки! Тебя реально посадят. Скажи мне, что от тебя хотят.
— Хотят, чтобы я сделал одну нехорошую вещь, — Артём медленно вытянул пальцы из мягких ладошек Леры и спрятал ладони подмышки. — Дача ложных показаний, знаешь о таком? Не хочу нарушать закон.
— Почему сразу ложных?
— Потому что я очень хорошо знаю Фила.
— А! Ну так бы и сказал! — Лерка качнулась на стуле. — Всё понятно, почему ты мне ничего не хочешь говорить. И почему меня слушать не хочешь. Думаешь, как в очередной раз его королевскую задницу спасти! А он по тебе проедется катком и даже глазом не моргнёт, как его отец!
— Причём здесь его отец? — запрокинув голову, простонал Артём. — Фил — это Фил. Так же, как я — это я. А Варя — это Варя, а не мэрская дочка.
— Да притом! Генетика — не, не слышал? Порода у Шаховских такая: на чужом горбу выезжать, по головам идти! Они об тебя ноги вытрут, да ещё и потопчутся. Ты будешь в нищете догнивать, а он себе айфон за айфоном будет менять!
Артём поморщился. Лерка ошибалась. Филу телефон никто не менял уже два с лишним года: он так и ходил с тем, который ему подарили в девятом классе и у которого его отец в пылу ссоры разбил экран. Но было в её словах что-то ещё, что резануло слух. Неправильное, и как будто чужеродное. Лерка презирала пословицы, поговорки и правила русского языка вообще, считая, что для понимания достаточно произношения, притом не всегда — верного. «Три афоризма — и к месту. Она что, всё-таки решила подготовиться к ОГЭ по русскому и всю ночь решала варианты? — хмыкнул Артём про себя и покачал головой. — О чём я, блин, думаю вообще?»
— Что ты ржёшь?
— Просто, — Артём неопределённо взмахнул рукой. — Ты говоришь так уверенно, как будто лично знакома со всеми Шаховскими в стране. А ты ведь Фила даже не видела ни разу.
— Мне не нужно его видеть, чтобы знать.
— Ты у нас экстрасенс? Видишь людей на расстоянии?
Лерка скривилась:
— Историю города полезно иногда немного знать.
— А ты её где изучить успела, на вписках?
Язык Артём прикусил запоздало. Сам не понял, с чего вдруг его понесло, почему захотелось припомнить Лерке всё, что она ему выкидывала: и месяц игнора, и сториз со вписок на странных хатах, и звонки среди ночи с мольбой забрать, защитить от приставаний, и клятвенные обещания больше никогда и ни за что, и презрительное фырканье на внешний вид время от времени — всё, что Артём так старательно упаковывал, задвигал на самые задворки памяти, вдруг лавиной воспоминаний опрокинулось на него.
Лерка побагровела: нежно-розовые румяна на щеках и кончике носа проступили бледным пятном. Артём виновато помотал головой, но прощения попросить не успел, Лерка процедила сквозь зубы дрожащим голоском:
— Ты… Ты ведь ради него свою девушку… Меня… Артём! Он… Он не заслуживает этого.
— Ты пришла, чтобы опять рассказывать, какой плохой Фил? — ножки стула пронзительно скрежетнули; Артём поднялся из-за стола. — Тогда не стоило.
Лерины глаза широко распахнулись, и, кажется, с ресниц сорвалась слеза. Артём прислонился затылком к холодной стене. Ему мутило. Не то от голода, не от эмоций Лерки, в которые она его столкнула, как в мутную воду с обрыва. Она закрыла ладонями лицо. Её плечи крупно и равномерно подрагивали так, как будто она плакала. И обычно — в любой ссоре, которые в последнее время стали случаться всё чаще — у Артёма на душе начинали скрести кошки и он извинялся. Но сейчас ему и так было плохо, и кошки не шевелились.
— Лера, Лер… — вздохнул Артём, когда рваные всхлипы затихли и Лерка нарочито громко хлюпнула носом. — А ты знаешь, что тот, кто любит, должен разделять участь того, кого любит?
Мама когда-то сказала «принимать», видимо, чтобы случайным словом не заставить Артёма поехать с ней вопреки его желанию. Зря. Артём долго размышлял над этой фразой в контексте романа и жизни вообще — разговаривал с мамой, с удивлением обнаружив, что «Мастер и Маргарита» её любимый роман, и жалел, что прочитал его только на новогодних каникулах — и решил, что «разделять» — это не обязательно следовать, но это быть рядом, это принимать, это поддерживать решение любимого человека, каким бы дурацким оно не казалось тебе.
И Лера с ним рядом почти никогда не была. Всегда близко, на расстоянии вытянутой руки и даже ближе, но никогда — рядом. Даже сейчас она вскинулась, заправила бесцветные пряди за уши и глянула на него чуть свысока:
— Чего? Ты мне предлагаешь тоже за твоего Шаховского сесть?
— Шаховской… Шаховской… — Артём запустил пятерню в волосы. — Что ты за него уцепилась? Ты же пришла ко мне. Почему ты не со мной?
— Это ты не со мной, Артём! Напиши это грёбанное заявление на Шаховского! Пусть у Фила найдут наркотики, пусть Фил посидит здесь, пусть побегает его папаша. Пусть их обоих проверяют на наркоту! А ты будешь на свободе, как и я.
— Вообще-то там фраза о том, что тот, кто любит, должен принять любое решение человека, которого любит. Занять его сторону, понимаешь? Ну, ты когда в одиннадцатом классе будешь, прочитаешь.
— Я думала, ты меня любишь! — Лера выскочила из-за стола, едва не опрокинув стул, стремительно, шумно, как в дурацком кино, и застыла, сложив руки под грудью.
Обычно это срабатывало. А сейчас Артём оглядел её с головы до ног — и внутри ничего не ёкнуло. Видимо, он столько раз доказывал Лере, что она ему дорога, что это перестало быть правдой.
— Я тоже так думал…
Добавить комментарий