VIKTOROOK

Асгерд бежала. Всю жизнь отец учил их с братьями держать бой — сжимать древко меча так, чтоб клинок продолжением руки становился — а Асгерд бежала. Юфтевые башмачки едва касались древесины; она беззвучно всхлипывала, напитавшаяся крови и ярости.

Асгерд сбегала, но не от боя. Предательски заколотый в собственной постели супруг не остался неотмщённым: убийца остался в той же спальне, пронзённый мечом своего конунга, рукой его жены, рядом с колыбелью их первенца.

Теперь Асгерд желала обмануть саму смерть. Бережно прижимая к груди крепко спящего, напоенного медовухой, ребёнка, она убегала прочь по длинным коридорам чертогов, где когда-то была счастлива, чтобы спастись. Их жизнь, расшитая на гобеленах, печально трепыхалась ей вослед.

Отец конунга Бёдвура пал в бою, защищая свои чертоги, свою семью, от рук собственных ярлов, волков, покусившихся на руку кормящую.

Его жене, гордой, воинственной вдове Брюнхильд, из викингов, названной по имени валькирии, удалось спастись из горящего чертога и найти приют в землях другого конунга, где она бесстрашным, властным, воинственным воспитала последнего выжившего, младшего сына Бёдвура, с материнским молоком поила его желанием мести и учила вернуться.

И Бёдвур вернулся, под руку с девой лесной: пришёл как конунг с мечом родовым и длинным — и разрушил до основания построенное предателями, завоевал чертог и уважение фралов. И на тинге, свидетелем которому был отец Асгерд, был провозглашён новым конунгом.

Лесная дева погибла внезапно — Асгерд сглотнула и резко налево, коснувшись швов-рубцов, проложивших погребальный костёр — осиротел чертог, осиротел Бёдвур. И тогда ему предложили Асгерд.

Их гобеленов было всего два: пышная свадьба и рождение первенца — окружённые благословением богов.

«Боги отвернулись от нас, отец, — бормотала Асгерд в макушку ребёнка, пока под ногами сменялись, крошились в спешке ступеньки, — за то, что мы совершили, чтобы я оказалась здесь…»

Чёрный ход зарос мхом и плющом. Асгерд в кровь разодрала пальцы, обломала ногти до мяса, навалилась плечом на тяжёлую дверь, и рухнула на колени в душную влажную летнюю ночь. Небо от дыма и крови разбухло и побагровело фурункулом. Из-за кустов вышла тонкая тень с длинным мечом.

Асгерд вскочила.

— Прошу, пощадите, — взмолилась она, пусть ей этого бы и не простили.

— Никто не причинит тебе вреда.

— Ингвар?

Имя сорвалось с губ, обжигая: старший сын Бёдвура и лесной девы, его без малого год считали сгинувшим в густых лесах среди диких зверей. Зов материнской крови оказался сильнее: он вырос, возмужал. Асгерд попятилась, слёзы застлали глаза. Спиной наткнувшись на стену, стонавшую от боли и криков, она медленно сползла на землю.

— Никто не причинит тебе вреда, — рыкнул Ингвар, и меч легко и звонко, как игла, вонзился в землю. — Ты жена моего отца, ты мать моей сестры. Я не позволю.

— Но как же…

— Ярлы поступили бесчестно. Ударили ночью. В спину. Хотели избавиться и от меня. Лес меня спас. И спасёт тебя, Асгерд. И вырастит Сольвейг.

— Ингвар…

Ингвар протянул ей ладонь. Не юноши — мужчины. Мозолистую, крепкую, с рубцом поперёк ладони.

 — Я помню, ты хорошо относилась ко мне, Асгерд, когда отец уходил, а мы оставались. Я помогу тебе, если ты пообещаешь помочь мне.

— Что ты задумал, Ингвар?

— Я вернусь. И приведу с собой войско. И возвращу всё то, что построил мой отец.

Качнув головой, Асгерд схватилась ладонью за лезвие меча и поднялась. Алая кровь затерялась на мутном подоле ночной сорочки. Расправив плечи, Асгерд вложила свою ладонь в ладонь Ингвара.

Перед ней стоял достойный сын своего отца, истинный воин, которому по силам обмануть смерть и покарать подлых предателей. Который сумеет не разрушить, но отвоевать созданное отцом.

Асгерд слишком долго жила волею богов и родителей.

Но сейчас ей давался шанс всё переломить, поэтому она без малейших колебаний прошептала:

— Клянусь.