У Фила странно защипало в носу. Он прикрыл глаза, шмыгнул носом — и с удивлением понял, что по его щеке течёт слеза. Его собственная, горячая слеза. В носу защипало сильнее. Фил зажмурился, ткнулся носом в Варины волосы. Ещё влажные, они впитали в себя запахи вечера, и теперь от неё пахло не только вишней и шоколадом, но и деревней, и морозными прогулками в детстве, и почему-то Новым годом, хотя он давно прошёл.
Фил поймал себя на мысли, что стоял бы так вечность-другую, когда Варя чуть отстранилась от него и подняла голову. Фил поспешно вытер плечом щёку: не хватало ещё, чтобы Варя увидела слёзы.
— И всё-таки, Фил. Как думаешь, мы любим друг друга? — вглядываясь в его глаза, снова спросила она и серьёзно сдвинула брови к переносице.
— Понятия не имею, — шёпотом отозвался Фил и посмотрел в окно; на тёмно-синем стекле, как на открытке, застыли два размытых силуэта: лица ещё можно было различить, но всё, что ниже плеч, сливалось в одно большое тёмное пятно. Фил усмехнулся: — Если честно, я никогда ничего такого не чувствовал. Ни с кем. И мне это нравится.
Вместо ответа Варя прижалась к нему и тихо рассмеялась.
Потом они выпили ещё чай, доели все яблоки, добрались до бананов, и всё рассказывали друг другу забавные, нелепые, до невозможности глупые истории из детства. До этого вечера их всегда связывал Артём и они не задавали лишних вопросов, но теперь как будто узнавали друг друга заново, — и Филу казалось, что он был счастливым ребёнком. Ведь ему так же, как и Варе, родители закатывали деньрожденские вечеринки в двух лучших центрах города поочерёдно и приглашали туда весь класс. Ведь ему так же, как и Варе, дарили самые классные игрушки, которыми он завоёвывал восхищение всех пацанов в началке. Ведь ему так же, как и Варе, первому купили айфон, а потом и айпад — и он завоевал почёт даже у старшеклассников.
Только почему-то Варя с радостью прочитала сообщение отца и кинулась сооружать для него ужин (когда Варя отвернулась, Фил украдкой глянул незаблокированый экран и нахмурился: Олег Николаевич не просил готовить ужин), а когда Филу пришло сообщение от матери с требованием вернуться домой, настроение внезапно упало.
— Это даже хорошо, — ободряюще улыбнулась Варя, наблюдая, как Фил одевается. — Боюсь, папа ещё не готов.
— К чему?
— К конкуренции, — расхохоталась Варя и чмокнула его в уголок губ.
Фил сверился с картами и пулей вылетел из подъезда: у него было пять минут, чтобы успеть на ближайший автобус, который жёлтой иконкой застыл пока у автовокзала. У подъездной двери, показалось Филу, он столкнулся с тяжёлым взглядом таких же тёмных, как у Вари, глаз. Этот внимательный мрачный взгляд пробрал его холодком до самого позвоночника, но Фил постарался не думать об этом: он отбежал на пару шагов, развернулся и помахал на прощание тоненькой фигурке в залитом жёлтым светом окне. Варя махнула в ответ.
После Вариного дома в квартиру возвращаться не хотелось. Фил ехал в автобусе стоя, притеснённый заводчанами в замасленных горьких куртках и бабками, которые, кажется, только и делали что катались туда-сюда, а губы мятой покалывал Варин прощальный поцелуй. Они поцеловались на прощание так, как целовались родители: быстро, деловито, мимоходом, но почему-то именно этот поцелуй казался настоящим.
Город стремительно тонул в вечере. В автобусе зажглись мутные оранжевые лампы, у остановок вспыхнули равномерным мерцанием шары фонарей, а за замороженными набело окнами замелькали подсвеченные зелёным, розовым, красным, жёлтым вывески аптек, продуктовых, алкашек и снова аптек. Фил зачитывал их вполголоса, чтобы не вслушиваться в видео о нехимическом оздоровлении, которые смотрела бабуська на сидушке прямо под ним, чтобы не знать, о чём гогочут крупные мужики с зеленоватыми наколками на пальцах, только что рявкнувшие на двух маленьких девчонок со спортивными сумками, чтобы не сталкиваться с любопытствующим взглядом девчонки с жирными стрелками и бордовыми губами, в одиночестве ехавшей на последнем сидении. Жаль, никто пока не придумал, как людям телепортироваться из одной точки в другую: была бы такая возможность, Фил непременно воспользовался бы ею и уже бы заперся в комнате наедине с невесёлыми мыслями и не пришлось бы прикладывать кучу усилий, притворяясь в автобусе невидимым.
Делать вид, что бабка, вставая, не наступила (разумеется, совершенно случайно) каблуком сапога на ботинки, что кондуктор не налетела на него, когда автобус резко затормозил, что женщина, севшая на место бабки, не пыталась взглядом сдвинуть его в сторону, чтобы рядом с ней встал её ребёнок с широченным школьным портфелем, что мужик, которого всем автобусом ждали с минуту, не теранул его куртку по-походному огромным рюкзаком, тогда как свой Фил держал в руке, — делать вид, что всё в порядке, становилось сложнее. А запас энергии на конфликты он уже исчерпал.
Наконец из-за поворота показалась новостройка Фила. Подсвеченная огнями окон жилых квартир, в пару десятков этажей, она возвышалась над замызганными серо-розовыми, серо-жёлтыми, серо-зелёными и просто серыми пятиэтажками, как новогодняя ёлка на городской площади. Фил с облегчением выдохнул и, бесцеремонно распихав локтями всех, кто стоял по пути к выходу, первым вывалился на остановку.
Телефон в кармане (а в унисон ему и умные часы) разрывался от вибрации: мать накидывала сообщения, на которые Фил отвечать не собирался. Отбежав от остановки шагов на десять и избавившись от ощущения ввинчивающегося в позвонки осуждающего взгляда, Фил закурил.
От остановки до дома идти было минут пятнадцать: сначала через дорогу, потом через три двора с обновлёнными детскими площадками и совсем без фонарей, вдоль продуктового, чудом сохранившегося в неизменном с начала нулевых виде, но сегодня Фил не заметил, как перед его носом вырос забор.
— Да чтоб вас, — раздражённо фыркнул Фил и зарылся в рюкзак.
По инициативе его родителей остальные жители новостройки скинулись и летом обнесли двор высоким чёрным забором. Правда, прутья в заборе находились друг от друга довольно далеко, и дети поменьше проскальзывали сквозь них без особых усилий и бесцеремонно хохотали на детской площадке, а кто привык срезать здесь путь просто-напросто раздвинули прутья в нескольких местах. Фил знал пару таких дырок и сам нырял в них каждый раз, когда забывал ключ от калитки, но сегодня кружить настроения не было.
На дне рюкзака Фил наконец-то нащупал домофонный ключ. Калитка открылась с надоедливым пиликаньем, а захлопнулась с противным протяжным скрипом. Фил скользнул взглядом по окнам: свет горел только в отцовском кабинете, в кухне и гостиной было темно.
Никто его не ждал.
Фил злобно попинал подъездную дверь, стряхивая с ботинок снег, и ввёл пин-код.
На пороге квартиры его встретила мама. Сложив руки под грудью, она стояла на пороге прямо под лампой в коридоре, отчего иероглифы и драконы на бордовом халате, который она привезла из последней деловой поездки в Китай, казались золотыми; дверь была распахнута настежь.
— Мам? А ты что тут? — выпалил Фил, едва вышел из лифта, и спрятал ключи от квартиры обратно в рюкзак.
— И тебе привет, сын, — поджала пухлые губы мама и сняла с халата несуществующую волосинку. — Увидела тебя в окно, решила встретить. В конце концов, ты мой сын. Хотя ты об этом забываешь. Тебе даже слово в ответ написать сложно.
— Прости, — буркнул Фил, разглядывая сбитые носки ботинок. — Дела были.
— Дела-а… — протянула мама. — Проходи, деловой. Заодно расскажешь, что у тебя там за дела такие.
Фил дёрнул щекой и пробормотал:
— Другу помогал.
Добавить комментарий