Мама сдвинулась в сторону, и Фил прошмыгнул в квартиру, уворачиваясь от скользящего поглаживания по голове. Дверь захлопнулась, по коже прокатился неприятный холодок — смутное предчувствие скандала. Фил присел на деревянную скамью и стал расшнуровывать ботинки. Впервые в жизни.
Мама не ушла в кухню, не скрылась в кабинете отца, не вернулась к просмотру сериала и раскрашиванию картин по номерам — вместо этого она нависла над ним, как училка на контрольной. Фил сосредоточенно распутывал шнурки. Тонкие, жёсткие, они больно царапали подмороженные пальцы. Фил покусывал щёку изнутри и ждал какого-нибудь вопроса, после которого мог бы громыхнуть дверью и запереться в комнате. Однако мама молчала, а Фил макушкой ощущал её пытливый колючий взгляд: в узком коридоре от него некуда было деться.
Глянув на неё исподлобья, Фил сорвал с головы шапку и бросил рядом с собой. Мама молча отодвинула дверь шкафа-купе в нише и закинула шапку на верхнюю полку. Фил стянул один ботинок, взялся за второй.
Мама продолжала молчать. Из глубины квартиры слышалось приглушённое отрывистое бормотание: отец опять проклинал кого-то не то за глаза, не то по телефону. Пахло чистотой. Значит, поужинали без него. «И к лучшему, — подумал Фил, сбрасывая второй ботинок. — А то опять испортил бы им аппетит». Он стянул пуховик, стараясь не отсвечивать порезанным рукавом, и задрал голову.
— Ну что? — развёл он руки.
— Ничего. Жду объяснений.
— Я уже всё объяснил.
— Нет, дорогой, ты мне ничего не объяснил, — в мамином голосе угрожающе зазвенел металл. — Где ты шлялся допоздна, почему игнорировал мои сообщения, почему сбежал с классного часа, почему ничего не сказал. Пока не расскажешь — ужинать не сядешь.
— Какая жалость, — закатил глаза Фил и, не удержавшись, с торжеством добавил: — Я ведь уже поужинал.
Мама дёрнула бровью:
— Ты не забыл, Филипп, что у тебя вообще-то есть дом?
— Фил. Я просил называть меня Фил.
— Я дала тебе имя Филипп, будь добр, носи его с гордостью, — прищурилась мама. Острые бледно-розовые ногти забарабанили по плечам. — Так вот, Филипп, ты не забыл, что у тебя вообще-то есть дом?
Приглушённое бормотание отца в кабинете переросло в яростную матерную ругань. Мама цыкнула и, сделав пару шагов в сторону, прикрикнула:
— Андрей! Рабочий день давно закончен. Не хочешь с сыном поговорить?
— Сейчас, Маришка, иду, — спокойно отозвался отец.
Хлопнула дверь, щёлкнул замок, матерная ругань стала тише, но изысканнее. Фил закатил глаза.
— Что ты мне тут глаза закатываешь? Объясни, почему мне звонит Янина Сергеевна и спрашивает, почему тебя не было на подготовке к последнему звонку.
— А у неё ты не спросила? — сощурился Фил. — Это ж она решила, что за нами надо ходить, как за малолетками.
— А вы что, сильно взрослые? — Мама расхохоталась. — Вы ещё дети. И она правильно сделала, что позвонила мне. Вы ещё дети, и за вас несёт ответственность она. И родители. Ты должен был быть в школе. Где ты был?
— Дело было.
— Твоё единственное дело, Филипп, — это учиться! Учиться нормально, по-человечески, а не перебиваться с двойки на тройку! Если ты не поступишь в универ, от армиии тебя отмазывать никто не будет.
— Коне-ечно, — осклабился Фил.
Точно так же они угрожали отправить его в технарь вместо десятого класса — и тем не менее, он заканчивал одиннадцатый. Это подлило масла в огонь. Мамины реплики стали длиннее, голос — громче. Даже крики отца потонули в звенящих паузах между фразами.
— Не надо мне тут улыбаться! Думаешь, тебе всё позволено? Можешь делать, что хочешь. Шляться, где хочешь. Жить, как хочешь. А мы тебе просто так за это деньги давать? Ошибаешься, милый. Мы с твоим отцом через столько прошли, чтобы ты родился, чтобы ты ни в чём не нуждался. Где твоя благодарность?
— За что? — полушёпотом простонал Фил, растирая ладонями лицо.
— Да за всё, — отец возник в коридоре неслышно: только на лицо Фила упала широкая чёрная тень. — Катаешься, как сыр в масле. Туда его отвели, сюда его отвезли. На море его свозили, телефон ему подарили. Абонемент в спортзал оплатили. В школу приличную пристроили. А ты вообще не сечёшь ситуацию. Ты нам обязан всем, что имеешь. Так что относись к этому с уважением. И не дерзи матери.
Фил искоса глянул на отца. Тот стоял в шёлковой рубашке и серых брюках со стрелками — как и всегда, в том же, в чём с утра уходил в офис, — и сверлил его ледяным взглядом из-под чёрных кустистых бровей.
— Да я не…
Отец поднял ладонь, вынудив Фила умолкнуть на полуслове.
— Не хочу слышать никаких оправданий. Чётко скажи, где ты шлялся пять грёбанных часов.
— Шесть, — подсказала мама елейным полушёпотом. — Уже восьмой час.
— Тем более. Это целый рабочий день.
Фил помассировал круглый шарик шрама между большим и указательным пальцем — отцовская попытка заставить его бросить курить — и глянул на них исподлобья. Мама навалилась спиной на серую стену и смотрела на него сквозь ресницы, приподняв одну бровь. Отец, прислонившись плечом к арке, украдкой переписывался с кем-то и барабанил пальцами по стене. Глухие ритмичные удары по дереву вбивались в сознание, и с каждым Фил внутренне съёживался. Он снова казался себе шестилетним мальчиком, разворотившим велосипед, разбившим коленку, расколовшим мамину любимую чашку, — вечно виноватым, вечно оправдывающимся и вечно разочаровывающим родителей.
Фил мог бы рассказать им и о Варе, и об Артёме, и о наркомане, ведь они всё равно не стали бы слушать. Мог бы выдумать небылицу, ведь они всё равно не стали бы проверять. Мог бы поделиться с ними полуправдой и рассказать, что они с Варей встречаются, но ему бы не поверили. Поэтому Фил выбрал молча растирать ладонями лицо до тех пор, пока отцу не позвонили. Он нахмурился, виновато глянул на мать и скрылся за аркой. Хлопнула дверь кабинета. Фил выдохнул в сложенные ладони и умоляюще посмотрел на маму.
Мамино лицо смягчилось, она взбила пальцами поникшие за день светлые локоны и присела рядом с ним, положив его куртку на колени. Разумеется, порез мама заметила сразу же.
— Это что, Филипп? — спросила она, но уже без былого негодования.
— Это… Это просто вещь? — улыбнулся Фил.
Мама веселья не разделила, и Фил отвесил себе мысленный подзатыльник: глупо было полагать, что то, что работает в Вариной семье, сработает с его родителями, но попытаться стоило.
— Любая вещь стоит денег, Филипп. Денег, которые твой отец зарабатывает и день, и ночь. Ради которых он не может нормально даже в отпуск съездить, не отвлекаясь на работу! А ты говоришь “просто вещь”. Ты хотя бы пятьсот рублей в жизни своей заработал?
— Да. На автомойке, — нахмурился Фил. — Я сам куплю новую.
— Сам он купит, — всплеснула руками мама. — Что ты сам купишь? Знаешь, сколько такая куртка стоит? Сколько её везли? Откуда её везли?
— Да я не просил. Можно на алике заказать. То же самое будет.
— То же самое у него…
Мама закатила глаза и тоненько хохотнула. Фил запустил пальцы в волосы и пожал плечами. Этот день размотал его по асфальту, продолжать бессмысленный разговор не хотелось.
Добавить комментарий