С Ильёй медляк хотели бы танцевать многие — Алика слышала шепотки за своей спиной, пока в первой шеренге шла на награждение до Театральной площади, — а он хотел танцевать только с ней. Уголки губ дрогнули в самодовольной усмешке, холодные пальцы решительно сжали горячую крепкую ладонь.
Широкая до бесстыдства улыбка озарила лицо Ильи, и Алика не могла не улыбнуться в ответ. Она шагнула ему навстречу — и первый за весь утомительно долгий вечер шаг этот прокатился эхом под потолком зала, — положила ладонь на его плечо и коротко кивнула. Ладонь Ильи опустилась на её талию.
Алика затаила дыхание: прикосновения Ильи, всегда невесомые и осторожные, каждый раз выбивали почву из-под ног, кружили голову, заставляли краснеть, теряться — и злиться. На саму себя, такую слабую, не способную контролировать собственное тело.
И на него.
Зазвучали первые ноты медленного танца (Эд Ширан, конечно же: всё по канонам американских сериалов), неоновый отблеск лизнул их лица, и Илья потянул её за собой, в центр зала. А Алика поддалась.
Среди кроссовок, балеток и лоферов каблуки Алики задавали особый ритм — в такт музыке, в такт дыханию, глубокому, но торопливому, в такт биению сердца, сбивчивому, болезненно быстрому, — и он казался оглушительным. Он не был похож на математически выверенный шаг, на колебания метронома — но звучал во сто крат правильнее и мелодичнее, увлекая Алику в танец.
— Ты на каблуках? — удивился Илья, когда она провернулась под его рукой и воздушный серо-белый шифон подола ненадолго обнажил ноги.
— Всегда, — пожала плечами Алика и игриво наступила на кончик ботинка Ильи.
— Мазохистка?
Илья с усмешкой обхватил её за талию уже обеими руками, и Алика не осталась в долгу. Она обвила его шею руками, кончиками ледяных пальцев коснувшись разгорячённой кожи: до мурашек, до широко распахнутых глаз.
— А ты? — шепнула она в ответ.
Илья качнул головой и нахмурился. Не понял — конечно же. Алика большим пальцем погладила ямку у основания черепа и вскинула брови:
— Зачем мы сейчас танцуем?
— Потому что… Хотим? — Илья усмехнулся и прижал Алику к себе. — Это проблема?
Алика качнула головой и рассеянно посмотрела под ноги. На лакированных лодочках расплывались лиловые пятна света. То слева, то справа появлялись чьи-то кроссовки. На бежевой плитке серебряными монетами ослепительно сверкали остатки конфетти.
— Алика? Что-то не так?
Ладонь Ильи скользнула вдоль виска, как будто убирая упавшую на лоб прядь. Алика подняла голову. Их носы соприкоснулись, дыхание Ильи тёплым облаком коснулось кожи — и Алика выдохнула в ответ. Они не впервые были так близко друг к другу, но впервые Алике не хотелось, чтобы это прекратилось. В розовом полумраке зала глаза Ильи сверкали золотом — дорогой изысканной рамой для черноты его расширившихся зрачков, на дне которых Алика, кажется, видела себя…
А ещё — чувство. То настоящее, огромное чувство, которого не должно быть.
Больше — нет. Не теперь.
Они выросли, они изменились, они пережили слишком многое — ошибки, недосказанности, опрометчивые поступки, — а теперь проложили свои маршруты.
У Ильи впереди — блестящая карьера, новый большой город и успех. А Алика и сама не знает, чего хочет: всё, что осталось в ней по окончании школы, — безнадёжная усталость. Ей надоело преодолевать ступеньку за ступенькой, чтобы снова и снова наталкиваться на всеми любимых Иринок и притворщиков-Костиков, и корона начала тяготить.
Она решила просто остановиться, присесть и сделать передышку: остаться в родном городе, жить среди знакомых магазинов, улиц и автобусов — в конце концов, какая разница, в каком университете получать красный диплом.
Им не по пути. И чтобы не портить себе жизнь, им нужно отринуть это дурацкое, странное, необъяснимое чувство и оставить друг о друге только воспоминания.
«В конце концов, это ведь не любовь, — усмехнулась Алика, подныривая под рукой Ильи в очередном повороте. — Какая любовь в восемнадцать — смешно! Это всегда плохо заканчивается. К тому же, мы так долго не общались…»
За те два года, пока она взращивала в себе обиду на Илью, а он пытался поговорить, всё, что было и могло быть, осыпалось режущими осколками льда и давно утекло сквозь пальцы в землю.
У Алики — тысяча рациональных причин, почему между ними нет никаких чувств и быть никогда не может. И ни одна из них не смогла объяснить, почему Алика продолжила следовать за музыкой — до пошлости романтичной, — за биением сердца, за Ильёй.
Добавить комментарий