9:31, Ферелден — Цитадель Кинлох
Уснуть не получалось. Густая чернота лилась сквозь узкие окошки комнаты прямо на пустые койки, аккуратно застеленные свежими простынями, и застывала на них тёмными кровавыми пятнами. Тени скользили по стенам знакомыми силуэтами из снов. Они улыбались, бранились, бряцали бронёй, готовые выйти в караул. И невинно смотрели огромными глазами. Пальцы вцепились в простынь, ледяную и тяжёлую от влаги. Терпеть больше не было сил. Сипло выдохнув сквозь зубы, Каллен зажмурился.
Стало только больнее. Сквозь черноту, в которую он так старательно погружал себя, вспышками проступали воспоминания. Раскалённым клинком они резали грудь, прерывая дыхание; тонким лезвием скользили по бледным корочкам шрамов на предплечьях; вонзались в сознание стремительным ударом, каким сносят головы неугодным; ядовитым шёпотом оставались на губах.
Каллен резко сел. Тяжёлая подушка бухнулась на пол, и в мертвецкой тишине пустой комнаты зазвучало эхо. Краем простыни утерев пот со лба, Каллен осторожно скользнул пальцами вдоль скулы. Щека ещё болела, позатаянувшаяся корочкой ранка пульсировала. Рука у стражницы и без латной форменной перчатки оказалась тяжёлой. Стоило ему повторно заикнуться о том, что Серые Стражи совершают ошибку, принимая помощь магов, как его щёку обожгло ударом. Он запомнил лишь сурово сдвинутые тонкие брови стражницы и недоумение в глазах рыцаря-командора Грегора. А потом повалился на пол. На глазах у всех магов, которые только и ждали кровавой расправы с ними. Храмовниками.
— Глупцы, — простонал Каллен, медленно поднимаясь с кровати.
Утомлённые молитвами колени всё ещё ныли, пальцы одеревенели в кулаках. Крадучись, как если бы он был не один, Каллен подошёл к окну. С Каленхада тянулся туман. Он просачивался сквозь щели в стенах и застывал на пересохших губах желанной влагой. Жадно глотнув воздуха, Каллен прислонился спиной к сырой каменной кладке.
Здесь пахло отчаянием и кровью, и даже запах тины с Каленхада не мог их заглушить.
Слишком тихо, слишком пусто для того места, где ещё месяц назад кипела жизнь. Каллен обвёл взглядом пустующие кровати, нетронутые подушки и нервно облизнул губы. Вот там обычно бывалый храмовник Рейес после непростого дежурства вынимал из-под полы косячок эльфийского корня и смачно затягивался, предлагая другим. В углу у двери на это кривился Ольгерд, присланный откуда-то из Вольной Марки. А за низким столиком у окна елозил пером по желтоватым страницам блокнота в кожаной обложке Родерик.
Из горла вырвался судорожный полувздох, в глазах защипало. Каллен резко развернулся на пятках и яростно стукнул кулаком по стене. Ужасно было смотреть на пустые койки и видеть в бликах на стенах друзей. Каллен в отчаянии упёрся лбом в кулак и закусил губу.
— Уйди, уйди, уйди… — сорванный голос предательски завибрировал в воздухе. — Оставь меня!
Хуже всего были воспоминания о ней.
Всё ведь началось гораздо раньше: не в то страшное полнолуние, когда у залы Истязаний он вдруг наяву встретился лицом к лицу с самыми страшными своими кошмарами; не в то загадочное полнолуние, когда ему предстояло впервые послужить Ордену на Истязаниях. Всё началось в тот день, когда он впервые оступился, сорвался — позволил себе утонуть в огромных голубых, как озёра, глазах. Они ему казались самыми невинными и самыми честными. Они сверкали, как лириум в день посвящения…
Ни у кого больше не было таких глаз. И быть не могло.
Она забавно морщилась, собирая вьющиеся волосы в шишку, пока ноги несли её из ученической спальни в зал занятий и обратно, и смешно фыркала, когда короткие пряди, обычно подкопчённые после занятий, падали на её лицо. Каллен любил встречаться с ней в коридорах вот так, между делом, и обмениваться мягкими улыбками.
Сперва она растерянно отводила взгляд, и смущение выдавали лишь налившиеся розовым кончики острых ушей. А через полгода начала смело встречать его взгляд и улыбаться в ответ. Теперь уже терялся Каллен, и только-только начавшая пробиваться щетина зудела хуже обычного.
Однажды она вдруг не стала собирать волосы, позволив им волной огня рассыпаться по плечам, и приблизилась к нему на пару шагов.
— Привет! Меня зовут Ливия. А как твоё имя? — она любопытствовала так легко и непринуждённо, как будто это было одним из упражнений.
Впрочем, сейчас Каллен уверен, что так оно и было.
Но тогда сердце ухнуло вниз, в животе закружилось от восторга — всё тело предало его. Ему едва-едва удалось онемевшими губами вымолвить своё имя, но она не растерялась и не смутилась — рассмеялась. Звонкий и непринуждённый смех заполнил коридор, а Каллен стоял, по-дурацки массируя полыхавшую шею. Она резко замолчала, извинилась и, расправив складки синей залатанной мантии, помчалась на занятия с такой прытью, какой он ещё не видел.
Этот смех не оскорбил его тогда — лишь привёл в недоумение, которым он поделился с приятелями. Ольгерд тогда буркнул странную фразу: «А чего мнёшься? Хочешь — возьми». Тогда уже Рейес волком рыкнул на него, Родерик смутился, и лишь Каллен ничего не понял.
Глупый наивный мальчишка! Каллен стукнул по стене кулаком раз, другой, третий. Выбить бы эти дни из памяти, вытравить это имя, звенящее колокольчиком на ветру. Бесполезно. Беззвучно всхлипнув, Каллен закрыл ладонями лицо и бухнулся на пол.
Удивительно, с каким упоением он выходил в караул в учебный зал. Он вставал раньше всех, приносил молитву Андрасте, преисполненную благодарности за то благо, которое он способен принести детям Создателя, и за тот живой свет в глазах Ливии, который рассеивал любое смятение в его душе. По пути в учебный зал Каллен иной раз мог пересечься с Ливией. И тогда она пунцовела, подбирала полы мантии, обнажая бледные голени, и бежала со всех ног к чародеям. Чтобы там вновь пересечься с Калленом.
Добавить комментарий