апрель, 2017
По выбеленному потолку носились синеватые блики ночи — Артём следил за ними, закинув руки за голову, и по привычке гадал, откуда они взялись: под окнами не скрипели шины, не носились полуночники с фонариками, да и круглая луна не двигалась, как вбитый в чёрную стену ночи золотой гвоздь. На экране электронных часов нервно подёргивались цифры 3:08, как будто тоже переживали, что Артём не выспится. А завтра, то есть, сегодня, между прочим, пробник по русскому. Снова слушать это дурацкое изложение, а через пару дней слушать, как они по-дурацки его написали…
Рядом заскрипела раскладушка. Фил на ней застонал. Артём приподнялся на локтях и глянул влево. Друг спал, но спал плохо. Загипсованная рука никак не могла найти себе места: Фил клал её то над головой, то на живот, то свешивал с раскладушки, то пытался навалиться на неё всем телом — и тяжело дышал.
Артёму на мгновение стало стыдно. Друга вообще за правое дело, если он не приврал, рассказывая им с Варей о том, как ввязался в драку за одноклассницу, отстранили от занятий — лишили шанса даже попробовать сдать ОГЭ! — ещё и из дома выгнали, а он тут страдает из-за завтрашнего изложения.
Артём свесил руку с края кровати и костяшками пальцев попытался пощупать лоб Фила. Он показался ему горячее, чем следует. Артём тяжело вздохнул: у мамы всегда безошибочно получалось определять таким полукасанием, как он себя чувствует и чем его нужно лечить, а он таким даром, похоже, не обладал. Но другу явно надо было помочь. Артём перекатился на противоположный край и беззвучно поднялся.
Фил не распространялся о том, какой у него перелом и как долго его придётся заживлять, но Артём на своей шкуре испытал: в первые дни это всегда больно, всегда жжётся, всегда перегревается, а на фоне всех случившихся с Филом событий — его вполне могло бросить в жар. Артём приоткрыл окно на проветривание. В комнату хлынул сладковато-влажный воздух приближающегося мая, и Артём понял, что сам вспотел в духоте. Вслепую (по трещинам на экране) Артём снял с зарядки телефон Фила и, подсвечивая им себе дорогу, на цыпочках двинулся в кухню.
Аптечный шкаф, самый узкий, крайний ко входу, всегда ломился от лекарств, и Артём открывал дверцу очень медленно, чтобы не оказаться усыпанным таблетками, баночками, блистерами и мамиными чаями от любой хвори. Маленькие круглые жаропонижающие таблетки с обезболом нашлись почти сразу: стояли у стенки, в быстром доступе. Артём забрал блистер, набрал из фильтрующего графина воды в стакан с Молнией Маккуином, поставил всё на подоконник и рассеянно повертел в руках телефон.
Вообще-то, наверное, не стоило этого делать — время половина четвёртого ночи, за окном черным-черно, ни одно окно в доме напротив не горит, да и Фил будет явно не в восторге — но Артём разблокировал телефон (пароль подобрался с третьей попытки) и нашёл в контактах номер отца Фила. Три черепушки — куда уж понятнее.
Пока тянулись гудки, Артём успел подумать, что отец Фила, может быть, и не хотел взаправду выгнать сына из дома: просто не думал, что он уйдёт. Когда они с мамой не сходились во мнении, она тоже могла сказать что-то вроде: «Уходи из моего дома и там уже живи, как хочешь». Но у Артёма и мысли не возникало действительно уйти, а у мамы — закрыть за ним дверь. Больше Артём подумать ни о чём не успел: гудки прекратились слишком быстро.
— Филипп?! Ты где шляешься! Придурочный! Почему мать и меня в чёрный список бросил?
Артём ошарашенно приподнял брови: до такого он точно бы не додумался.
— Здравствуйте, — откашлявшись, полушёпотом выдавил он.
— Это кто?
— Это Артём. Артём Родионов. Я друг Филиппа. Мы вместе занимались борьбой.
— Артём? — трубка зашуршала; глухо зазвучал высокий женский голос и низкий мужской, с которым Артём сейчас разговаривал. Видимо, отец Фила пытался узнать у его матери, был ли такой Артём. — Помню. Фил у тебя?
— Да. Спит, — Артём оглянулся на тёмный коридор.
— Скажи ему, чтобы дурака не валял и возвращался.
— Он мне не поверит, — глухо рассмеялся в кулак Артём и вздохнул. — Он вам поверить… Должен.
От многозначительного молчания в трубке стало не по себе. Артём передёрнул плечами: кто он такой, в конце концов, чтобы поучать взрослого мужчину, бизнесмена, отца Фила! Это ж всё равно, что поучать Олега Ветрова — по телу Артёма пробежала дрожь. Во двор въехала какая-то легковушка и выпустила двух полуночников.
— Может, ты и прав. Только он нас с матерью заблокировал.
— Я думаю, ему надо остыть. Я что сказать-то хотел? Не переживайте, я за ним пригляжу.
Отец Фила тяжело вздохнул:
— Спасибо, Артём. Правда. Мы с матерью уже ментовки собрались обзванивать. Я умею быть благодарным.
Отмахнуться Артём не успел: отец Фила отключился. Пожав плечами, Артём зажал в одной руке стакан, в другой — таблетки с телефоном и также на цыпочках пошёл обратно. Показалось, дверь маминой комнаты была слегка приоткрыта.
Когда Артём вернулся, Фил сидел на раскладушке, уткнувшись лбом в колени, и глухо постанывал.
— Эй! — Артём пяткой прикрыл дверь и присел на край раскладушки. — Фил, ты как?
По невнятному бормотанию Артём понял, что всё очень плохо, и всунул в мягкие непослушные пальцы здоровой руки стакан. Фил потянулся его выпить.
— Куда? — зашипел Артём и выколупал таблетку из блистера. — На! Выпей — полегчает.
Фил переложил стакан в загипсованную руку, взял таблетку и долго смотрел поверх неё на Артёма. Потом закинул в рот, залпом выпил воду и протяжно вздохнул:
— И почему ты со мной дружишь, а? От меня ж одни проблемы.
— Не говори ерунды, Фил… — Артём поставил пустой стакан рядом с раскладушкой и шлёпнул Фила по плечу. — Это жизнь. Так бывает. А друзья ведь за тем и нужны, чтобы друг другу помогать? Вон, я с русским никак совладать не могу, поэтому Варька сегодня приходила, учила аргументы на сочинение подбирать. Тебе жить негде — я тебе помог.
— Не припомню, чтобы я тебе помогал, — простонал Фил, потирая лоб.
— Поможешь ещё!
Артём улыбнулся как можно убедительнее, поднял стакан, спрятал за спину телефон, вернул всё на стол и завалился на кровать. В проветренной комнате веки тяжелели гораздо быстрее, а мозг погружался в приятную мягкую убаюкивающую пустоту.
— Артём! — вдруг зашипел Фил, бесцеремонно вырывая Артёма из полусна. — Ты это… Если я домой вернусь, у отца моего ничего не бери. Он же узнает, у кого я жил, благодарить пытаться будет. А я это… Стрёмно, короче.
Артём вяло отмахнулся и накрыл подушкой голову.
Добавить комментарий