Мелодия будильника играла долго. Может, десять минут, а может, и все пятнадцать. Ей в унисон скользили по потолку длинные изогнутые отблески фар выезжающих спозаранку машин. Раскинувшаяся на кровати звездой Алика наблюдала за ними сквозь тяжёлые веки с тех пор, как зазвучал будильник. 

Утро не задалось. Да и могло ли, после вчерашнего?

С протяжным вздохом Алика рывком села на кровати, выключила будильник и рассеянно поглядела на небрежно перебинтованную ладонь. Алика давно выучила: жизни на тебя плевать. Болеешь ты, родители разводятся, ошиблась, сожалеешь или хочешь побыть одна — ты должна отодвинуть в сторону все чувства и продвигаться дальше.

Вот только с каждым годом смотреть на мир с высокомерным пренебрежением, отодвигать в сторону грызущее в груди одиночество, и тоскливое завывание в мыслях становилось всё тяжелее. Особенно после того, как они с Ильёй стали по-новому близки.

Два года молчания что-то сильно перевернули в их отношениях, сделали другими. Теперь это была не просто память о детское дружбе — нечто большее. 

Алика заваривала чай, когда в памяти вдруг всплыли глаза Ильи, большие от беспокойства, когда он увидел порез на её ладони. В груди робко заворочалось то странное тёплое ощущение: ему не всё равно Алику… Как и ей давно уже было не всё равно на Илью!

Отставив кружку в сторону, Алика зажмурилась и помассировала переносицу. Гидрогелевые патчи, призванные вмиг исправить внешний вид, поползли вниз. 

Взгляд Ильи, полный нежности и тепла, преследовал её повсюду: во снах, в воспоминаниях, на фото. И вчера к этому взгляду примешалась горечь решимости. Илье хватило такта промолчать, однако Алика поняла всё без слов. Этим приглашением Илья надеялся расставить все точки в их долгой, десятилетней, истории. Он устал. Устал сомневаться, догадываться, ждать… 

И одна часть Алики, злорадно поскрипывая зубами, говорила, что если она так ему дорога, как он говорит, подождет столько, сколько она захочет, — не обломится. А другая… Другая то и дело проверяла телефон в ожидании сообщения.

Алика обняла кружку здоровой рукой и задумчиво побарабанила ногтями по тонкому стеклу. Плаксивый звук эхом прокатился по кухне. 

Алика не хотела принимать решение. Не хотела… Ошибиться.

Она уже ошиблась однажды, когда объявила Илье бойкот: прожила два года, до примирения и не подозревая, как скучала по их разговорам и ночным перепискам. Но не ошибётся ли, если решит дать шанс? Не разочаруется ли, не станет ли ей большее?

В задумчивости Алика закинула в рот сушку из вазочки. Лежали тут, наверное, недели две. «Почему я вообще подумала о том, чтобы дать нам шанс? Почему нам? Какие могут быть «мы»? Это он и я. Я и он. Мы… — кожа покрылась мурашками, и Алика нахмурилась: — Мы… А я ведь всегда говорила «мы»: мы съездили в Москву, мы победили, даже если я — по русскому, а он — по праву. — Алика щёлкнула кнопкой блокировки; сообщений от Ильи всё ещё не было. — Ну почему он не пишет? Знает, зараза, что если напишет, то я точно пойду от противного. Знает, что я терпеть не могу, когда на меня давят. И почему мне не всё равно, а? Так было бы гораздо проще… Тогда бы и не было ничего. Совсем…» 

Микроволновка звякнула. Горячий бутерброд приготовился. Остервенело вгрызаясь в подсушенный в тостере хлеб и роняя крошки на стол, Алика пыталась сосредоточиться на вкусе завтрака: на копчёной колбаске, на нежном сыре, растекающемся на языке, но мысли постоянно возвращались к Илье.

Её решение — сегодняшнее решение! — изменит всё. Согласиться — рискнуть. Отказаться — потерять. Промолчать?..

Алика снова щёлкнула кнопкой блокировки. Сообщений по-прежнему не было, зато часы показывали, что до начала рабочего дня у неё осталось пятнадцать минут. 

Залпом опрокинув в себя чай, Алика кинулась собираться. Выбирать одежду долго не пришлось: плотно прилегающий к телу белый лонгслив с рукавами-митенками, чтобы не возникло лишних вопросов, разгладился прямо на ней, а штаны с лампасами давно ждали своего часа на вешалке. Скинув в рюкзачок все вещи первой необходимости, лежавшие на краю стола, — телефон, зарядное, наушники — Алика повертела в руках помаду. Посмотрела на рюкзак, на часы и решительно вернулась к зеркалу.

Уж на красные губы и лисий взгляд времени ей хватит.

На макияж первым делом обратила внимание Елена Викторовна. Когда Алика влетела в кабинет, попутно пытаясь проставить тройку таксисту, у которого в машине воняло, как в курилке, Елена Викторовна стояла у подаренного Ильей букета и ногтями цвета розового шампанского поглаживала шляпки хлопка. Елена Викторовна обернулась, водянистыми глазами поглядела на Алику, усмехнулась уголком губ и развернулась к букету:

— Откуда у нас такая красота?

— Приятель… Подарил… — буркнула Алика, с трудом стянула сапоги и прыгнула в любимые лакированные лодочки.

— Приятель… — Елена Владимировна прицокнула языком, пробуя слово на вкус, и развернулась к Алике. — Поверь мне, дорогая, если приятель дарит такие букеты… Он явно хочет быть для тебя больше, чем приятелем.

Алика с трудом подавила желание заскрипеть зубами. Она терпеть не могла, когда кто-нибудь из так называемых коллег пытался влезть в её личную жизнь праздными вопросами или ненужными советами. Сама виновата: не надо было букет оставлять в кабинете. Забрала бы с собой — сейчас бы не пыталась придумать сбалансированно колкий и обтекаемый ответ. 

— А кто не хочет? 

Дожидаясь, пока компьютер проснётся, Алика откинулась на спинку стула и закинула ногу на ногу. Елена Викторовна вскинула тонкую бровь с мягкой улыбкой:

— С тобой уж точно. Но судя по тому, как он на тебя влияет, ты тоже не против.

Страницы: 1 2

Илья вышел из такси, хлопнув дверью, Алика выскочила следом, не давая шанса открыть ей дверь. Илья всегда пользовался этим дешёвым джентльменским приёмчиком, когда катал её на своей машине, потому что ручка пассажирской дверцы спереди заедала. Но Алике, конечно, нравилось, когда Илья вот так высаживал её у ресторана, кофейни или театра, потому что все женщины, вынужденно пребывавшие в гордом одиночестве или насильно вытаскивавшие своих тюфяков в свет, косились на неё с неприкрытой завистью.

На этот раз машина Ильи осталась на тёплой стоянке: они собирались пить. Потирая озябшие даже за поездку в такси ладони друг о друга, Алика шумно дышала через нос и грезила о большой кружке глинтвейна — или просто какого-нибудь цитрусового коктейля.

В затемнённом стекле пластиковой двери мелькнуло поджарое отражение Алики — и улетело в сторону, пропуская их с Ильёй в кафе. Их встретили тепло, аромат пряностей, сплетавшийся с нежным сладковато-кремовым благоуханием аромасвечей, горевших в рождественских венках на столах, и три милые девушки. Две с готовностью помогли им развесить пальто и куртки на вешалку, а третья провела к забронированному месту и предложила меню.

Круглый столик на двоих стоял у высокого окна. Узкий подоконник был обложен серебристой мишурой, в волосках которой затерялась белая фигурка панды, устало глядящей на подмороженный серый город и проезжающие мимо разноцветные автобусы. На центральной улице зажгли подсветку, проволочные очертания звёздочек на фонарных столбах разом вспыхнули разноцветными огоньками гирлянд. Подперев щёку кулаком, Алика улыбнулась и посмотрела на Илью. Потирая ямочку на подбородке, он оценивающе оглядывал помещение.

Алика тоже огляделась. Она не была здесь, наверное, полтора года: с последнего приезда Ильи. Приходить сюда вдвоём стало своеобразной традицией, и Алика опасалась, что если придёт сюда в одиночку, вся магия этого места: тепло, умиротворение, уют — рассеются вмиг. И эта кафешка станет такой же, как те пять, в которые Алика раз в месяц выгуливала своё хорошее настроение, лучшие макияжи и любимые блузки.

Здесь по-прежнему играла спокойная музыка: перезвоны ксилофона сливались со звуками пианино и струнных, но не повизгивающих, как скрипка, а поющих, как мандолина, пожалуй. Красные китайские фонарики размеренно покачивались на деревянных решётках под потолком в унисон торопливым шагам официанток.

В кафе было немноголюдно, впрочем, как и всегда. Алика встряхнула запястьем, сбрасывая раздражающий гундёж фитнес-браслета о перерыве, и подхватила карту меню. Азиатская кухня, несмотря на относительную близость с Китаем, не пользовалась у горожан особенной популярностью. Да и кто станет ходить по кафе, когда до Нового года осталось пять дней?

Перетерпят сейчас — потом оторвутся.

Илья уже сделал выбор и в ожидании подался вперёд, сложив руки, как прилежный ученик. Алика неопределённо повела бровью. Восточную кухню она любила: за сбалансированность и остроту. Притом любила по-настоящему, а не как те, кто суши от роллов не отличит, а пибимпап от том-яма. Поэтому долго изучать меню и выбирать ей не пришлось. Не таясь и не менжуясь, Алика выбрала рисовую лапшу с утиной грудкой, в остром соусе с зелёными овощами — она была голодна, как стая волков. А чтобы основное блюдо не показалось слишком острым и не сожгло пищевод, заказала ещё фруктовые роллы.

Выбирать напитки Алика предоставила право Илье и даже не возразила, когда он предложил алкогольный коктейль, в основе которого лежал апельсиновый сок: согреться не помешало.

Когда наконец официантка всё записала и ушла, Алика, закинув ногу на ногу, подперла кулаком подбородок и кивнула:

— Ну. Какими судьбами?

— Я уже говорил. Слышал, что кому-то не хватает новогоднего настроения. Решил привезти.

— И где же твой красный грузовик с надписью «Кока-кола»? — усмехнулась Алика.

— Задержали на границе, — развёл руками Илья, и они рассмеялись.

Смех вышел недолгим и немного печальным. Для новогоднего настроения как будто бы вправду отчаянно не хватало рекламы, предупреждавшей о приближении праздника со всех экранов: ноутбуков, телевизоров, рекламных баннеров на городском кольце.

— Нет, ну а если серьёзно, — Алика не глядя придвинула к себе коктейль, который принесла официантка и пригубила; больше апельсиновый, чем алкогольный. — Что значит это твоё «решил привезти новогоднего настроения»?

Илья пожал плечами, кончиками пальцев пробежался по ножке бокала и, взъерошив волосы, выдохнул:

— Например, съездить с тобой на неделю на наш горнолыжный курорт.

И тут же присосался к трубочке своего коктейля. Алика подавилась. Жгучий ком пронёсся по горлу: Алика немедленно почувствовала, как алкоголь ударил в ослабшие колени. Для них с Ильёй не было чем-то экстраординарным куда-нибудь съездить вместе: полгода назад они вместе летали в Москву на финал студенческого конкурса, Алика — в качестве группы поддержки Ильи; регулярно в школе они вместе ездили на олимпиады в соседний город, всегда менялись койками в плацкарте, чтобы ехать рядом и болтать длинной ночью под стук колёс; пару раз Алика даже выбиралась за город в коттедж на вечеринку одноклассников. Но совместный отдых в горах под Новый год — это совсем другое.

Принесли десерт.

Алика отправила в рот ролл. На языке смешались нежная сладость манго и пряность мяты. Алика смогла выдохнуть и покачала головой, щёлкая концами одноразовых палочек в задумчивости:

— Туда же не попасть! И кроме того, это дорого.

— Для того, кто сильно хочет, нет ничего невозможного, — бархатно улыбнулся Илья и тут же, не без самодовольства, повёл бровью: — К тому же… У мамы есть хорошие знакомые.

Алика крякнула. Кто бы сомневался! 

Страницы: 1 2 3 4 5

Когда в дверь постучали в пятый раз за день, Алика нервно размешивала ложечкой дрянной растворимый кофе в маленькой кружечке. Стоило Елене Викторовне отлучиться не то в налоговую, не то в суд, не то ещё куда-то по ректорским делам и сметам, как в кабинет посыпали все. Не то они в рабочем чате увидели, что Елена Викторовна отсутствует, не то ничем не отличались от бегающих туда-сюда взмыленных студентов и все отчёты готовили аккурат к дедлайну. В любом случае, беготня сюда была напрасной: Елена Викторовна не оставляла Алику за себя официально и подписывать сметы, приказы, заказы, служебные записки и прочие штуки она не имела права.

Всё, что могла Алика, как личный голосовой секретарь, какими обзавелась уже добрая половина банков и операторов в стране, сообщать, что обязательно передаст Елене Викторовне обращение да складывать в стопочку оставленные на подпись бумаги.

В дверь постучали ещё раз, ложечка нервно бряцнула. Раздражённо поставив кружку так, что на стол рядом с микроволновкой расплескались бисером капли, Алика вывернула из-за шкафа (из импровизированной кухоньки) к своему столу. От постоянного топота за вечно не закрывающейся дверью и мерного постукивания у неё, в довесок к губе, с пульсацией которой она уже свыклась, начинало подёргивать глаз.

— Не заперто! — прикрикнула Алика на посетителя из-за двери, по пути пытаясь втиснуть ноги в каблуки.

Наверное, стоило прислушаться к маме и купить кеды на сменку: не приходилось бы обуваться каждый раз, когда на пороге кто-нибудь появлялся.

Дверь приоткрылась. В щель просунулись еловые лапки. Небольшие иссиня-зелёные иголочки щекотали белые и воздушные, как свежевыпавшие сугробы, подушечки хлопка. А между ними затесались кровавые капельки рябины и пара скромно посеребрённых шишечек. 

Алика промахнулась. Правая туфля упала на бок, и босые пальцы коснулись холодного шершавого линолеума. Но Алика не шелохнулась.

В жизни Алики было всего два человека, которые дарили ей букеты: одна в понедельник уехала со своим мужчиной в Турцию; а второй жил в шести часах езды и только вчера жаловался на то, как его замело по самое не хочу липким снегом и документацией.

В жизни Алики был только один человек, который любил вторгаться в неё так бесцеремонно, по-свойски, в самый нужный момент. В жизни Алики был только один человек, которому она это позволяла. И она всё равно споткнулась на ровном месте, скинула левую туфлю в попытке сделать неуверенный шаг навстречу вошедшему в кабинет Илье.

Раскрасневшийся от сухого тридцатиградусного мороза, Илья неровно моргал пушистыми от инея ресницами, а полупрозрачная снежная крошка, засыпавшая город с раннего утра, сворачивалась на его пуховике в капельки воды.

— Алика Дмитриевна, — Илья плотно закрыл дверь за собой и пошелестел крафтовой бумагой. — Доставка букета и новогоднего настроения для вас.

— Илья! — воскликнула она; голос задребезжал, а ноги никак не могли занырнуть в туфли. — Ты?.. А ты… Ты же… Тебя разве не накрыло с головой?

— Накрыло, — Илья встряхнул букетом. — Правда, я так и не понял, чем именно. Просто раз — и уже здесь.

Алика скептически ухмыльнулась уголком губ и присела на край рабочего стола, зябко поджимая пальцы на ногах. Илья переступил с ноги на ногу и огляделся.

— Ты одна?

— Сегодня — да, — пожала плечами Алика и, кряхтя, наклонилась, чтобы всё-таки обуться. — Начальница взяла отгул. А я тут как попугай Кеша: здр-равствуйте, я всё пер-редам.

Алика выпрямилась, откинула волосы на спину и мягко (тонкие каблуки тонули в линолеуме и шагов не было слышно) подступила к Илье вплотную. Неизменный — дорогой, оригинальный, тёплый древесно-цитрусовый — парфюм, взъерошенные мягкие рыжие кудри и этот лукавый медовый взгляд с прищуром снизу вверх. Илья точно хотел большего: обнять её, погладить по щеке — поцеловать, может быть, но не двигался. Алика судорожно вдохнула колкий запах морозца, примешавшийся к аромату Ильи, и охнула. Мягко усмехнувшись, Илья качнул букет так, что еловая лапка тронула кончик носа.

Алика с нежностью погладила кубики хлопка и, накрыв ладонью пальцы Ильи — обжигающе холодные, обычно наоборот! — приняла букет. На губы наползала улыбка, и даже пульсация в уголке вдруг затихла. Прижав к груди букет, Алика глядела на Илью с возмутительно глупой улыбкой и даже не пыталась её скрыть.

От кого угодно — только не от него, понимающего, чувствующего её как никто другой.

— Ну проходи, что стоишь как не родной? 

Алика дёрнула плечом и водрузила букет в пустующую вазу на подоконнике. Судя по тёмному налёту на зеленоватом стекле, пустовала она лет пять, пока не появился Илья. За водой до туалета Алика решила прогуляться попозже.

— Так я родной? — хохотнул Илья.

Ножки стула загрохотали по линолеуму.

— А что ты столбом встал, — огрызнулась Алика. — Бесишь.

— А я уж думал, дверью ошибся, — расстегнув пуховик, Илья пафосно откинулся на спинку стула. — Так вот, значит, куда тебя устроили… 

Алика пожала плечами. Наверное, нужно было тоже сесть. Но прятаться от Ильи за монитором не хотелось. Алика присела тут же, на край подоконника, и вытянула ноги навстречу Илье. Он побарабанил пальцами по столу.

— Слушай, я не хочу тебя отвлекать от работы, тем более, вижу, ты сильно занята.

С места Ильи экран моноблока был вполне просматриваем. Щёки пошли багровыми пятнами: кажется, последним, что она открывала на рабочем компьютере, был комплект нижнего белья с маркетплейса по потрясающей скидке — она же должна была себя как-то порадовать под Новый год!

— Ты так и не сказал, что ты тут делаешь, — контратаковала Алика. — У тебя там важные планы были.

— Да, — деловито кивнул Илья. — И я приехал сюда не просто так, а по делу.

— Надо же…

— Возьми отгул на оставшиеся рабочие дни, и поехали со мной.

— Куда?

Илья прищурился и покачал головой.

— Илья! — требовательно нахмурилась Алика.

— Ну что «Илья»? Ты мне не говоришь ни «да», ни «нет», а я перед тобой все карты выкладывай?

— Карты это больше по моей части, — фыркнула Алика.

Скрестив руки под грудью, она поглядела в окно. С каждым часом, проведённым на работе, сверкающие голубизной огромные сугробы становились привлекательней, машины носились по широкой улице веселей и ярче, теплее, праздничней подмигивали гирлянды в домах и магазинах напротив. Тоскливый вздох сдавил горло.

У неё всё ещё оставалась работа, за которую она несла ответственность.

Страницы: 1 2

Если бы у Алики кто-нибудь спросил, как должен проходить канун Нового года, то она бы несомненно ни за что бы не стала показывать никому эту проклятую суетную неделю, отмеченную в календаре парой десятков красных кружочков на пять оставшихся рабочих дней.

Город кутался и дышал морозом в сумрак, как она — в белый мягкий шарф, щекотавший ворсинками кожу. В желтоватом рассеянном свете фонарей беспорядочно трепыхались снежные бабочки-хлопья. Алика пыталась воскресить обмороженный телефон подмороженными пальцами, чтобы отследить свой автобус. На часах набежала уже половина шестого — она безнадёжно опаздывала.

Дробя потёртыми каблуками коричневый лёд, Алика попыталась набрать маму. Тщетно. Практически разряженный телефон в такой мороз напрочь отказывался работать. Наконец из-за поворота появился первый за это время автобус домой. Конечно же, по всем законам подлости маленький и набитый под завязку заводчанами.

Скрипнув зубами, Алика одёрнула рукава зимнего пальто и внаглую поднырнула под рукой крепкого широкоплечего мужика, которому, конечно же, больше всех нужно было сесть на последнее свободное место. Какая-то старушка оказалась вдвое быстрее. Стоило Алике подняться на последнюю ступеньку, как место у окошка в самом углу оказалось занято.

«Ну и ладно», — фыркнула про себя Алика и, затаив дыхание, змейкой скользнула между пуховиками, шубами и куртками. Запах дешёвых сигарет всё равно царапнул обоняние и занозой встал поперёк горла. Алика стоически дотерпела до старушки и вволю раскашлялась над ней.

Старушка поджала губы и отвернулась к окну. Алика достала из кармана телефон. С шипением захлопнулись двери, автобус дёрнулся. Кому-то позвонили. В ухо Алики посыпались уведомления. Расставив ноги чуть на ширине плеч и вцепившись в верхний поручень, чтобы никто больше не смел покушаться на это место, Алика разблокировала экран. Мама успела накидать десяток видеокружочков.

Вот она снимает квартиру: всё выключено, всё убрано; ужин — на плите. Вот чемодан гремит колёсиками по бетонным ступеням: лифт опять сломался. Вот Роман встречает её, машет Алике обтянутой в чёрную лакированную кожаную перчатку рукой, и открывает маме дверь такси. Вот они уже на вокзале пьют дешёвый кофе из автоматов и ждут посадки, которая начнётся через пятнадцать минут.

Алика не успеет их проводить, даже если постарается.

В носу закололо от обиды: проклятая работа, проклятая начальница — проклятая взрослая жизнь. 

Алика смахнула значок голосового вверх и забормотала, колюче косясь по сторонам:

— Хорошего отдыха, мам. Привезите мне хотя бы клочок солнца и запах фруктов. А то тут сплошной беспросветный тлен. И вонь.

Голосовое улетело. Тут же прилетел ответ от мамы, но прослушать его Алика не успела. То ли кому-то не понравились её слова, то ли колёса не были готовы к гололёду, то ли водитель возомнил себя героем «Форсажа», но кто-то двинул ей локтем под ребра, и от этого капелька наушника едва не утонула в грязных лужах, натекших с ботинок и сапог.

Алика понять не успела, что ей делать: кашлять или ловить наушник, когда бабка, стоящая за ней с предыдущей остановки, ловко совершила рокировку со старушкой перед ней, бесцеремонно пометив специфическим старчески-больничным запахом зимнее пальто, только с утра восстановленное до идеально угольной черноты.

Алика внутренне застонала, а наяву заскрежетала зубами. В автобус набивалось всё больше и больше людей. С каждой остановкой дышать становилось тяжелее: приходилось жадно ртом глотать вязкий морозный воздух и задерживать дыхание до следующей. Кажется, люди намеревались занять всё свободное пространство, заполнить все промежутки воздуха, посмевшие остаться между ними.

Вот когда она пожалела, что не послушала совета Ильи и не пошла сдавать на права. Сейчас бы ехала на какой-нибудь подержанной «Тойоте» в кредит (притом представилась почему-то вишнёвая), если, конечно, её откопала бы.

В такие моменты Алика бесстыдно завидовала Илье. Даже не немного. Её зависть походила на снег у обочины: белая у самого основания, но прочернённая этим грязным окружающим миром. Илья, значит, сидит в своей адвокатской конторе за зарплату вдове больше её (цифры в их разговорах никогда не были табуированными) в красивом пиджачке, катается на подаренной мамой машине по городу, который южнее всего на шесть часов… И который поэтому не замело до самых вторых этажей.

Мама прислала фотографию из купе, которое они с Романом выкупили на двоих. Грустно улыбнувшись, Алика ответила ей стикером с воздушным поцелуем и спрятала телефон в карман.

За замороженными окнами мелькал городок. Острые ветки голых деревьев, побелённых зимой. Тусклый свет в окнах. И куртки-куртки-куртки…

Алика безнадёжно устала. Когда ей полгода назад — вчерашней выпускнице! — предложили занять место в экономическом отделе универа, она согласилась практически не раздумывая, несмотря на то что у мамы на карандаше были фирмы, готовые взять перспективного молодого экономиста с красным дипломом. Мама пристроила бы её так же, как мама Ильи пристроила его. Но нет: Алике хотелось доказать, что она чего-то стоит сама по себе.

С каждым днём сомнений становилось всё больше. Работала в основном начальница; Алика была на подхвате: говорила, что Елена Викторовна скоро придёт, перекладывала туда-сюда документы и отсматривала экселевские таблички свежим взглядом. Сегодня принесли смету, которую начальница завернула сразу же, не глядя, а на вопросы Алики и сотрудника отдела закупок лишь зыркнула исподлобья черными глазами. Отдел закупок предпочёл ретироваться переписывать, а вот Алике Елена Викторовна предложила самой убедиться, что эту смету никак пропускать нельзя. И когда Алика уже смирилась с решением и благоразумно не планировала задавать лишних вопросов, Елена Викторовна завалила её своими. Во всех смыслах. Как на экзамене.

Кто-то бесцеремонно заехал ей по затылку, скидывая капюшон пальто. Алика недовольно дёрнула плечом:

— Эй!

— А чё ты тут расставилась, а? Широкая, что ли? — дыхнул на неё перегаром мужик в куртке такого синего цвета, в какой бегают зэки в околовоенных фильмах.

Это стало последней каплей. Горло сдавило удушающим, сердце вжалось в рёбра до жжения, Алика зыркнула на всех исподлобья и, всунув водителю потрёпанную пятидесятирублёвую купюру, вылетела на этой же остановке.

— Ненавижу, — процедила сквозь зубы она горячее облачко пара в мрачный морозный воздух, когда автобус, подпрыгивая на буграх льда покатил вперёд. — Ненавижу!

Страницы: 1 2

Илья не отвечал на звонок. Покачиваясь на стуле, Алика гипнотизировала взглядом голубой экран. Красный кружок завершения вызова пульсировал, предлагая признать поражение и отключиться. Алика сдаваться не собиралась. Тогда мессенджер сдался сам и прервал вызов.

Алика цыкнула и щёлкнула мышкой, заново запуская попытку дозвониться. 

Это была уже пятая. Алика не знала, что будет, если она не дозвонится и в шестой раз. Подтянув к себе новую колоду таро — подарок Ильи на Новый год, — она принялась тасовать карты. Чёрные, матовые, с серебристыми контурами, они бархатно пересыпались в руках и отвлекали Алику от длинных нудных гудков.

Гудки опять прервались — вызов сбросился.

— Зараза, — просвистела сквозь зубы Алика и снова щёлкнула по иконке вызова рядом с именем Ильи. — Что, блин, происходит, а?

Монитор бросил на потёртую столешницу пятно голубого цвета — это загорелся экран вызова. Чтобы отвлечься, Алика разложила карты. 

Башня. Отшельник. Тройка мечей.

Тревожное предчувствие холодком скользнуло вдоль позвоночника. Алика нахмурилась и мотнула головой. Зная, что хочет услышать человек, очень легко толковать выпавшие карты. А Алика ещё утром поняла, что у Ильи что-то случилось, когда на её трёхминутный монолог о Веронике, бесстыже вывалившей декольте перед новым преподом — худеньким безусым аспирантиком, робеющим от каждого обращения по имени-отчеству, — Илья отреагировал слишком лаконично: не стикером, а смайликом большого пальца. Алика без труда распознала в этом сарказм, однако не поняла, куда делся тот словоохотливый Илья, у которого на любую её жалобу на одногруппниц находилась похожая университетская история — вот руки и потянулись за Отшельником.

Таким немногословным и отстранённым от происходящего Алика видела Илью первые недели после перевода в их школу: он сидел на последней парте, что-то чертил в тетради, начисто игнорируя происходящее. Так он держался те полтора года, когда она старалась делать вид, что его не существует: говорил отрывисто, только по делу, мало улыбался, много хмурился и всё пытался перехватить её взгляд, когда стоял у доски. Эта молчаливость была верным признаком, что всё привычное и знакомое рухнуло, как будто доска висячего моста провалилась прямо под ногой — вот на столе и появилась Башня.

Алика стянула со стола Тройку мечей и повертела в руках. Под светом бледного солнца, пробивающегося сквозь щели горизонтальных жалюзи, серебристый контур клинков, пронзивших огромное сердце, казался кровотечением. Разочарование — закономерный исход новых отношений Ильи, в которых он слишком много вкладывался и невероятно мало получал в ответ.

Или, может быть, это она мечтала об этом?

— Ну и что ты за подруга такая? — мрачно протянула Алика и глянула поверх карты в маленькое настольное зеркало рядом с компьютером.

Ледяной осуждающий взгляд вонзился под кожу тонкой портновской булавкой, щёки вспыхнули. Опустив голову, Алика вернула карты в колоду, перетасовала их и выложила по новой.  

Башня. Повешенный. Пятёрка кубков.

Уголок правой губы уже привычно запульсировал. Сердито прикусив его изнутри, Алика шваркнула картами по столу и засунула их в колоду. «Такое бывает, — объясняла она себе. — Руки запомнили, куда я дела Башню и снова вытащили её». Гудки коротко запищали, обрывая звонок.

Одеревенелыми пальцами Алика шлёпнула по столу.

Башня. Смерть. Десятка мечей.

Холод ударил в солнечное сплетение, дыхание сбилось, и Алика тоненько застонала: один раз — случайность, два — совпадение, три — это уже система. Об этом им не уставал напоминать препод по теории вероятностей, если кто-то из одногруппниц затягивал с написанием реферата или вдруг забывал о нём.

Алика уставилась на карты. Они ей не понравились. Сейчас — сильнее, чем прежде.

Илья закапывал себя всё глубже и глубже в сомнения и уныние, вместо того чтобы принять Смерть — и открыться новому началу.

Экран погас. Гул системника стих. За окном оглушительно закричала ворона. Алика крупно вздрогнула и, крепче сжав в руках колоду, уставилась на эти три проклятые карты. 

Если Таро — это отражение подсознания и потаённых желаний и подозрений, то она или отвратительный друг, жаждущий для друга депрессии и расставания, или слишком параноидальный друг, в малейшем молчании видящий Десятку мечей.

Вернув карты в колоду, Алика убрала её в коробочку и поднялась из-за стола. На плечи навалилась леденящая тяжесть, и Алика приподняла жалюзи и пощупала батареи. И хотя они были горячими, а окно — плотно закрытым, из-под рамы всё равно задувало, так что крохотный кактус пришлось перенести под компьютер, чтобы не замёрз, как предыдущие два.

Алика закуталась в вязаный кардиган и прошлась по комнате. Если карты не врали — если Алика не водила сама себя за нос! — Илья сейчас за четыреста километров от неё закапывал себя в боль, отчаяние, уныние и одиночество, думая, что по-другому это не пережить. Зубы заныли — так сильно Алика стиснула их, когда лавина этих чувств, давным-давно забытых и запечатанных, опрокинулась на неё. 

В такие моменты Илья, как ангел-хранитель из фильмов, как волшебный помощник из сказок, оказывался рядом, и его присутствия было достаточно, чтобы дыхание выровнялось, чтобы вибрирующие в висках болезненные, злые слова забылись, чтобы стало тепло. Илья знал наверняка, когда Алике нужна помощь, и предлагал её без лишних слов. И, наверное, Алике следовало поступить так же. 

— Господи, ну почему всё так сложно, а? — застонала Алика, укоризненно глядя в монитор.

Чёрный экран отражал её расплывающийся рассеянный силуэт: в белом кардигане, с бледной кожей и чёрными волосами, она казалась безволосым привидением. Алика фыркнула, стянула телефон с края стола и плюхнулась на пол у кровати, выискивая список контактов старшего братца.

 До этого дня Алика не знала, что должно случиться в мире, чтобы кто-нибудь из них в открытую обратился за помощью, но сейчас, запрокинув затылок на кровать, она слушала длинные гудки и молила, чтобы Стасик не пахал в кофейне внеочередную смену и снял трубку.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7

В последний раз Илья видел хату такой, когда только въехал. Эрику тогда достались недобросовестные жильцы, сполна воспользовавшиеся дистанционным заселением, и за одну ночь перевернули квартиру так, что даже удержанный залог в пять тысяч не особенно исправил ситуацию. Илья потом ещё три месяца выгребал из-под диванов и шкафов крошки чипсов, картошки фри, фастфуда, выводил с ковра кроваво-рыжие пятна (он надеялся, что это вино), выметал из-под ванной чьи-то резинки, заколки, презики…

Поэтому когда в коридор пролетела пара книжек и с грохотом распласталась на полу, Илья вдавил поршень фрэнч-пресса на полную и прикрикнул:

— Квартиру мне не разгроми!

Голос срывался.

— Помолчал бы! — крикнула в ответ Софа, и из бывшей кладовой, где теперь стояла кровать и шкаф для разных мелочей, послышался грохот, а потом Сонины маты.

Она проклинала вещи Ильи, квартиру Ильи, телефон Ильи, одержимость Ильи, попеременно шмыгая опухшим от слёз носом. Илья молча открыл холодильник, подчерпнул из маленькой баночки вязкий текучий мёд и опустил ложечку в дымящийся чай. Надвигавшаяся со стороны набережной грузная тяжёлая туча доползла наконец до их двора и перекрыла солнце. Плясавшие на серебристой поверхности холодильника золотистые блики исчезли.

— Да где, блин, моя плойка? — взвыла Софа.

Илья не ответил, только методично помешал ложечкой чай.

Поначалу он пытался отвечать, пытался помогать, но в ответ получил лишь упрёки, толчки и просьбы скрыться с глаз. Как это сделать в студии Илья не знал, поэтому предпочёл притворяться, что не существует, призраком перемещаясь по выученному маршруту.

Облизнув напоследок ложечку, Илья закинул её в раковину, полную грязной посуды: Софа, конечно, не собиралась притронуться к ней даже напоследок, хотя сама вчера перепачкала половину тарелок, заедая поочерёдно пирожными, пиццей и чипсами разговоры с Кристиной, пока он таксовал. А наутро, когда он ввалился в квартиру уставший и мечтавший о сне, без объявления войны вышвырнула в коридор свои чемоданы и принялась собирать вещи.

Вдоль стенки, стараясь ненароком не задеть рассортированные в кучи на полу футболки, брюки, платья и тетрадки, Илья проскользнул к широкому подоконнику и уселся на него, положив под поясницу пару подушек.

Окно выходило на внутренний двор. Туча кружила над домом, как в «Ночном Дозоре», на уродливых чёрных ветках голых деревьях, склонившихся над переполненными зелёными мусорными баками, покачивались чёрные вороны и предупреждающе каркали, когда кто-то из наглых располневших голубей усаживался на край бака. Илья усмехнулся и глотнул чай. Горячий, сладкий, он живой водой скользнул по болящему горлу. Илья блаженно ткнулся затылком в откос подоконника, мимо пролетела разъярённая Софа, Илья закрыл глаза.

Отношения у него дольше полугода не длились: обычно девушки сбегали от него спустя пару месяцев, а иногда он и сам переставал отвечать на однообразные предложения сходить куда-нибудь. Софа была особенной: студентка музыкального колледжа, в промозглом октябре в вязаных митенках он играла на скрипке в центре, когда Илья проходил мимо. Кудрявая, в клетчатом пальто с большими голубыми глазами, самозабвенно выпиливающая на скрипке не известную Илье симфонию, она показалась сошедшей с почтовых открыток XIX века.

На пятисотке он нацарапал свой ник ВКонтакте. Вечером она кинула ему заявку в друзья.

Они долго общались, переписывались на парах, перекидывались голосовыми ночами, прежде чем сходить на свидание в тесный шумный грузинский ресторанчик неподалёку от набережной, где пахло деревом, вином и мясом. Софа была так не похожа не вечно выдержанную, холодную и горделивую Алику, она смеялась, трясла кудрями, вытягивала сыр из хачапури, и Илье показалось, что у них всё получится.

Они провстречались три месяца, прежде чем Илья предложил Софе переехать к нему. Через три дня он уже увозил её с тремя чемоданами от общежития.

А недавно они и вовсе отпраздновали годовщину.

Вечерами Илья таксовал, Софа репетировала на скрипке, а наутро Илья отвозил Софу в колледж, заезжал на точку кофе-бара на перекрёстке неподалёку от и, отдав честно заработанные за ночь триста рублей, уезжал на пары. Они ходили в кино и кафе, гуляли по парку, по набережной, смотрели фильмы, заказывали пиццу, смеялись за суши, в цветочном ларьке через дорогу от дома Илья пару раз в месяц раскошеливался на букет.

Софа перестала пиликать на скрипке на глазах у всего народа, на том месте теперь стояла её подруга-флейтистка, Кристина, с которой они делили комнату в колледже, а Илья стал чаще улыбаться.

Казалось, он вдруг оказался по ту сторону экрана, в том самом дурацком фильме на женском канале, где в конце все до глупости наивны и безнадёжно счастливы, — когда-то они с Аликой любили устроиться на полу или на диване перед телевизором и делать домашку, на спор предсказывая сюжетные повороты и высмеивая абсолютно неправдоподобные реплики. А теперь, по законам жанра, девушка бросала его без объяснения причины, а он и не пытался это обсудить.

Послышался шелест рвущейся бумаги. Поморщившись, Илья с трудом разлепил тяжёлые веки. Глотнул чай и просипел:

— Сонь, что случилось?

— Что случилось? Серьёзно? — Софа хохотнула, и из тетрадки, где они вместе высчитывали бюджет, на пол полетели обрывки исписанных листов. — Это всё, что ты можешь мне сказать? После… Всего?

— Чего «всего»? — нахмурился Илья и отвлёкся: телефон громко вжикнул. Прилетело голосовое от Алики. Илья махнул Софе рукой: — Пять сек, ладно? И мы всё обсудим!

Вставив капельки наушников в уши, Илья проиграл голосовое. За четыреста километров от него Алика только проснулась, проспав вместо положенных восьми часов шесть: он таксовал, а она висела на телефоне до трёх часов ночи, чтобы его случайно не вырубило, пока не вырубилась сама. Спросонья её голос был хрипловатым и мягким, без привычной звеняще-льдистой интонации. «Утро доброе! — зевнула в трубку Алика. — Меня вырубило. Надеюсь, ты доехал до дома в целости и сохранности, и твой сон стерегут».

Страницы: 1 2 3 4 5

Алика сбежала по ступенькам прочь из университета навстречу сырой, промозглой осени, полной грудью вдыхая горьковато-дымную свободу и на ходу ныряя в рукава пальто. Пуллеры на почтальонке бряцали в унисон торопливым шагам, а сама сумка так и норовила сползти с плеча и врезаться в голень. Не сбавляя темпа, Алика поправила сумку, пригладила воротник пальто, затянула пояс в тугой узел.

Когда зеленоватое здание наконец скрылось с глаз, а вернее Алика затерялась в тропках  университетской аллейки среди голых угловатых клёнов и берёз, за тёмно-зелёными ёлками и елями с синеватыми и лохматыми лапами, как из книжки с рассказами для детей, она сбавила шаг.

Тяжёлые подошвы осенних ботильонов вдребезги разбивали сизые лужи, и жёлтые сморщенные листья-лодочки накрывало штормом. Алика подставила разгорячённое лицо едва ощутимой осенней прохладе. Шлейфом за ней волочились звуки и огни Хэллоуина, и боль тупо пульсировала в висках.

Алика не верила ни в Хэллоуин, ни в Самайн, ни в Велесову ночь, ни в порталы, ни в параллельную реальность — ни во что из того, о чём слишком громким полушёпотом на прошлой неделе на добровольно-принудительном факультативе по конфликтологии шушукались студентки филфака. Алика тогда колко глянула на них через плечо и одобрительно кивнула несколько смущённой преподавательнице, которая была обречена первой внедрить эту дисциплину среди экономистов и рекламщиков.

Конечно же, Алика не верила и в то, что тридцать первого октября из всех углов выползает нечисть, чтобы утащить кого-нибудь живого в свой мир. Однако декан, до этого маячившая лишь призраком, безликой фамилией на приказах и ни разу не проводившая у них пары, материализовалась в кабинете и именно сегодня — и именно тогда, когда Алика тасовала таро, чтобы сделать Веронике уже обыденный расклад на отношения, — и утащила Алику за собой в читальный зал библиотеки, где по инициативе филологов развернулся Хэллоуин.

Декан подумала, что гадания на таро в такой день очень кстати — все были «за». Разумеется, кроме Алики, но её никто и не спрашивал: декану ведь нужно сдать отчёт!

Девочки из воспитательного отдела — не то студентки, не то работницы, не то одновременно и студентки, и работницы — всучили Алике грим, потрёпанные кисти, старую палетку теней и отправили в туалет привести себя в порядок и превратиться в ведьму Хэллоуина. Алика предложением не воспользовалась и обошлась тем, что нашлось в бездонной сумке: жидкий хайлайтер с металлическим блеском, огрызок коричневого карандаша для губ, бордовый тинт превратили её в ведьму с ледяным пронзительным взглядом исподлобья, а простое маленькое чёрное платье пришлось очень кстати.

Тяжелее всего далась маска таинственной улыбки и притворного дружелюбия, когда каждая вторая просила расклад на отношения: их не интересовала ни учёба, ни карьера, ни семья — отношения с парнем. И Алика каждый раз судорожно вздыхала и нервно тасовала потрёпанные карты.

— И почему не отказалась? — сипло пробормотала Алика и откашлялась.

Она едва-едва сумела вырваться из цепких лап празднующих и раствориться в безликой толпе заочников, хлынувших со звонком из кабинетов. Отчего-то её столик пользовался особенной популярностью, и она успела охрипнуть, снова и снова поясняя значения бессмысленных, безжизненных картинок, пока все охотно верили её словам. Алика так торопилась слинять, что даже бросила карты, пережившие ковид и еженедельные вопросы про Евгениев, Андреев и Максиков, там же, в библиотеке.

Алика с облегчением выдохнула, запрокинув голову к небу. Тяжёлые серые тучи вот уже три дня грозились взорваться первым колючим снегом, скрыть грязь, положить начало зиме. Но всё, на что была способна: выдавливать по утрам жалкие, мерзкие, мелкие дождинки.

Алика неуютно передёрнула плечами и, спрятав руки в карманы, ускорила шаг: её автобусы ходили редко, а сейчас как никогда хотелось домой. Алика свернула с узкой аллейки к калитке как раз вовремя, чтобы увидеть, как перед её носом от остановки, переваливаясь с боку на бок, отъехал её автобус, переполненный донельзя.

Алика кончилась.

На деревянных ногах она дотопала до ближайшей скамейки и, бухнувшись на неё, обречённо скользнула ладонями по лицу. Жизнь в последнее время только и делала, что подбрасывала ей испытания разного рода: начиная от заговора внутри группы, заканчивая этим мероприятием, вывернувшим её наизнанку.

Дни превратились в череду однообразных картинок: лекции-практики, неаккуратно разбросанные по тетрадкам; числа-таблицы, больше не радовавшие складными формулами; надменные оскалы, злорадные «энки» в журнал; и невинные взмахи накладными ресницами-мохнатками и просьбы погадать.

Забавы с таро были способом разнообразить унылые скучные будни, но сейчас даже от одной мысли об этом тошнило. Алика застонала и, пропустив волосы сквозь пальцы, вытащила из сумочки телефон. На заблокированном экране болталось непрочитанным сообщение от Ильи Муромцева.

Ему не повезло оказаться последним среди немногочисленных переписок, и Алика без раздумий выслала ему видео, где рассказала всё, что думает о декане, об отделе воспитательной работы, об одногруппницах и этом треклятом празднике, пока красилась. Он в ответ бомбардировал её стикерами с глазами-сердечками, а потом просил держать в курсе.

И хотя их общение, во многом благодаря ковиду, стало проще, Алике казалось, она поспешила. Рано быть столь честной, столь открытой — столь слабой! — с Ильёй, но всё-таки, улучив свободную минутку между страждущими до гаданий, написывала ему короткие отчёты.

Илья, 17:08

Если тебя решат спалить на костре, пиши, захвачу воду.

— Дурак, — фыркнула Алика в сторону, но всё-таки ответила.

Алика, 17:33

Аутодафе не состоялось.

Страницы: 1 2 3 4 5

— Тридцать седьмое место, нижнее, — круглая во всех отношениях проводница с короткой светлой стрижкой захлопнула паспорт и протянула Алике.

Крупная снежинка спланировала на нос лисёнку, глядящему в звёздное небо, и тут же превратилась в каплю. Алика протёрла обложку ладонью в мягкой перчатке и, поднявшись по ступенькам, не удержалась и торжествующе глянула свысока на остававшихся на перроне девчонок с огромными чемоданами. Чтобы подняться, им нужно было просить помочь немногочисленных парней, возвращавшихся с олимпиады по истории и экономики вместе с ними (а они были далеко не физруками), или затаскивать чемоданы в вагон по двое, ломая колёсики и ручки о металлические заледеневшие ступени.

Если хочешь быть независимой от мужчин, нужно выбирать ношу по силам — выучила Алика после ухода отца, поэтому её вещи на все десять дней в лагере — и даже лакированные лодочки на высоком каблуке, в которых Виктория Сергеевна боялась выпускать Алику на сцену — без труда уместились в маленькую чёрно-белую спортивную сумку.

Алика поставила её на сиденье последней боковушки и огляделась. Вагон постепенно наполнялся завсегдатаями зимних рейсов фирменного ночного поезда: школьниками-олимпиадниками из родного города и пригорода, вахтовиками, от которых кисло попахивало перегаром, и пенсионерами, возвращавшимися домой с рецептами, предписаниями, выписками от краевых врачей. Редкие пассажиры с загорелой и шелушащейся кожей вкатывали чемоданы, на ручках которых развевались бело-розовые наклейки «Approved Cabin». Гул, грохот колёсиков, полок, шуршание упаковок постельного белья заглушали расслабляющую музыку, тихо лившуюся из сеточек динамиков над окнами.

Напротив Алики уже сидела Варя Ветрова — победительница олимпиады по истории. Даже не расстегнув пуховик яркого ягодного цвета и перегородив чемоданом — не таким огромным, как у остальных, но всё ещё довольно крупным — дорогу к туалету, она щебетала по телефону. Грамота победителя в золочёной рамке лежала на краю столика, и в стекле отражались продолговатые лампы, ронявшие жёлтый рассеянный свет.

Алика стянула шапку, повесила пуховик на крючок, поправила на плечах белый свитер, который надела поверх чёрного платья в обтяжку сразу после награждения, чтобы не замёрзнуть, и плюхнулась на сиденье. Ветрова даже не глянула на неё, продолжая трещать по телефону слишком громко даже для оживающего вагона.

— А мама рядом, Тём? — улыбалась она кому-то, глядя в окно купе напротив. — Да слышу я, как папин стейк шипит, слышу. Скажи им, что завтра где-то без пяти семь приедем.

Алика натянула рукава свитера по самые кончики пальцев — даже в перчатках они озябли! — и прислонилась лбом к прохладному стеклу. В снежной черноте ночи огни большого города мерцали серебром и жёлтым золотом: огни строящихся жилищных комплексов, трубы заводов и даже зелёная крыша вокзала, обрамлённая неяркими круглыми огоньками, манили остаться, оглядеться, вздохнуть. Сзади кто-то гоготнул, и Алика вместе с Ветровой высунулись в проход. Показалось, среди хохочущих мелькнула рыжая макушка Ильи.

Стало жарко. Алика снова ткнулась лбом в стекло, малодушно помышляя поменяться с Ветровой койками, вскарабкаться наверх и уснуть. Всё равно ведь Ветрова ей нормально не даст поспать, устроит здесь очередной девичник: Варю Ветрову в лагере вечно окружала стайка девчонок, они смеялись, делали селфи, группой танцевали на дискотеке.

Да даже этот дурацкий лист цветной бумаги, на котором все знакомые лагеря писали тебе приятные слова, у неё был исписан с обеих сторон — это Алика заметила ещё на вокзале, когда сидевшая неподалёку Ветрова читала пожелания и комплименты, размазывая по щекам тушь и тени. Алике послание оставила только Виктория Сергеевна: вторая вожатая решила не утруждать себя пожеланиями для неё, а бегать за кем-то ещё — много чести.

— Всё, люблю вас, мы поехали. Сейчас связь пропадать начнёт. Да, всё хорошо, место хорошее, пап, не переживай. Целую. Увидимся утром!

Ветрова наконец положила трубку, и только тогда Алика поняла, что суета в вагоне улеглась и вместо релаксирующей музыки заговорил машинист поезда: проглатывая добрую половину слов, он рассказал, что температура в вагоне двадцать шесть градусов, в то время как на улице минус тридцать один, о биотуалетах в вагонах поезда, о том, что у проводников можно купить чай, кофе, сувенирную продукцию и даже попросить открыть душ в девятом вагоне. Алика слушала всё это вполуха, прилипнув к окну. В черноте, покачиваясь, под стук колёс ускользал, уплывал, сливаясь в одну сверкающую линию, большой город, и от этого становилось грустно.

Не грело ни призёрство, ни шикарная фотография на сайтах лагеря, городского отдела образования и школы, ни приглашение в академию экономики и права, в довесок к призу дающее баллы при поступлении, ни мысли о широкой кровати с ортопедическим матрасом в своей комнате. Невыносимо тянуло остаться здесь, где не было нудных учителей с однообразными задачками, не было непроходимо тупых одноклассников с айфонами последней модели, но где Алика изо дня в день тренировала разум многоуровневыми, но вполне жизненными задачками об ипотеке, безработице, спросе и предложении под шутки настоящих преподавателей из университетов, где впервые смогла довериться другому человеку. Где они с Ильёй наконец перебросились парой слов, от чего на душе стало спокойнее.

Алика раздражённо потёрла глаз: от водостойкой туши под веками зазудело. Алика выглянула в проход: проводница двигалась к ним зигзагом, от купе к боковушкам и обратно, с красной корзинкой сладостей и дорогущих безделушек, повторно проверяя паспорта. Прикинув, что до конца вагона она дойдёт нескоро, Алика достала из бокового кармана сумки косметичку, демонстративно подопнула носком ботильона бронированный чемодан Ветровой и проскользнула в туалет.

Умывалась Алика долго. Половину запасов смывки она израсходовала на то, чтобы избавить ресницы от тяжёлой туши, вторую половину — на суперстойкий бордовый тинт, который ей подарила мама перед поездкой. Бумажные полотенца только и успевали лететь в мусорное ведро. Напоследок Алика улыбнулась отражению, сполоснула лицо ледяной водой и, вытершись всё теми же полотенцами, вышла из туалета.

Проводницы в проходе не было видно, а по вагону стелился солоновато-копчёный запах лапши и картофельного пюре, которым запасались в продуктовом не от голода, но ради атмосферы поездки, игнорируя возмущения сопровождающей.

Вместо грамоты Ветровой на столе стоял помятый пакет с логотипом торгового центра в получасе ходьбы от вокзала, вместо бронированного серебристого чемоданчика из-под стола торчал конец тёмно-синей спортивной сумки. А на месте Ветровой сидел Илья.

— А мы теперь соседи, — обрадованно заявил он, когда дверь к туалетам с тихим шипением задвинулась за Аликой.

Женщины в купе напротив полушёпотом вздохнули, что в предыдущую поездку автоматических дверей здесь не было.

Алика вскинула бровь и бухнулась напротив Ильи, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди.

— Это что, рейдерский захват?

— Обижаешь! Честная сделка! Верхнее боковое на нижнее в купехе, где собираются играть в мафию. Или в свинтуса. Или в дурака. Или в ещё какие-то настолки. Там у девчонок целый чемодан, я еле сбежал.

— Вот так сделка… — без энтузиазма откликнулась Алика и, подавив зевок, спросила: — А что на кону?

— Ночь с тобой! — многозначительно приподнял брови Илья.

Страницы: 1 2 3 4 5 6