Арлатанский лес никогда не спал. Тихо шелестела листва многотысячелетних деревьев, видевших и возвышение, и падение древнеэльфийской империи. Трепыхание крыльев полупрозрачной, мерцающей зелёноватым сиянием Завесного огня бабочки отражалось в золоте безжизненных доспехов павших стражей тайн Арлатана. Над головой с журчанием скручиваясь в причудливое мерцание, магия, а Агата сидела на середине обрушенного моста, поставив подбородок на колено, и болтала ногой.

С тех пор, как Беллара показала ей тихие уголки Арлатана, где не нужно бояться взрыва артефактов, появления растревоженных духов или осквернённых существ, Аварис часто приходила сюда, на разуршенный мост. Сначала долго стояла на краю, пока из-под носков замызганных, затёртых, запылённых сапог звонко осыпалось на землю бежевое крошево, а потом устраивалась поудобнее и смотрела на руины Арлатана.

Города, который сам себя погубил в междоусобных войнах.
Города, который — думала она раньше — её Тевинтер поработил и разрушил.

Это странным образом успокаивало. И помогало сосредоточиться на цели — целях, которых с каждым шагом сквозь элювиан становилось всё больше и больше. Восстановить разрушенное. Разрушить установленное. Выжить.

— Выжить… — шепнула Агата.

Мятый листок, измазанный в чернилах, печально скрипнул в кулаке. Агата уткнулась в него лбом. Лист медленно тлел в раскалённых отчаянной яростью ладонях — и не было сил себя сдерживать. В конце концов, это всего лишь черновик письма: Эвка и Антуан напишут друг другу ещё десятки, сотни писем, пока будут живы. Если будут живы…

За спиной послышалось шевеление. Шоркнула подошва о неровную кладку ветхого моста, затрепыхались листы вьющейся лозы. Пальцами свободной руки Агата подгребла себе воздух: здесь, в Арлатане, магия особенно легко и податливо скользила в ладонь, приобретая самые причудливые формы, о которых она в Круге не могла и грезить.

— Рук?..

От это голоса, льнущего к коже дорогим чёрным бархатом, по телу пронеслась крупная дрожь. Пальцы разжались. Искры алыми лепестками осыпались на доспехи стража, распугав бабочек. Агата зажмурилась и не шелохнулась.

Шаги приближались.

— Эй, Рук… Всё в порядке?

«В порядке, конечно, в порядке», — Агата сжала губы и сердито засопела, тщетно пытаясь сбросить это дурацкое, неуместное чувство, от которого щипало в уголках губ, от которого она так старалась избавить всех вокруг.

— Рук…

Шаги замерли за спиной. Потом на правое плечо опустилась рука. Тяжёлая, горячая, мозолистая. Агату окутало запахом древесины, металла и пыли, она шмыгнула носом.

— Агата!

Агата подняла голову. Даврин стоял над ней и болезненно морщился, будто бы знал, о чём она думала. В плетении жёсткой ткани рубахи застряла стружка и пух Ассана. Взъерошенный, с закатанными рукавами, Даврин выглядел так, как будто что-то заставило его сорваться к ней в разгар резки по дереву. Агата виновато прикусила щёку изнутри: меньше всего ей хотелось приносить команде проблем. Их и без того хватает.

— Ты… В порядке?

Агата скользнула запястьем по скуле. На коже остались влажные чернильные следы.

Конечно, она была не в порядке. Как можно быть в порядке, когда с миром происходит такое?

Агата отвернулась от Даврина и, поставив подбородок на колено, посмотрела на теряющиеся в розовато-голубых небесах кристаллы башен некогда великого города.

— Как ты меня нашёл?

— Ну, в конце концов, я охотник, — усмехнулся Даврин; громко посыпались вниз обломки камней, когда он уселся рядом. — А твой запах… Его невозможно забыть.

Агата кисло хмыкнула.

— И что же в нём такого?

Вообще-то им следовало поговорить. Но как говорить об этом, Агата не знала. Возможно, стоило поинтересоваться у Эммрика, как о таком разговаривали мёртвые, или с мёртвыми, или духи…

— Ты пахнешь печеньем с шоколадной крошкой и пряностями… — Даврин задумался. — Кажется, так в последнее время всё чаще пахнет от Ассана. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Агата фыркнула.

— Ладно, если серьёзно, мне помог Смотритель. И немного Беллара.

Агата вскинула бровь и с интересом поглядела на Даврина. Он в смущении потёр шею — Агата прикусила губу, наблюдая, как вздуваются вены на предплечьях, как подёргиваются мышцы на плечах, и тут же стыдливо отвела взгляд на носок сапога. Щёки вспыхнули почище сферы в подсумке.

— Я хотел опробовать станок, чтобы подточить меч, а он всплыл из ниоткуда и просто сказал, что обитательница заплутала в тропах смятения. И всё в таком духе. Я позвал Беллару. Она сказала, что ты, видимо, в смятении, умчалась в Арлатан. Что за дурацкая привычка вечно говорить загадками…

С тяжёлым вздохом Даврин прямо посмотрел на Агату. Она с трудом поборола желание полностью укрыться волосами. Варрик, конечно, говорил ей, что в боях волосы лучше собирать, а то и вовсе состричь, но Агата косилась на его шевелюру и только и фыркала. Не пожалела: теперь не составляло труда скрыться в прядях, как пугливые галлы Арлатана скрываются в зарослях, и только наблюдать.

— Я это о тебе тоже, Рук.

Агата встряхнула волосами и исподлобья глянула на Даврина:

— Почему ты мне не сказал о том, что Страж, убивающий Архидемона, должен умереть?

— Я не хотел, — Даврин вымученно потёр лоб. — Мне не хотелось, чтобы ты это знала. Ты бы тогда стала жалеть… Попыталась бы остановить меня. А я Серый Страж — это мой долг.

— Ты предпочёл бы героическую смерть жизни со мной?.. — осознав, что прозвучало немного эгоистично, Агата поспешила исправиться: — Ладно. Жизни вообще?

На глаза опять навернулись эти проклятые слёзы, мучающие её по ночам с воспоминаниями о битве в Вейсхаупте.

— Не думала, что скажу это, но мне повезло, что Первый Страж так быстро очухался. Я бы не смогла… Потерять… Тебя.

— Агата…

Даврин коснулся её запястья. Агата дёрнулась и сунула ему под нос смятый, чуть почерневший от с трудом усмирённого пламени лист.

— Об этом ты тоже не хотел, чтобы я знала!

Двумя пальцами подцепив листок, Даврин осторожно развернул его, разгладил и принялся читать. Его лицо казалось непроницаемым: спокойным, безразличным, уверенным. Агата пошкребла ногтем каменную кладку, ожидая, пока он закончит чтение.

— Ты украла чужие письма? — единственное, что сказал Даврин, возвращая ей сложенный вчетверо листок.

— Они валялись под столом в ставке Стражей. Черновики. Мне стало интересно. Так… Когда ты собирался рассказать мне о Зове?

Даврин помотал ногами в воздухе и опустил голову. Доспехи стража вновь облюбовали местные бабочки. Агата заправила за ухо прядь в ожидании.

— Ты торопишь события.

— И вовсе нет, — помотала головой Агата. — Никогда не торопила. Просто… Стараюсь держать ритм, который задали нам Эльгарнан и Гилан’найн.

— До недавнего времени я не думал, что всё… Всерьёз.

Щёки обожгло стыдом. Агата скривилась. Когда она флиртовала, всегда балансировала между дурацкими шутками, аллегориями и выглядела до невозможности нелепо. Как-то она пыталась разговорить в «Фонарщике» агента венатори таким образом — после драки Тарквин строго-настрого запретил ей флиртовать на заданиях, а вне заданий рекомендовал заготовить набор фраз из продававшихся у газетчика любовных романов и использовать их.

С Даврином всё с самого начала пошло как-то… Не так.

Грифоны. Осквернённый дракон в Минратосе. Гилан’найн. И охота.

Охота на охотника.

Охота быть с охотником.

Охота… Жить.

Агата не поняла, когда у неё вдруг зародилось это бурлящее желание помочь Даврину желать счастливой жизни, а не героической смерти. Видеть смысл в облаках, в искрах, в борьбе, в глупых заигрываниях, шутках — а не только в убийстве и умирании. Этого вокруг становилось слишком много.

— Всё всегда было всерьёз, — Агата поглядела на письмо. — Хотя я знаю, могло выглядеть… Странно. И я знаю, что я выбрала, сама выбрала, сама приняла и ещё и сказала сказала тебе об этом… Я выбрала любить Серого Стража. Я видела, слышала, читала, как Эвка и Антуан…

Даврин вдруг обхватил её запястье и мягко потянул на себя. Агата подняла на него глаза. Даврин улыбался. Мягко, коварно, очаровывающе — настоящий охотник, убьёт жертву безболезненно и быстро, по заветам своей эльфиской богини. «А жертва и рада быть убитой», — подумала Агата, позволяя Даврину себя поцеловать.

Поцелуй был стремительным — мгновение, даже бабочки не успели взметнуться, потревоженные шевелением теней — но крепким, согревающим, как антиванский эль, который Агата тайком подливала в кофе. Губы пульсировали, руки дрожали, а Даврин мягко поправил прядь за ухом.

— Не думай об этом, Агата. Не сейчас. Давай разделаемся с богами, со скверной, с Соласом в твоей голове. А потом… Потом будем жить. И охотиться на чудовищ. Ты на венатори и работорговцев, я на порождений тьмы, если они останутся. Вдруг у Соласа есть способ вернуть титанам сны и всё такое…

Агата потёрлась носом о нос Даврина, он усмехнулся:

— У Ассана научилась?

Кончиками пальцев бархатно поглаживая чёрные рубцы эльфийской татуировки, валласалин, вассалин, валласлин — Агата ещё не выучила, — она улыбнулась:

— Ещё бы. Хочу, чтобы ты обо мне тоже не забывал ни на миг.

— Стать твоим телохранителем? — промурлыкал Даврин, накручивая длинный рыжий локон на палец. — Боюсь, на вас двоих может меня не хватит.

— Нет, — беззвучно рассмеялась Агата. — Стань своим телохранителем. Сохрани себя. Ради меня. Пожалуйста, выживи.

— Я постараюсь… — шёпотом откликнулся Даврин, прижимаясь лбом к её лбу.

И Агата поверила. Прикрыв глаза, она позволила этому жаркому, бурлящему чувству пронестись по жилам, венам, смешаться с кровью — стать её частью сейчас и навек.

Черновик письма осыпался с пламенеющих пальцев пеплом.

9:46 века Дракона, Вал Руайо

Встреча пройдёт на верхней террасе — распоряжение Верховной Жрицы Виктории, хотя она отнюдь не устроитель и даже не гостья: просто женщина, обеспокоенная судьбой одного из лучших агентов Игры, очаровательной спутницы Императора Гаспара де Шалона, экс-Инквизитора и хорошей подруги — зачарованное сильверитовое кольцо опоясывает указательный палец бархатом морозца — Аварис Летиции Андромеды Тревельян.

Толстые высокие каблуки мягких высоких сапог из шкуры золотой галлы ритмично выстукивают по вымытому, натёртому до блеска, так что если постараться — в кристально-снежной белизне мрамора можно различить своё отражение и блики золотой маски, полу давно забытый марш Инквизиции. Эхом откликаются тяжёлые, чуть пошаркивающие шаги почётного караула — крепких парней в одинаковых масках, которые, впрочем, не скрывают их храмовничей сути. Они выносят на террасу круглый стол, в искусно выкованных ножках которого спрятались редкие для Орлея, но столь привычные для Императорского сада цветы, два стула — спинки которых ни по изяществу, ни по удобству, разумеется, не сравнятся с Инквизиторским троном — и, заложив руки за спину, вытягиваются в ожидании приказаний.

Аварис едва двигает головой — цепким взглядом сквозь прорези маски оглядывает пространство верхней террасы лучшей кофейни во всём Вал-Руайо (во всяком случае, именно местные пирожные попадают на императорский стол): буйной зеленью спускаются меж столбиков балюстрады лозы араборского благословения; тонко поёт музыка ветра, покачиваясь над лестницей, спускающейся в кофейню; обоняние дразняще щекочут медово-сладкие, ванильно-ореховые ароматы десертов, похожие на искусство, так что многие дамы полусвета покупаются на дешёвый парфюм, и вполовину не похожий на запах пирожных; и аккуратные круглые столики, как фишки в игре, аккуратно расставлены по разным углам, освобождая пространство так, будто бы на террасу явится целая делегация послов или почётных гостей в лёгких танцах за непринуждёнными беседами отведать пирожных с нежнейшим кремом…

Их ведь здесь будет всего двое. И эти двое, парящие над суетным, торговым, местами промасленным крепкими ароматами и сладостью лестных речей, Вал Руайо, с воздушными пирожными в розовом предзакатном сиянии, бликами играющем на мутной воде, наверняка, разодетые в золото и меха — они привлекут слишком много внимания.

Совершенно ненужного внимания.

Аварис поджимает губы, и храмовники напрягаются, будто готовящиеся к прыжку хищники, — понимают, считывают её недовольство и готовятся исправлять. Однако Аварис лишь невесомо покачивает головой, и вплетённые в тугие косички жемчужины с переливчатым звоном ударяются о края маски.

В конце концов, это не их решение, не их ошибка: они всего лишь безукоризненные исполнители воли Её Святейшества, не смеющие противиться ей. Впрочем, Аварис их в этом винить не может: она и сама, даром что почти-герцогиня Дол (какие-то проблемы при оформлении дарственной возникли не то с Географическим, не то с Историческим, не то с эльфийским сообществом), не то что противиться — возражать не смеет железному кулаку в бархатной перчатке, мягкому голосу с твёрдостью льда, невидимым нитям магии, сплетающей смертоносные лезвия, мадам де Фер.

И мечтает хотя бы в половину такой же стать, как Вивьен.

— Мы будем неподалёку, Ваше Высочество, — гулко сообщает один из храмовников и кивает в сторону простого деревянного стула, скрытого в тени пристройки и непослушно разросшегося эмбриума.

— Ни в коем случае, — с улыбкой отрезает Аварис и, чуть повернув голову, позволяет взглянуть на её профиль, золотой маской выправленный до совершенства. — Ни в коем случае.

— Но Ваше Высочество, вы сами…

Аварис прерывает протест лёгким взмахом левой руки в перчатке из полубархата (в тишине террасы слышно движение шестерёнок в сложном механизме протеза), и протест задыхается, не успев начаться. Кончиками обнажённых пальцев живой, тёплой руки Аварис касается прохлады спинки стула и роняет усмешку в пустоту:

— Какая стража, мой милый, какие храмовники, если это разговор двух старых друзей?

Храмовники исчезают, почти беззвучные, почти безликие, всегда покорные — за что Аварис Тревельян всегда ценила их, так это за бесподобное умение беспрекословно исполнять приказы, чувствовать, у кого в руке поводок — и Аварис, усаживаясь за стол нарочито спиной ко входу, разворачивает приглашение.

На обрывке бумажки (щурясь и проглядывая её на свет, Аварис понимает, что это бумага со стола Гаспара, тонкая, гербовая, для официальных встреч, приказов и дарственных), подкинутом ей на поднос с завтраком, разумеется, какой-то эльфийкой (очевидно, одной из тех, которых за ухо поймать нельзя, чтобы не поднять волну восстаний), всего лишь три предложения:

«Пусть едят пирожные!» — воскликнула она с балкона. Я видел такое однажды там, куда ты дважды ступала своею ногой. Завтра на закате»

«Он снова говорит загадками, — вздыхает Аварис, но губы трогает тёплая улыбка, совсем не похожая на вросшую под кожу высокомерную насмешку, которой она одаривает всех. — Надеюсь, на этот раз мне не придётся бегать за ним, чтобы сказать, как мне глубоко плевать на всё, что он делает, пока это не касается меня».

Страницы: 1 2 3 4

С каждым шагом пустынный воздух становился гуще. Вязким привкусом на языке отзывались кровь и горечь скверны, что впитали эти пески. Тёплый стремительный ветер Западного Предела кружил и затягивал бежевой пеленой всё, что только можно было разглядеть, вынуждая прикрывать глаза ладонью. Песчинки и обточенные временем и ветром кости больно кололи неосторожно обнажившуюся щёку.

Мириам подтянула платок повыше и тут же прикрылась ладонью от яркого белого диска. Сквозь завесу песка несмело проступили смутные очертания полуразрушенной крепости Адамант. С губ слетел слабый вздох, опаливший кожу под платком жаром. Конь настороженно пошевелил ушами, а потом фыркнул и тревожно затоптался на месте, несмотря на то что был привычен к Порождениям тьмы. Мириам успокаивающе похлопала его по бокам и сильнее натянула поводья.

Так и тянуло пуститься в галоп, но она себе не позволила. Зловеще тих был воздух вокруг крепости. Страшно было нарушить этот мертвецкий покой.

Конь шёл всё тяжелее, оборачивался, отфыркивался, тревожно трусил головой, и Мириам предусмотрительно обхватила ладонью рукоять короткого клинка на случай, если придётся отбиваться от мародёров, порождений тьмы или ещё кого похуже. В горле стремительно пересыхало.  Медленно турмалиновые башни крепости Адамант проступали из пелены песка, как очертания лжи в Тени, становились всё чётче, живее, осязаемее. И несмотря на то что над видом крепости немного поработала Инквизиция (хорошо хоть не снесла последний приют многих Стражей подчистую!), она всё равно выглядела внушительно. Ладно отстроенная, устремившая шипы во все стороны, сверкающая чистой чернотой, она как будто парила в неугомонных песках.

Точно эхо былого величия Серых Стражей. Ладонь вспотела сжимать клинок до тянущей боли. Конь брыкался, фыркал, не желал идти дальше, а у развороченных ворот и вовсе заплясал. Из-под копыт во все стороны полетели брызги песка, костей и металлической крошки. Всё, что осталось после осады Адаманта.

Благодарно потрепав коня по холке, Мириам ловко спешилась и тут же утонула по середину голеней в буроватом песке. По привычке размяв шею и руки после долгого путешествия, Мириам скинула капюшон и смело шагнула под арку.

На чёрной каменной кладке дальнего двора едва-едва прикрытые самой природой валялись неприбранные тела. Вернее то, что от них осталось. Сердце сжалось и задрожало у самого горла, когда под ногой звякнул сильверитовый грифон. Мириам нервно пнула его в ближайшую кучку песка и, стянув платок, жадно хватанула воздуха.

Алистер не шутил в своём последнем письме. От Адаманта действительно веяло чем-то нехорошим.

Но сильнее всего – смертью.

Собственные шаги зловещим эхом шуршали по ступеням. Ветер подвывал в трещинах стен и башен – ещё одних ранах, оставленных Инквизицией в живом мире. Хрустел песок. Под ногами и на зубах. Горький-горький, как безвыходность и отчаяние. Как они вообще могут иметь какой-то вкус?

Мириам поднималась по лестницам, просачивалась в приоткрытые двери с приржавевшими намертво петлями. И ей чудились отзвуки боя, случившегося три года назад. Морриган позаботилась о том, чтобы найти Мириам, и в вороньем клюве принести два письма – последние слова Алистера и копию отчёта Инквизитора о том, как всё было. Посмотрела на неё с полминуты глазами-бусинками и растворилась в густой темноте. Как обычно.

Мириам знала, что всё началось во внутреннем дворе.

А закончилось по ту сторону мира.

Петляя под арками и пальцами цепляясь за опалённые осквернённым дыханием камни, Мириам дошла до края. Разрушенный мост – страшное зрелище. Раньше, наверное, он пытался дотянуться до другого края Бездонного Разлома, связать воедино две разделённые части Предела.

Но в ночь штурма стал прямой дорогой в Тень.

Мириам туго сглотнула и на полусогнутых ногах дошла до самого края. Из-под носка сапога смутно проглядывал песок, коричневый от въевшейся крови и едва державший остатки камней. Ещё пара шажков – и безмолвная чернота.  В эту черноту падали милорд Инквизитор с ближайшим отрядом, проклятый Хоук с вездесущим Варриком Тетрасом и Алистер. И из шестерых не вернулся лишь Алистер. В груди стало тесно от доспехов из плотной кожи, от кольчужного корсета под ними, от крика, который просился на волю полгода. И Мириам отпустила его. Чернота поглотила вопль и вернула его, приглушённый, горький, надрывный – как прощальный крик Архидемона.

Мириам выдохнула и опустилась на колени. От Алистера не осталось ни могилы, ни пепла, ни следа – лишь эта звучно молчащая пустота.

— Алистер… — имя, такое родное и почти забытое, больно укололо язык. — Ал… Мне жаль. Я не успела. Но не прийти я не смогла. Знаешь, а я ведь не поверила. Когда Морриган в клюве принесла мне письма — я не поверила. А она своими вороньими глазами смотрела так внимательно и хмуро, что мне пришлось. Пришлось сделать вид, что поверила. На самом деле я не верю, Ал. Всё не могло закончиться вот так. Не должно было! Что мертво внутри, оно ведь… — из горла вырвался свист. — Не может погибнуть. Мы должны были вместе отправиться на Глубинные Тропы, едва первый из нас почувствует Зов. Или вовсе избавиться от него и зажить где-нибудь в Вольной Марке, скрывшись ото всех. — Руки сжались в кулаки, на зубах хрустнул песок. — И так будет. Я тебе обещаю, Ал, так будет. Ты ведь жив. Я знаю тебя, Ал, ты жив! Ты не мог погибнуть. После всего, что мы с тобой пережили… Сколько раз мы с тобой избегали смерти! Помнишь, как Винн сокрушалась, когда латала нас после побега из темницы? — Мириам нервно усмехнулась и, стянув наградные перчатки Серых Стражей, растерянно посмотрела на свои ладони, грубые, зачерствевшие под погодой и сражениями; десять лет назад их бережно держали руки Алистера меж позолоченных витражей Старкхэйвенской церкви. Нижняя губа предательски задрожала: — Быть может, мы потому и выживали, что были всё время вместе? И в разгар Мора, и в том Киркволльском хаосе… Прости… Я первой нарушила клятву, которую мы друг другу дали. Оставила тебя ради призрачного исцеления. А надо было отправиться с тобой! Ты знал, что Великая Чародейка Фиона была Серым Стражем и сумела избавиться от Зова? Ответ был ближе, чем я думала…

Мириам тихо выдохнула, запрокинув голову к небу. Ветер здесь был как будто тише, песок с шорохом прокатывался, полируя камни, слёзы бесконтрольно катились по лицу, болезненно пощипывая кожу. Мириам дрожащими горячими руками накрыла щёки.

— Я знаю, — шепнула она. — Знаю, ты теряешься, когда я плачу. Я постараюсь больше не плакать при тебе, правда. Но, знаешь, ты всегда поступал верно. Тогда ночью, когда я проснулась от первого видения, твой голос звучал так спокойно, что я смогла тебе довериться, разделить наши трудности пополам. И в ту ночь… Перед решающим сражением. Знаешь, наверное, я редко тебе это говорила, но я ни на мгновение не жалела о ритуале с Морриган. И никогда не считала это изменой, вопреки традициям знатных родов. Тогда, перед камином, я плакала не потому что мне было обидно или больно. А потому что ты не знал, куда себя деть, соглашаясь на это. Знаешь, если бы я могла провести ночь с Морриган, я бы это сделала без раздумий! Моя вина в том, что я женщина. И что ты послушал меня. Ты ни в чём не был виноват. А ребёнок, о котором ты писал… Напрасно ты извинялся. Мы оба знали, что это случится. Это была необходимость, Ал, хотя она и очень грызла тебя. Дело было даже не в том, что я могла погибнуть. Мне не хотелось, чтобы погиб ты. Ты бы ведь кинулся к Архидемону — я знаю. Огрел бы меня эфесом по голове и полетел бы ему навстречу. А мы только-только начинали жить…

На краю пустыни стало вдруг зябко, и холодный озноб заколотил Мириам, закованную в броню. Она обняла себя за плечи и до жара растёрла их. Но всё равно не хватало мягких и немного неуклюжих объятий Алистера.

— Знаешь, ты был прав: в Тевинтере дружелюбием и не пахнет. Зато там красиво. То есть… Он не похож ни на Орлей, ни на Ферелден, ни на один из марчанских город — он зловещий, тёмный, но в нём какая-то особая красота. Мне нравилось наблюдать, как ночью там переливаются кристаллы, освещая улицы. Хотя вряд ли тебе бы там понравилось: там слишком много разной магии. Жаль только, что и тамошние маги оказались бессильны. Я только потеряла время! 

«И тебя…» — духу признать это вслух не хватило. В груди тоненькой жгучей искрой дотлевала надежда в чудесное спасение Алистера, Мириам чувствовала, что его сердце ещё билось. Удача не могла отвернуться от них. Мириам посмотрела в черноту разлома. Говорят, он устремлён глубже Глубинных Троп — в никуда. А может, напрямую к Древним Богам — носителям Мора!

Если бы все, кого Алистер на свою беду сопровождал, упали туда, надежды не было бы. Но Тень — это ведь совсем иное… Неисследованное.

— Я читала отчёт. Наверное, это единственное, что могла мне передать Лелиана. Это не твоё дело, Ал! Зачем ты остался? Твоё дело — порождения тьмы, как Корифей, а не демоны. С демонами сражаться — долг Инквизитора. Ей бы остаться в Тени. Вы бы ушли, а она в любой момент раскрыла бы разрыв в любом месте! Он же могла! Если бы это был твой выбор, я бы не смела осуждать, но Инквизитор… Чем думала она? Обезглавить Стражей? Поставить какого-нибудь родственника во главе? Не понимаю. И не приму. Кошмар ведь ненадолго отвлёкся на тебя, не так ли? Он питается не человеческой плотью и кровью, а страхами. Ал, мы ведь ничего не боимся? Скверна выжгла все страхи. Когда носишь в себе саму смерть, ничего страшнее и представить нельзя. Кошмару ты не интересен. И что ты там делаешь? Бродишь по Тени, как первые магистры? Только, пожалуйста, не лезь к Создателю. Не ищи его. Лучше я сама тебя найду, чем тебя сбросят к прочим Древним Богам.

Мириам не заметила, как улыбнулась. Шмыгнула носом и усмехнулась, воображая, как Алистер вываливается из Тени где-нибудь за то, что дурацкой шуткой о собаках прогневал Создателя. Хотя, пожалуй, Андрасте, слывшая большой любительницей мабари, непременно помиловала бы Ала и хотя бы смягчила его падение.

На миг в золоте песков Мириам привиделась улыбка Ала. Лёгкая, безмятежная и немного смущённая, как в первые дни их странствий. Мириам прикрыла глаза и покачала головой. Шёпот растворился в шуршании песка по каменной кладке:

— Наверное, я слишком редко говорила, как люблю тебя. Реже, чем следовало бы, при нашей-то жизни. Но… Ты ведь и сам знаешь: я никогда и никого так не любила. Когда наш пёс умер на моих руках, когда ты собственноручно стёр мне слёзы… У меня не осталось никого дороже тебя. Даже Фергюс за целую жизнь не сумел занять в моей душе столько места, сколько ты. Я люблю тебя, Ал. Люблю всем своим осквернённым сердцем. И я всё отдам, чтобы вновь увидеть тебя. Я найду тебя, обещаю. Даже если для этого придётся снова взорвать в небеса и сразиться с оставшимися Архидемонами. Даже если для этого придётся войти в Тень.

Мириам медленно поднялась. Ветер поспешил вплести песчинки в её волосы, потерзать раздражённые щеки. Дрожащими пальцами она смахнула с лица пряди, а потом отстегнула с груди наградной знак Серого Стража. С оглушительным звоном он ударился о камень и сорвался из-под носка сапога. Мириам сжала кулак у груди и посмотрела, как гаснет серебряная искра в черноте.

Теперь там не осталось ничего. Только Бездонный Разлом.

Аварис Тревельян приучили держать голову высоко в любой ситуации — мадам де Фер расстаралась в своё время, — поэтому она растворяется в элювиане, чтобы ступить в Минратоус, с небрежной улыбкой, с какой вальсировала на торжествах в Летнем Дворце в Игре, и в том же домашнем костюме, в каком её эвакуировала из осаждённого Зимнего Дворца Морриган.

Юг утопает в крови и скверне — она слышала это изо дня в день, она видит это в сияющих глазах-самоцветах девчонки Рук и, властным жестом подняв ладонь, просит, во-первых, позволить им уединиться, а во-вторых, подать ей пирожные.

Морриган ухмыляется, побагровевшая Нитка молчит, а Рук — Рук прикусывает язык в полумиге от укола. Что ж, она хотя бы умеет держать себя в руках — уже неплохо. Аварис присаживается за стол в отгороженной зоне — Дориан называл это «гостиными» — ей подают два кремовых пирожных и чайничек. Кончики живой руки поглаживают чуть тёплое пузо; с губ невольно срывается тоскливый вздох: зачарованный чайничек Селины остался в покоях. Осталось надеяться, что повстанцы их не разворотили.
Рук остаётся стоять. Аварис глядит на неё исподлобья, подумывая, начать с крема или с песочной корзиночки.

Они — разные. Рук — рядовая. Быть может, чуть лучше обычной рядовой разведчицы Лелианы. Тревельян была избранной. Главой древнего воскрешённого ордена, победительницей драконов, несущей спасение всем землям Юга не по своей воле, но по воле случая. Рук же просто… Рук. Ладья. Ещё одна фигура в шахматной партии древнего бога — он, кстати, так и не научил Аварис выигрывать, — исполняющая её же приказ.

В Рук нет ничего героического: ни следа того, что Аварис наблюдала в Логэйне Мак-Тире и даже — по телу предательски прокатывается жгучая дрожь, но годы Игры дают о себе знать, и Аварис невозмутимо убирает с кончика носа крем — Алана Хоука.

Девчонка. Может быть, чуть старше самой Аварис, когда магия Соласа её клеймила. Но ведёт себя как совершенная девчонка на своём первом балу в честь герцогини Дол: стоит перед ней, сутулая, топчется с ноги на ногу и хочет ввернуть что-то ещё, кроме того громкого нахального обвинения. Но не может подобрать слов.Аварис делает крохотный глоток чая — смочить горло, и, кинув быстрый взгляд исподлобья, приказывает:

— Сядь.

В голосе пробивается выкованная годами наместничества сталь, и Рук начинает суетиться вокруг стула. Скрипят ножки, пошатывается низкий столик — Аварис едва успевает подхватить чашку — и они наконец оказываются друг напротив друга. Глаза в глаза.

— Говори, — повелительно кивает Аварис.

Если не даст разрешение, эта игра в гляделки будет продолжаться вечность, она знает.

— Думаешь, мне нужно твоё разрешение? — Рук откидывается на спинку кресла и вольготно закидывает ногу на ногу. — Всё-таки из нас двоих я исправляю твои ошибки, а не наоборот.

— И тем не менее вы зачем-то позвали меня сюда.

— Морриган, — бросает сквозь зубы Рук и косится в сторону. — Она сказала, что у неё есть информация. Я не думала, что она приведёт… Тебя.

У девчонки определённо какие-то проблемы с Инквизицией: похоже, Варрик так и не научился вовремя прикусывать язык.

— Видишь ли, моя дорогая, — голос Аварис плывёт и теряется в клубах дыма под потолком: за соседней перегородкой кто-то раскурил кальян. — Ошибки неизбежны. Тем более, когда занимаешь такой высокий пост. Нужно просто научиться с ними жить.

— Хардинг совсем по-другому отзывалась об Инквизиции. Чуть ли не о силе мира, — поскрипывает зубами Рук, скрещивая руки под грудью. — Выходит, не так?

— Священный Совет, — воспоминание отдаётся фантомной болью в левой руке и горечью под языком, которую Аварис торопится заесть розовым кремом. — Показал, что Инквизиция оказалась на многое не способна. Не способна противостоять вторжению кунари, не способна постоять за саму себя…

О начавшемся восстании магов после реформ в Кругах, проведённых Вивьен, Аварис молчит: эта девчонка родом из Тевинтера — здесь всё иначе.

— Зато её лидер горазд прятаться по норам. И очень недоволен, когда его из этих нор вытаскивают…

От неожиданности Аварис едва не давится голубикой с верхушки капкейка, оставленной на самое сладкое, и вскидывает бровь. Давно с ней никто не разговаривал в подобном тоне — и Аварис с трудом унимает всколыхнувшийся гнев.

Всё-таки здесь она гостья, а не хозяйка положения, как на Юге.

— Не знаю, понимаешь ли ты значение слова «укрытие», но да, я укрывалась от всего, что происходит на Юге, потому что моя жизнь слишком дорога. И вот результат: я здесь, чтобы помочь!

— Да, я заметила, какую неоценимую помощь по уничтожению запасов сладкого ты оказываешь нашему делу.

— Не забывай, с кем ты разговариваешь!

— О, и с кем же?

— Я Аварис Летиция Андромеда из дома Тревельянов, законная наследница банна Тревельяна, леди Оствика, Вестница Андрасте, леди Инквизитор, Охотница на Драконов, Инквизитор Тепловей, графиня Киркволла и герцогиня Дол. Советник по внешней политике Орлея, регент больного Императора.

Рук слушает это, склонив голову к плечу, и наконец фыркает:

— Не устала это произносить? Как минимум, три книжные строчки. Ты забыла добавить: любовница Императора Орлея.

— И горжусь этим, — подмигивает Аварис, плавно перекидывая ногу на ногу. — А у тебя какие-то проблемы?

Судя по румянцу на лице Рук, какие-то проблемы есть, но с Аварис обсуждать она их явно не намерена. Она щерится дикой псиной из захолустной подворотни и выплевывает, как обвинение:

— Пока ты спасалась от Моров, умирали люди. Подчиненные тебе люди, твоя прислуга, в твоем дворце — умирали!

— И тем не менее матушка Нитки и прочие родственники верных мне людей оказались спасены. Люди всегда умирают, — Аварис отправляет пирожное в рот и смахивает крошки с уголков губ. — И чем раньше ты с этим смиришься, тем лучше. Всех не спасти. Важно уметь выбирать.

Рук поджимает губы и в задумчивости накручивает рыжий локон на палец. Категоричная, стремительная, рыжая, бледная — она неуловимо напоминает Аварис Лелиану. Только её хладнокровия Рук не достаёт. Потому что она тут же опускает сжатый кулак на подлокотник.

— Нужно пытаться спасти всех!

— Зачем?

Аварис мягко улыбается и снова подливает чай; видимо, этой девочке ещё не доводилось выбирать, кто сегодня умрёт, любовник на одну ночь или опытный командир, потенциальный глава опасно аполитичного ордена. В живых Аварис, конечно же, оставила любовника, пусть он и сгинул с концами после оставления Варриком поста Наместника и последующей начавшейся неразберихи в Киркволле. Сожалела ли? Возможно. Зато Юг не привлёк никакой третьей силы, пытаясь задушить её Инквизицию.

— Но ты же зачем-то увела Инквизицию в подполье. Не разогнала совсем.

— Во-первых, силу такого масштаба не разогнать по щелчку пальцев, — Аварис с усмешкой цокает пальцами протеза. — А во-вторых, я распустила Инквизицию не чтобы она перестала помогать, а чтобы она не принесла проблем, которые пришлось бы разгребать другим.

Аварис лукавит: Игра (и Солас) приучили быть честной лишь наполовину.

Аварис Тревельян распустила Инквизицию, чтобы никто не пытался решить её проблемы — а значит, не смог бы присвоить себе. Свою армию, свою силу, поклоняющуюся Вестнице Андрасте (даже если у Создателя никогда и не было Невесты), Аварис Тревельян не доверит даже мадам де Фер, самой Верховной Жрице Виктории.

— Значит, ты пришла взять дело в свои… Руки?

Рук ухмыляется исключительно самодовольная — этим дурацким каламбурам её научил Варрик, не иначе. Аварис постукивает механическими пальцами по столешнице. Видимо, даже такой пешке, как Рук, не чуждо самолюбие.

— Нет.

Аварис мотает головой, мысленно добавляя: «Пока». Она всё ещё помнит полушутливое предложение Варрика обратить взор на Север, чтобы тот пал под силой её имени. И сейчас — самое время. Смятенный, разрозненный, паникующий Север объединит имя Инквизитора Тревельян, сместит с постов и Чёрного Жреца и Верховную Жрицу Викторию (кое-какие взгляды Вивьен Аварис теперь кажутся устарелыми), если только она удержит в руках Юг.

— Тогда что? Пришла просить помощи в делах на Юге? Там дела обстоят совсем плохо?

Рук заинтересованно — даже слишком для дерзкой девчонки — подаётся вперёд, и Аварис едва не расплескивает чай себе на руку.

— Повторюсь, Рук. Юг — моя забота, не твоя.

«Юг — моя территория», — хмурится Аварис, и корзиночка крошится в механических пальцах.

— И тем не менее, пока там умирают люди, ты сидишь здесь и ешь пирожные.

Аварис усмехается: эта девочка ещё не предполагает, что все самые серьёзные решения в Орлее принимались Императором в его спальне, окутанной сладковатыми запахами, а Верховной Жрицей — за поеданием пирожных. И не стоит этой девочке знать, как мило они беседовали с Соласом лет пять назад.

— Я принесла вам магическую штуку, связанную с Соласом, — у Аварис по коже мурашки: его магию Завесы, вросшую под кожу, пропитавшую жилы, она теперь запомнит навечно и узнает из сотен тысяч магов. — Морриган сказала, вам это пригодится. Ей писали, что вы находили подобное.

Аварис даже не просит Рук быть аккуратней с магией Соласа: пусть обжигается сама. Её никто не предупреждал, чем всё закончится.

— Может быть, дашь бесценный совет или воспользуешься связями, Инквизитор?

В её голосе столько яда, что хватило бы, чтобы отравить всю взбунтовавшуюся знать Орлея, если умело процедить. Аварис поскрипывает зубами. На Севере у неё связей практически нет: слишком много Воронов не вернулись в Антиву, не сумев завершить контракт на её убийство, однако там должно процветать семейное дело Монтилье; Дориану и без её интриг в Минратоусе живётся несладко с вечными ритуалами венатори; Кассандра, скорее всего, слоняется где-то по миру, восстанавливая Искателей Истины, и в Неварру заглядывать не захочет; труп Железного Быка — единственный презент распоясавшимся кунари; а Серые Стражи после Адаманта вряд ли примут её радушно.

Впрочем — Аварис щурится на Рук — Рук так и вовсе отнюдь не ас в установлении контактов: ходить и рассказывать всем, что собирается воевать с осквернёнными эльфийскими богами, а потом ждать активной помощи — Аварис на фоне вполне себе очевидной и почти осязаемой дыры в небе отказывали в союзах.

— Боюсь, у меня нет должного влияния на лидеров Севера, хотя я, конечно, попробую что-то сделать… — Аварис улыбается так, как учила мадам де Фер: убедительно, мягко, коварно. Никто не узнает, что ты сделала на самом деле, но все будут думать, что лезла из кожи вон. — А что до совета…

Аварис вздыхает и смотрит на механическую кисть. На мгновение ей видится кровь, до локтей залившая белый инквизиторский плащ, паучьи челюсти в логове Кошмара, тайна о Первом Инквизиторе, тяжёлый меч в руке. Аварис поднимает глаза на замершую в скептическом ожидании Рук и заговорщицки шепчет:

— И иногда ради высшей цели можно пожертвовать жизнями.

Рук запрокидывает голову — и хохочет, громко, нагло, так что смех её эхом проносится по коридорам и устремляется вверх и в стороны, так что вполголоса судачащие о чём-то Хардинг и Морриган оборачиваются на стены.

— Так вот, почему Варрик так много говорил о тебе. — Аварис не успевает довольно усмехнуться, потому что Рук окатывает её как ледяной водой: — Вы с Соласом слишком похожи.

Теперь уже Аварис заходится в заливистом смехе, и в нём тонко позвякивают знакомые льдинки:

— Умоляю тебя, моя дорогая…Он куда как лучше. Он пытается спасти свой народ. А я — себя. На выживании каждого индивида строится мир.

— Беллара говорила, Солас — это гордость.

— Гордыня.

Аварис и двигает к Рук фигурку Ужасного Волка. Она не знает, какие тайны сокрыты за ней, но уверена, Солас не стал бы шифровать свои сильные стороны.

— Тем более, — Рук сгребает фигурку Волка в подсумок и поднимается. — Спасибо за потраченное время.

Рук командует Хардинг готовиться обратно, на Маяк, Аварис допивает чай, смахивает крошки с коленей и, поднявшись, окликает её:

— Эй. Как тебя зовут-то?

— Агата. — Оборачивается Рук, и волосы её горят огнём. — Агата Меркар.

«Прекрасно, — думает Аварис, — будет, что высечь на памятнике».

Аварис потеряла руку в попытках противостоять двум самонаречённым богам, Рук противостоит сразу трём эльфийским богам, двое из которых преисполнены гневом и осквернены, а третий плетёт паутину интриг — Аварис готова отдать механическую руку, что именно Солас придумал Игру. У Аварис было имя, власть, силы народа почти всего Юга — у Аварис была Инквизиция.

У Рук нет ничего, кроме дерзости и сомнительной команды. Морриган рассказывала, что однажды такая команада остановила Мор в Ферелдене, но Тедас — не Ферелден, а осквернённые боги — не Архидемон.

Покачивая бёдрами, Аварис подходит к Морриган и встаёт рядом. Рук и Хардинг, не переговариваясь, стремительно покидают «Мощёного Лебедя». Морриган неопределённо взмахивает рукой:

— Каждому времени — свой герой… Что думаешь?

— Думаю, нужно ещё заглянуть к портному, — Аварис раздражённо разглядывает помятую одежду. — И прикупить плащ. Желательно, из драконьей кожи.