Лея Шепард накануне последнего испытания поддается чувствам.

«Нормандия», 2186

Двери лифта раздвигаются мучительно медленно и с отвратительным пыхтением, так что Лея успевает грешным делом подумать, не подхватила ли СУЗИ какой вирус на «Кроносе» или не переметнулась ли к «Церберу», вспомнив, кому обязана своим случайным появлением. И тут же — вываливается из лифта, едва не споткнувшись о распластавшуюся у заблокированной двери тень.

Джокер! Сидит, сцепив руки на коленях в замок и щурится на неё, как обычно прищуриваются на свет после долгих дней в тёмной каюте. Двери лифта с грохотом захлопываются, и Лея, нервно дёрнувшись, прячет руки в задние карманы форменных штанов.

— Долго ты тут… Сидишь? — голос охрип после длинного совещания, после попыток перекричать и переговорить всех, кто настаивал на своём видении и ведении стратегии, и рука в полузабытом жесте опасливо скользит по связкам вверх-вниз.

— Неа, — беспечно мотает головой Джокер и тут же как-то неуклюже ведёт плечом.

Не долго, конечно, а очень долго, бесконечно долго — наверное, с того момента, как она, скинув амуницию, прямиком с Кроноса рванула в Зал Совещаний, и до того момента, как лифт выплюнул её на последний этаж. Качнув головой, Лея вводит код и старается не смотреть, как медленно поднимается Джокер, не спеша цепляясь за стену пальцами.

— Что-то случилось?

— Да, то есть… Да, капитан.

Двери капитанской каюты открываются, но Лея и Джокер так и остаются стоять на пороге. Лея, вскинув бровь, чего-то ожидает от Джокера. Он — медлит.

— Извини, — наконец выдыхает он, поправляя кепку. — Я не должен был кричать ни на СУЗИ, ни на тебя. Ты знаешь, что делаешь. Всегда. И ты не отвечаешь за СУЗИ. Черт возьми, за неё уже никто не отвечает: она осознанный ИИ! Просто я испугался. Коллекционеры однажды чуть не подчинили «Нормандию». Если бы сейчас СУЗИ…

— Я всё понимаю, — перебивает его Лея, возможно, резче, чем следовало. — Может, тебе следует поговорить об этом с… Ней?

После бесконечно долгой планёрки пересохшему горлу хочется воды, желудку, практически свернувшемуся узлом, мало-мальски белкового батончика; а мозгу — отдыха. И уж точно меньше всего хочется слышать про СУЗИ.

СУЗИ, СУЗИ, СУЗИ… Её и так всегда было много, а после обретения тела — чересчур. Лее Шепард не до воздыханий Джокера по ИИ их любимого корабля.

От её резкости Джокер на мгновение теряется, хмурится, ссутуливается сильнее обычного, переступает с ноги на ногу — но не уходит. Задрав козырёк кепки повыше, непозволительно проникновенно спрашивает:

— Как ты, Шепард?

Он пришёл поговорить с ней.

И Лее ничего не остаётся, кроме как кивком головы пригласить его в каюту. Диоды вспыхивают под потолком умиротворяюще голубоватым светом, кормушка выбрасывает в аквариум сублимированные хлопья, по полу вдоль кровати стелются мерные ритмы стереосистемы, перемешавшей плейлисты. А пока Джокер оглядывается так, как будто бы прежде тут никогда не бывал, Лея уже привычным жестом отпинывает к нему стул на колесиках, а сама в растерянности замирает перед коллекцией корабликов.

У Леи Шепард целый флот — микропроекция флота, который вот уже через семьдесят два часа пройдёт через Харон, чтобы устремиться к Земле. И кто знает, какую плату потребует этот переход. Может быть, от межгалактического флота всего и останется, что по одному кораблику, печально отражающему Млечный путь, в коллекции какого-нибудь Жнеца…

— Вы долго совещались.— Было о чём, — скупо отзывается Лея, кончиками пальцев поглаживая дредноут гетов. — Не притворяйся, что СУЗИ тебе ничего не передала.

— Мы с ней не говорили. Я… Я сразу пошёл к тебе.

Лея вздрагивает и оборачивается. Джокер стоит, вцепившись руками в спинку стула, смотрит на неё внимательно и честно. Он, как всегда, готов выслушать, а Лее нужно с кем-то поделиться.

— Цитадель отбуксировали к Земле. Не спрашивай, как, — Лея чуть наваливается ягодицами на стол. — Мы даже не успели подумать, как транспортировать Горн — Жнецы уже всё сделали за нас. И Призрак тоже где-то там. Так что пункт назначения — Земля. У нас трое суток, чтобы собраться.

— О… — многозначительно выдыхает Джокер, пальцами разминая спинку кресла. — И что ты думаешь?

Лея пожимает плечами, обхватывая себя за локти. У неё не осталось ни мысли — только желание закончить это всё поскорее. Откуда-то как будто тянет сквозняком, и кожа покрывается мурашками.

— Страшно? — вдруг спрашивает Джефф.

Если бы это спросил кто-то другой, она, может быть, вспыхнула бы, разозлилась — а, впрочем, никто другой и не посмел бы спросить подобное. Её истинную, с головы до пят с обнажёнными чувствами, видел только Джефф, и Лея Шепард размеренно покачивает головой. Нет, не страшно (страшнее было сдаваться Альянсу за преступление, которого не хотела совершать, страшнее было подставлять кожу под уколы блокаторов, страшнее было лишаться космоса, звёзд и званий) — до ужаса безразлично.

Джефф медленно возвращает стул на место и замирает в полуметре от Леи. Чуть склонив голову, он внимательно вглядывается в её лицо, наверняка, бледное и утомлённое, будто бы силится различить привычное лукавство, фальшивую браваду коммандера Шепард, а потом потрясённым полушёпотом спрашивает:

— Что ты чувствуешь, Шепард?

Лея с посвистыванием втягивает воздух и поднимает на него глаза. Это вопрос с подвохом. Сейчас, рядом с Джокером, она действительно чувствует слишком многое — больше, чем может себе разрешить; больше, чем могут себе позволить они оба. Лея Шепард смотрит на Джеффа, лучшего из пилотов «Альянса», товарища, на которого можно положится, верного друга — и чувствует, как по её телу разливается тёплая уверенность, как низ живота наливается мягкой тяжестью, а переносица начинает зудеть.

Лея Шепард чувствует, что с Джеффом их связывает нечто большее, чем одно дело.

Но Джефф спрашивает, конечно же, о Земле.

— Ничего, — бормочет Лея.

— Понимаю.

Действительно, понимает. Им с Джеффом Земля — чужбина. Колыбель человечества, да, но не их колыбель. Их родили и воспитали челноки, фрегаты, звёзды в окнах иллюминатора, истории родителей о своих и чужих командировках на неизведанные планеты, их воспитал Альянс.

— Если что, ты же знаешь, я с тобой до конца.

Джефф задирает кепку и как-то растерянно накрывает её плечо ладонью. Он как будто не знает, хлопнуть её ободряюще или нежно потрепать, и задерживает руку. Она обжигает. Плотную ткань форменного Альянсовского поло прожигает насквозь, кажется, что вскипает кровь, и Лея, облизнув пересохшие губы, кротко кивает. А пальцы сами тянутся поправить чуть сбившийся и расстёгнутый на пуговицу больше положенного воротник поло Джеффа. Он гулко сглатывает. Едва различимо двигается кадык. Кончики пальцев и без контакта ощущают жар и пульсацию под его кожей.

На языке крутится вопрос, что же чувствует Джефф, почему сильнее сжимает её руку и практически не дышит, когда они так близко друг к другу, но вместо этого Лея Шепард тянет воротник на себя.

Лея целует Джеффа.

Они балансируют едва ли не на носочках, разделённые стулом и метром, так что Джефф может отстраниться, но он вдруг отпинывает стул в сторону и подаётся вперёд, всем телом прижимая Лею к столу. Из-под неровно соскользнувшей на стол падает кружка с кофейными разводами. Рассыпаются по полу веером датапады.

А Джефф вместо того, чтобы уйти, целует Лею крепче. Жгучая ладонь скользит не по плечу — под лопаткой вниз, к талии, и бережно перехватывает у поясницы. Лея отпускает воротник, и кончики пальцев, скользнув по шее до мурашек нежно, путаются в жёстких кудрях Джеффа. Кепка падает на пол, Джефф прикрывает глаза, и Лея — тоже.

В темноте Лея задыхается от чувств, вдруг накрывших её. У неё кружит голову, как у истощенного жаждой кружит голову после глотка воды, как у задыхавшегося — после первого глотка кислорода.

И Лея жадно, глубоко дышит вместе с Джеффом. Как будто впервые со дня воскрешения.

Если бы Джефф не держал её так крепко, она бы упала, наверное: слишком сильно дрожат колени, и она как будто проваливается в пустоту.

Они отстраняются друг от друга медленно, взбудораженные, восторженные, но вконец растерянные собственной выходкой. Лея ведёт носом вдоль зеленоватой вены, дёргано пульсирующей на шее Джеффа, украдкой пытаясь запомнить его запах. От него пахнет «Нормандией» — домом.

Лея виновато опускает голову и, поджав губы, пытается промямлить что-то сродни извинению.

Не получается. Она могла бы сказать, что ей жаль, но это — ложь. Ей не жаль ни капли, и она бы сделала это снова. Потому что теперь она хотя бы может сказать, что сделала всё, что могла хотеть (во всяком случае, больше, чем могла себе представить).

Лея Шепард не хочет умереть — и не хочет никого терять, но она слишком давно на этой войне, чтобы жить, поддаваясь иллюзиям: Харон не пропустит никого без оплаты, в битве со Жнецами не обойдётся без жертв.

— Ух ты, — выдыхает Джефф, на неверных ногах прислоняясь к стенке рядом с дверью в санузел.

«Так вот, что ты чувствуешь, Шепард», — отвечает Лея мысленно и опускает голову.

Они, конечно же, об этом забудут, как забыли о том, как проснулись в одной постели после вечеринки (спасибо, одетые!), потому что у девушки Джокера вместо рук «Таниксы», а вместо сердца «Тантал».

— Мне надо готовиться к высадке, — полушёпотом, нервно растирая голосовые связки, бормочет Лея.

— Понял. Ухожу.

Джефф напяливает кепку до самого кончика носа и неспешно двигается в сторону выхода. А Лея, вцепившись руками в столешницу до судороги, до дрожи, пытается дышать спокойно и невозмутимо. Когда двери с тихим хлопком разъезжаются, Джефф вдруг оборачивается и задирает козырёк кепки:

— Хей, Лея! Я с тобой до конца. И дальше.

— Дальше?

— Дальше… — улыбается Джефф и, подмигнув ей, выходит из каюты

.А Лея тяжело плюхается на пол и беззвучно смеётся, дрожащими руками пытаясь охладить горячие щёки. Наконец-то она чувствует себя полностью живой — и даже новые записи с базы «Цербера» её не разубедят в этом — и Лея Шепард сделает всё, чтобы чувствовать это как можно дольше.

Кто сказал, что герои ничего не боятся? У Леи Шепард перед глазами проносится если не вся жизнь, то последние несколько часов точно, когда разъярённый кроган тычет ей в лоб дулом дробовика.

Вермайр, 2183

Лея Шепард никогда не смотрела прямо в черноту ствола вражеского дробовика, способного в любой момент разорваться неотвратимо смертоносным зарядом, никогда не чувствовала запах раскалённого металла у самого носа. Прежде.

Лея Шепард — не из пехоты Альянса; она не солдат, не штурмовик — страж. Её забота не бой — оборона. Лея обязалась защищать всех, кто на её стороне, а для этого совсем не обязательно ввязываться в ближний бой: ей хватает слабых биотических импульсов и навыков инженерного спецкурса.

Поэтому сейчас Лея Шепард смотрит в ствол пистолета, который сжимает Рекс, и что делать — не знает, только рефлекторно выхватывает свой. Пытается обороняться — по привычке.

Мгновение назад она негодовала: как может от одной фразы вдруг расплыться граница между другом и врагом! А Рекс одним небрежным (и ведь совершенно обыденным для кроганов) движением переступает эту черту. Он больше не союзник — понимает Лея, покрепче сжимая рукоятку, но пока его дробовик не выстрелит — и не враг.

Лучше бы не выстрелил.

Рекс не двигается, не говорит — ждёт от неё ответа. Не то лозунга, не то обещания. А его красные глаза кажутся налитыми жаждой крови. Рекс перехватывает дробовик поудобнее, и Лея понимает: промолчит чуть дольше — кровь прольётся. Лея Шепард приопускает дуло и, не сводя взгляд с дробовика Рекса, бесхитростно выдыхает всё, что только успела подумать об экспериментах Сарена:

— Мы уже видели, что делает Сарен с «союзниками». Пользуется и выбрасывает. Эти кроганы — не ваш народ. Они рабы Сарена. Инструменты. Разве этого вы для них хотите?

Рекса держат на мушке Кайден и Эшли — Лея попросила их быть неподалёку — и он, опытный и до сих пор живой наёмник, ведь не может об этом не знать, однако всё равно злее прищуривается, поднимает пистолет повыше и гулко выдыхает:

— Нет. Однажды мы уже были марионетками Совета. Они отблагодарили нас за уничтожение рахни, а потом сделали бесплодными. Вряд ли Сарен окажется щедрее.

Лея Шепард глядит в ствол не моргая и, кажется, перестаёт слышать и дышать. Поэтому сперва замечает, как гаснет индикатор заряда, а потом слышит приглушённый механический писк.

— Хорошо, Шепард. — Рекс убирает дробовик и расправляет плечи. — Убедили. Мне это не нравится, но я вам почему-то верю и пойду за вами. Только одно, — он делает короткий шаг, вновь оказываясь опасно близко, нос к носу, и рычит: — Когда мы найдём Сарена, я хочу его голову.

«За его головой уже очередь…» — усмехается Лея Шепард, но только про себя. Ответить Рексу она ничего не успевает. Тяжёлыми шагами, оставляя в песке огромные уродливые трёхпалые следы, он отходит к палаткам. Лея Шепард растерянно смотрит ему в спину, кончиками пальцев барабаня по рукоятке пистолета, а потом убирает его, оборачивается и даёт отмашку лейтенату Аленко и сержанту Уильямс.

Всё в порядке…

В то, что все удалось решить миром, Лее Шепард не верится не меньше, чем саларианским солдатам, провожающим её внимательными взглядами огромных раскосых глаз, в которых плещется уважение. А песок ощущается то непробиваемым льдом вечной мерзлоты, то зыбкой болотистой почвой, то рассыпчатой костяной крошкой — и чтобы не упасть, приходится шагать мягче, осторожней, но в привычном темпе. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь заметил, как подрагивают ноги.

Обменявшись многозначительными кивками с капитаном Киррахе, Лея Шепард подходит к Кайдену и Эшли, мнущимся на берегу неподалёку от палатки капитана Рентола, и замечает, как Уильямс только сейчас украдкой возвращает предохранитель винтовки на место. Лея Шепард ухмыляется уголком губ и оборачивается на голос Кайдена:

— Капитан… Вам удалось уговорить крогана опустить оружие — невероятно. Мы думали, придётся в него выстрелить.

— Жаль, что ты приказала нам ждать, — скривившись, обрывает его Эшли и спинывает в воду какой-то металлический обломок. — Я бы на твоём месте не церемонилась, шкипер. Это сейчас он стволом просто размахивает, а в следующий раз — пристрелит.

— Не факт… — качает головой Кайден. — Всем свойственно меняться.

— Только не кроганам. Для них пистолеты — детские игрушки.

— Рекс нам нужен, — обрубает Лея и хмурится, сама не верит такой категоричности. — Но ты права, Эшли, теперь с ним следует быть начеку.

Эшли, явно не ожидавшая одобрения, сперва в недоумении вскидывает брови, а потом расплывается в самодовольной усмешке. А мир вдруг блекнет перед глазами Леи Шепард. Кайден и Эшли перекидываются ещё парой колкостей, адресованных не то друг другу, не то ксеносам. Лея их не слышит, но пытается улыбаться не невпопад.

У Леи Шепард в ушах гудит, а в районе солнечного сплетения пульсирует тугой ком пережитого ужаса. Хорошо, что этого никто не замечает.

Когда Эшли уходит заниматься винтовками, дрожь всё-таки навылет перешибает колени, и Лее Шепард приходится навалиться на плечо Аленко, чтобы не рухнуть на песок. Он тушуется лишь на миг, но тут же с готовностью крепко обхватывает её за талию.

— Что с тобой, Шепард?

Кайден предельно деликатен: ни голосом, ни жестом не позволяет себе лишнего — держит дистанцию, как договаривались. Идеальный лейтенант Альянса.

— Ты когда-нибудь смотрел прямиком в дуло пистолета? — не дожидаясь ответа, Лея нервно и сипло смеётся: — Я — первый раз.

— Значит, ты вдвойне герой, Шепард. Не хочу звучать до ужаса банально, но всё когда-то бывает впервые.

— Спасибо, — неровно улыбается Лея, а потом осторожно касается лбом виска Кайдена и бормочет вполголоса: — И ни слова об этом, лейтенант.

— Так точно. Я могила. Мэм.

Лея Шепард умерла на два года и воскресла, чтобы слышать один-единственный вопрос…

«Нормандия», 2185

— Каково это — умирать, Шепард? — спрашивает у Леи Миранда, когда двери в её каюту глухо смыкаются, и точными быстрыми взмахами разворачивает на голографическом экране компьютера записи предыдущих сессий.

Голограмма замка вспыхивает красным, отрезая путь к отступлению. Лея бухается на диванчик и, уткнувшись затылком в холодную переборку, смотрит на Миранду снизу вверх сквозь ресницы. Она складывает руки на столе жестом примерной ученицы и подаётся вперед. Её глаза, обычно голубые, как вода в вечно пустом аквариуме, в этом свете, в этой обстановке кажутся темнее и холоднее — как льды Алкеры, и Лея невольно сглатывает и сжимает руки в кулаки.

С этого вопроса начинается каждая пятничная сессия. Джокер называет их пытками, Гаррус — пустой тратой времени, Заид — сообщает СУЗИ — ворчит, если ему вдруг оказывается нужна Шепард в этот пятничный час, Джейкоб, уходящий от Миранды незадолго до сессии, невнятно бормочет что-то осуждающее и бросает на Шепард сочувственный взгляд. Но никто не заявит об этом открыто ни Миранде Лоусон, ни Лее Шепард, ни — тем более — Призраку.

И Лея тоже не скажет.

Им всем нужна Лея Шепард — настоящая, полноценная, здоровая, окончательно сбросившая кокон, саван после короткого гудка тревоги «Лазарь! Иди вон!». В том числе и ей.

Каждую пятницу Миранда задаёт ей добрую сотню однообразных вопросов, и на некоторые из них Лея уже выучила подходящий ответ. Но как отвечать на этот вопрос — всё ещё не знает.

Жарко? Душно? Быстро?

Лея виновато пожимает плечами, Миранда поджимает губы, делает пометку в компьютере и листает к следующему вопросу: классическому тесту Роршаха.

И Лея, как и всегда, видит в нём крейсер, планирующий в безвоздушном пространстве.



— Интересно, каково это — умирать? — едва бормочет Гаррус, после того как Карин Чаквас выпускает его из медотсека, и касается поддерживающей челюсть повязки.

Они стоят в главной батарее. Длинные заострённые пальцы Гарруса что-то перебирают на голографическом экране, а Лея наблюдает за ним из-за плеча, навалившись спиной на прохладную стену. Вопрос прокатывается по коже прохладными мурашками, и Лея прячет руки подмышки.

— Страшно, — сипло шепчет она и в два чеканных шага подходит к Гаррусу вплотную. — И быстро.

— Оу, прости, — смешивается Гаррус и опускает голову.

Лея Шепард не очень хорошо понимает турианскую мимику, но хорошо знает Гарруса и ободряюще похлопывает его по плечу. Конечно, он не хотел ей напоминать о случившемся два года назад. Конечно, он задал вопрос скорее самому себе, не ожидая, что она услышит.

Конечно, он не мог не спросить, сам оказавшись в миге от смерти.

— Шепард, я… — шипит Гаррус и мотает головой, болезненным жестом прикасаясь к повязке.

Лея приподнимает уголки губ в улыбке, и кажется, в груди в самом деле разливается мягкое и успокаивающее тепло.

— Ты выжил, в отличие от меня, — голос срывается на мгновение, но Лея находит в себе силы продолжить. — Это самое главное. Тебе не придётся думать, ты ли стрелял бандитов Омеги, прежде чем словить пулю…

— Ракету, — со смешком поправляет Гаррус.

Лея посмеивается:

— Это метафора, устойчивое выражение, Гаррус. Пуля, нож, ракета — земляне всё равно скажут «словить пулю».

— Я запомню, Шепард, — кивает Гаррус и, прицокнув, осуждающе качает головой. — Извини, но если мы не обновим орудия, боюсь, моё чудесное спасение потеряет смысл.

— Я запомню, Вакариан, — посмеивается Лея.

«Каково это — умирать?» — задаётся вопросом Джокер каждый раз, когда Лея появляется в рубке пилота, чтобы отдать приказ, установить координаты или просто поговорить, сложив руки за спиной и глядя, как потоки света облизывают «Нормандию» со всех сторон.

Джефф никогда не спросит об этом вслух — Лея всегда прочитывает этот вопрос в его глазах. Каждый раз, когда она появляется рядом с ним, они широко распахиваются, и Лея видит в них Землю — не ту, какой она стала сейчас, а ту, какую она разглядывала в космических атласах перед сном, сидя на папиных коленях и слушая его истории: иссиня-зелёную, зачаровывающую, не похожую ни на какую другую планету.

Джефф всегда встречает её улыбкой и какой-нибудь дурацкой шуткой из своего боевого арсенала, а Лея всегда смеётся, пусть даже слышит эту шутку в двадцатый раз, но повисающее на мгновение молчание позвякивает болью.

«Каково это — умирать?» — хмурится Джефф, потирает переносицу и надвигает кепку ниже.

«Хорошо, что ты этого не узнал», — отвечает ему Лея, накрывая ладонью спинку его кресла.

Но они никогда не заговорят об этом вслух.



Каково это — умирать?..

Лея Шепард слышит этот вопрос слишком часто. На каждой планете, от каждого встречного, кто хотя бы раз слышал её имя в новостях — о победе над Сареном ли, об охоте на СПЕКТРа ли, о гибели в пространстве над Алекрой ли, в интервью матери ли, или интервью адмирала Хакетта — она слышит этот вопрос. Даже не заданный, он повисает в воздухе, в молчании между её именем и дальнейшей фразой собеседника.

Не каждый день увидишь живого мертвеца — понимает Лея. Но не уверена, что она умирала — получила тяжёлые травмы, была в глубокой коме просто чуть дольше положенного. У неё, в конце концов, нет могилы, и её жетонов на Алкере нет — и все знакомые радостно улыбаются ей!

Но в улыбках скрывают один и тот же вопрос: каково это — умирать?..

Лея не знает ответа на этот вопрос. Не может его придумать, ведь каждая попытка вспомнить последний полёт заканчивается на пламени, пожирающем последнюю спасательную капсулу, и лицом Джокера, полным ужаса и отчаяния.

И только во снах, редких снах, больше походящих на забытые воспоминания, ей видится лицо в веснушках цвета песков Акузы — багрово-рыжих — со взъерошенными волосами. Это лицо смеётся, подпихивает в плечо и со смешной округлостью звука [р] называет Лею «Второй».

Они сидят на возвышении над тихим и пока ещё целым лагерем, разбитым среди барханов, в ущелье между двумя рыжими глинистыми скалами, болтают ногами и смотрят на небо, усыпанное алмазами звёзд. И тогда Джеймс Шепард, «Первый», во всём первый однофамилец, по-свойски приобнимает её за плечо и спрашивает полушёпотом:

— Эй, Вторая, а расскажи, каково это — жить?

И Лея смотрит на его лицо, лучащееся солнечным оптимизмом, и к горлу подступает ком.

Лея Шепард просыпается после таких снов, задыхаясь, в мокрой от слёз и пота постели и, дрожащей рукой схватив бутылку воды с прикроватной тумбы, пьёт её, холодную, сладковатую, жадными, неровными глотками.

У неё все спрашивают, каково это — умирать?

Никто не спрашивает, каково это — жить?

Впрочем, всё равно: Лея Шепард ни на один из этих вопросов не даст ответа…

Лея Шепард в ночной пустыне Акузы мечтает о новых мирах с однофамильцем, превосходящим её во всём.

Акуза, 2177 год

На новом месте спалось гораздо хуже, чем она ожидала. Точнее – не спалось вообще. И дело было как будто бы вовсе не в том, что ей досталось самое неудачное место (аккурат между похрапывающей Розой и Зоей, имеющей привычку раскидываться звездой, независимо от размеров койки): после жёсткой посадки и всей этой суеты с разбивкой лагеря и распределением в отряды Лея должна была уснуть, едва коснувшись головой подушки, как засыпала всегда в Академии на втором ярусе шаткой скрипучей койки после изнуряющих биотических тренировок. Лея мяла в руках тонкое колючее одеяло, гоняя по кругу мысли о пропавших учёных, о завтрашней вылазке, об этой странно молчаливой планете.

А вдоль позвоночника проскальзывали холодные мурашки – даже через плотный походный матрац ощущалось, как дрожит, ходит ходуном чужая, неизведанная земля.

Лея содрогнулась и решительно откинула одеяло в сторону. Босые ноги похолодил шершавый брезент палатки. Вслепую нашарив в кромешной тьме – сквозь крохотные плексигласовые окна не попадало ни крупицы, ни отголоска звёздного блеска – форменную куртку и новые берцы, Лея на носочках проскользнула между койками.
Каждый осторожный, медленный шаг отдавался ноющей болью в стёртых до крови новыми берцами ступнях – Лея морщилась и сердито покусывала губы.

Присев и пригнувшись, чтобы не потревожить слабым свечением ночи сослуживиц и не привлекать к себе лишнего внимания караульных, она отдёрнула тяжёлый полог и выскользнула вон. Нагретый за ночь песок безжалостно остро вонзился прямо в лопнувшие мозоли. Лея коротко всхлипнула и тут же, наугад подковырнув кожу и отряхнув ступни от песка, натянула жёсткие берцы на босые ноги.

Ночь была тёмная, густая и вязкая, как облако биотики, подбрасывающее на десяток метров. На чёрном небе не проглядывалось даже слабого отблеска ночного светила – только розовато-белая густо рассыпанная крошка звёзд, облако Млечного Пути, и основной, голубовато-тревожный, свет излучали лишь маячки на сторожевых вышках. Они же вибрировали, испуская высокочастотные звуки для отпугивания потенциальных нежеланных и неуловимых гостей вроде каких-нибудь клещей.

Оставив форменную куртку распахнутой, Лея лёгким взмахом активировала омнитул и включила режим маскировки – экспериментальная программа, которую они вместе с Дейвом сочинили в первой увольнительной. Голубоватый луч сканера скользнул по ней сверху вниз, а после застыл гибким отражением песка и неба. Теперь нужно было не забыться и не опустить руку, пока не пройдёшь мимо караульных вышек, а то – прикинула Лея – можно было заработать уже три выговора за нарушение распорядка, притом с занесением в личное дело. За внедрение неверифицированной программы на служебный инструмент – точно.

Занесённый песком вагончик, в котором с месяц назад проживала доктор Лиза Раткевич, возглавлявшая исследовательскую группу спецотдела «Альянса», расположился в слепой зоне. Странно было располагать сторожевые вышки отряда, прибывшего искать без вести пропавших при странных обстоятельствах учёных, таким образом… Впрочем, не Лее было судить: её дело маленькое – поддержка да защита.

Выключив программу маскировки, Лея вплотную подошла к покосившемуся на песчаной насыпи вагончику. Кодовый замок соблазнительно подмигивал красным: обыск оставили на второй день экспедиции, и сейчас жуть как чесались ладошки опробовать новую прогу. Лея сердито мотнула головой и свернула омнитул от греха подальше: во-первых, Дейв ей этого не простит (взломщика-то они сочиняли в соавторстве во главе с ним); во-вторых, Джеймса подставит; в-третьих, после несанкционированного взлома её точно турнут со службы. Поэтому, придушив исследовательско-изобретательское любопытство, она ухватилась за железные трубы лестницы, ведущей на крышу.

Крупицы песка заскрипели по балкам, захрустели меж заржавевших болтов, рассыпавшись из-под подошвы. Ладонью распределив песок в две кучки, Лея уселась на сводчатой крыше, подтянула колено к груди, и подняла голову. Тяжёлые волосы, наспех перевязанные на один оборот, рассыпались по спине. Ветер за ограждением смахнул с макушек барханов песчинки и закружил их в воздухе. Они сверкнули белизной, как звёзды, и будто бы так и застыли мелкими, слабо мерцающими точками среди знакомых созвездий.

Под сбитым носком берца спал лагерь. Подрагивали, как мираж, как искусная голограмма, тёмно-рыжие, красноватые и песочного цвета палатки на слабом ветерке. Мерно и тихо гудели очистители, фильтруя воздух от песка, пыли и мелких частиц тяжёлых металлов, но и без них – Лея глубоко вздохнула – здесь дышалось свободно и легко.

Хотя, конечно же, завтра она возьмёт респиратор на разведку.
Лея задумчиво нарисовала носком знак бесконечности в воздухе и помотала головой. Не хотелось сейчас думать, что ждёт её среди песков, осколков кварца и злого, сухого, колючего ветра – что нашли учёные, что заставило их пропасть. Однако липкие холодные мурашки тревожно заворочались под майкой.

Лея передёрнула плечами.

— Не спится, Вторая?

Голос за спиной прошуршал в унисон осыпающемуся по ступенькам песку, ладонь накрыла не пристёгнутую к ляжке кобуру, и Лея обернулась. На покатом краю крыши на корточках устроился растрёпанный Джеймс Шепард.

— А, это ты, — с облегчением выдохнула Лея, убирая руку с бедра.

— А кого-то другого планировала застрелить пальцами? – хмыкнул Джеймс и попытался пригладить волосы пятернёй.

— Я могу, ты же знаешь.

— Боюсь, в этой дуэли победил бы я.

Лея насмешливо скривилась и сдвинула кучку песка чуть в сторону, чтобы освободить Джеймсу место.

— Ты как меня нашёл?

— По зову сердца!

Джеймс прижал ладонь с заживающими костяшками к груди, а Лея скептически приподняла бровь. Едва ли этот жест был заметен в чуть рассеянном полумраке ночи, но Джеймс не то почувствовал его, не то осознал, что переборщил с пафосом, и поспешил покаяться:

— Ладно-ладно. Я просто патрулировал территорию.

— Да ну. А я думала, что это не уровень штаб-лейтенанта. Это дело рядовых.

— Первый лейтенант Шепард, как разговариваете со старшим по званию? – угрожающе промурлыкал Джеймс и тут же, смешно тряхнув головой, переключился на серьёзный лад: — Просто решил прогуляться. Наверное, тоже волнуюсь перед завтрашней вылазкой.

— Тоже? Волнуешься? — эхом переспросила Лея и тут же прикусила губу, коря себя за поспешность.

Какая глупость: думать, что тот, кто прошёл Скиллианский блиц, — тот, кто сплотил силы сопротивления, завоевал ранение и сверкающую медаль на грудь, ничего не боится.

Не боится возглавить разведывательный отряд вчерашних курсантов в поисках группы учёных, сгинувшей без следа.

Не боится ошибиться. Не боится потеряться в песках. Не боится их всех подвести.

— Наверное, — пожал плечами Джеймс.

«Конечно», — услышала Лея и придвинулась к нему поближе. — Не переживай, не сдам тебя, командир, — подмигнула она Джеймсу и задрала голову к небу, — никому не скажу, что ты сентиментально любишь смотреть на звёздное небо и угадывать, в какой стороне сейчас корабль с твоей матерью. Как я.

— Вот за это и люблю тебя, Вторая, — тихо хохотнул Джеймс и тоже поднял голову к небу.

Над ними нестройными облаками сияния клубился Млечный Путь, и щемящая сердце тоска заворочалась под сердцем.

— Здесь невероятно, правда? — выдохнул Джеймс, просеяв сквозь пальцы крупицы песка. — Ты была когда-нибудь на море?

Лея мотнула головой.

— А я вот провёл детство у Средиземного моря. Песок там почти такой же, как здесь, но гораздо мягче. И это небо очень похоже на ночное небо там, особенно когда нет смога, дыма, облаков. Видно каждую звезду, даже пульсары, наверное. Очень удобно складывать их в созвездия. Когда нам дадут следующую увольнительную, слетаем туда?

— Всем отрядом?

— Зачем? Ты и я, только Шепарды, — и уловив в напряжённом выдохе смущение, ободряюще подтолкнул её плечом, — они не поймут. А ты – вполне.

— Слетаем, — легко согласилась Лея, — в конце концов, всегда приятно открывать новые миры.

И вдруг поняла, что они — первые.

Первооткрыватели нового мира, новой планеты – пустыни, ветер-хозяин которой заметал следы.

— О дивный новый мир, — патетично процитировал Шекспира Джеймс и тут же смешно тряхнул лохматой головой: — Пока не узнаешь его поближе.

— О сколько нам открытий чудных… — в тон ему отозвалась Лея и, неожиданно для себя, зевнула.

Пока всех внимание Первого будоражило, подмывало любопытствовать и вступать в дружеские схватки, её присутствие Джеймса Шепарда успокаивало.

—Ну всё, лейтенант Шепард, слушайте мой приказ: нале-во и на боковую.

— Есть, штаб-лейтенант Шепард, — шутливо козырнула двумя пальцами Лея и снова зевнула. — Как думаешь, что стало с учёными? Куда они могли деться?

— Не знаю. Пустыня большая. Может, торчат в какой-нибудь пещере – я слышал геодезистов: тут много подобных скал – а может, разбили лагерь на другой стороне. Завтра мы всё обязательно выясним, Вторая. Во всяком случае, постараемся. А пока… — Джеймс хотел было снова скомандовать спать, но развернул на омнитуле карту созвездий, сверился с небом, и выдохнул: — Пока можем ещё посмотреть на звёзды.