Метка: историческое фэнтези

  • Повелительница бурь

    Повелительница бурь

    Элис и море. Они связаны прочнейшими цепями — даже более крепкими, чем узы церковного брака.

    Элис не может долго находиться на земле. Горячий оранжевый песок пляжей Тортуги и раскалённые каменные дороги очень скоро заставляют Элис морщиться и прокусывать до крови обветренные губы: каждый шаг отдаётся тупой болью во всём теле и раскалённым металлом в крови. Элис знает, что дело в метке манты, родимым пятном растёкшейся по левому предплечью.

    В шестнадцать лет они с отцом-капитаном попали в жуткий шторм и потерпели кораблекрушение. И тогда Элис, захлёбываясь горькой водой и солёными слезами, глядя в небо, возносила не мольбы Господу, а клятвы повелителю морей. Они с отцом не должны были умереть: дома остались матушка и трое сестёр, которые жили только заработком отца.

    Сейчас Элис не пытается вспомнить, что она тогда нашептала горькой бурлящей воде, из-за чего её с отцом вынесло на раскалённый песок каменистого пляжа. Но она отлично помнит холодную хватку длинных полупрозрачных пальцев на предплечье и чёрный плащ, от которого пахнет ночью и морем.

    Он соткался из мутной штормовой воды, вышел на берег, крепко сжал её руку, заставляя морщиться от боли и скрипеть песком на зубах. Тогда она не знала, что ей явился сам Морской Дьявол и что она заключила вечный договор.

    Теперь она целиком и полностью принадлежала морю. А оно — ей.

    Но впервые Элис поднимается на борт корабля с тяжёлым сердцем.

    Полутрезвая команда встречает её радостными сотрясаниями сабель.

    — Наш бесстрашный капитан! — каждое слово режет сердце на живую, Элис морщится и неосознанно чешет метку. — Погиб! Ни один лекарь не в силах был ничего сделать. Но он ушёл достойно. Как настоящий капитан! Как ваш друг и как мой супруг! Пришла пора выбрать нового капитана! — дыхание прерывается, и перед глазами Элис на секунду возникает бледное обескровленное лицо супруга, покойного супруга, его холодный поцелуй на метке и просьба командовать его кораблём. Элис обводит команду тяжёлым взглядом и откидывает назад медно-рыжие выцветшие волосы, говорит тише: — Он желал, чтобы это была я…

    На палубе воцаряется гробовая тишина. И даже треск волн о борта становится как будто не слышим. Элис знает: всё дело в том, что сейчас Морской Дьявол наблюдает за ней.

    Тянущим холодом метка реагирует на его присутствие.

    — Да здравствует новый капитан! — кричит квартирмейстер «Шторма», и к ногам Элис приземляется потрёпанная широкополая шляпа мужа.

    Элис заботливо отряхивает её, и надевает, лихо заламывая поля.

    — Клянусь Морским Чёр-ртом, — протягивает она, хищно скалясь, и с лязгом вынимает из ножен саблю: — Мы зададим жару всему миру похлеще Чёрной Бороды!

    И под её громкие и отрывистые приказы команда приходит в действие. С лязгом поднимается якорь, рубятся канаты, поднимаются белые паруса и белый флаг с чёрным мантой.

    — Куда держим курс, капитан? — почтительно спрашивает квартирмейстер, занимая место у штурвала.

    — Держим нос по ветру, ребята! — кричит Элис, опьянённая солёным запахом моря и горьковатым привкусом ветра на языке. — Морской Дьявол сам приведёт нас к добыче.

    Команда ни на секунду не сомневается в её словах, а лишь усерднее начинает работать.

    Ей не нужно переодеваться в мужчину, как Мэри Рид.

    Ей не нужно осаживать супруга и отсекать ему пряди волос на глазах всей команды,как Энн Бонни.

    Потому что она не Мэри Рид, не Энн Бонни. Она Элис Дрейк — повелительница бурь. И должница Морского Дьявола.

    Волны сами выносят их к добыче: огромный галеон с рабами и работорговцами маячит на горизонте уже через три дня пути. Команда недоверчиво присвистывает и бормочет, что Элис, должно быть, действительно помогает Морской Чёрт. А Элис с самодовольной усмешкой теснит квартирмейстера у штурвала и готовит ловкий бриг к абордажу.

    ***

    Элис аккуратно переступает через трупы работорговцев, морщась от их крови, как от отравы, и внимательно прислушивается к шёпотку спасённых пленников. Здесь не только африканцы из колоний — здесь полно и белых разбойников. И все они шепчутся об «особом» пленнике, посаженном в трюм.

    В трюме темно и сыро. Слабый свет с палубы падает на худого полуголого мужчину, чья грудь и спина покрыта уродливыми шрамами от ударов кнута.

    Освободив его от кандалов, Элис отходит в сторону и, приподняв широкополую шляпу, с нежной и снисходительной усмешкой на обветренных губах смотрит в глаза освобождённого пленника, потирающего руки. Элис видит в них хрусталь северных морей.

    — Кому я обязан? — хрипит пересохшим голосом пленник.

    — Капитан Элис Дрейк! — Элис потрясает влажными просоленными волосами и протягивает загрубевшую ладонь для знакомства.

    — Повелительница Бурь? — пленник вскидывает белёсые брови и шутливо-галантно касается сухими губами её ладони забытым жестом. — Большая честь. Капитан Джейкоб Уордроп.

    — Что забыл Любимец Севера в жарких краях? — Элис приподнимает одну бровь и скрещивает руки на груди.

    — Искал встречи с тобой, — разводит руками Джейкоб, вставая прямо в клочок света. — Как видишь, Любимец Севера остался без корабля, без команды, но, как видно, не без удачи!

    А Элис видит запёкшуюся кровь по всему его телу, и холодная дрожь на миг прошибает её.

    — В честь такого события предлагаю по возвращении на Тортугу выпить пару пинт рома! — салютует найденной в трюме бутылкой вина Джейкоб и жадно прикладывается к горлышку.

    Метку на руке пронзает торопливой колкой болью.

    Морской Дьявол здесь. Он всё слышит.

    Элис, морщась, смахивает тяжёлые пряди с груди и ставит руки на пояс, покусывая разбитую губу. Она боится, что удачи Морского Дьявола не хватит на них двоих. Боится, что он не доживёт до следующего дня после пьянки, поэтому качает головой и взмахивает рукой с меткой:

    — Извини, Джейкоб. Выпьем в моей каюте. На земле я чувствую себя чужой.

    Взгляд Джейкоба на секунду замирает на её предплечье, а потом он как бы случайно разворачивается к Элис полубоком, и она видит на его плече чёрную, так похожую на её собственную.

    — Не бойся, Морской Чёрт, — запрокидывает голову и надрывает горло опьянённый радостью и крепким вином Джейкоб. — Она будет работать только на тебя! И душу свою отдаст только тебе! — а потом поворачивается к Элис, и глаза его горят болезненным пламенем: — Имей в виду, Элис, за твою жизнь и удачу, ты будешь платить дорого и долго.

    Элис, глядя на шрамы Джейкоба, кивает и поправляет шляпу. Она кажется тяжёлой, как будто её выплавили из всех монет, которые бряцали в срезанных кошельках работорговцев, которые они обменяли на украденные товары, которые они тратили на выпивку и веселье.  Джейкоб подмигивает Элис, с грохотом отпинывает в сторону опустошённую бутылку вина и по-свойски приобнимает её за плечо.

    Они выходят на палубу вместе, и волны перестают лихорадочно и исступлённо биться о борта галеона.

    Вечером они вместе пьют в каюте и рассказывают, как согласились на сделку с Морским Дьяволом.

    А потом их пути расходятся. Джейкобу Уордропу ни по чём айсберги и холод.

    Элис Дрейк ни по чём волны-убийцы и тропические дожди.

    Но им обоим нет места на суше.

    Они прощаются. Элис вступает на бриг «Шторм», чтобы дальше отправиться грабить и оставляет часть команды Джейкобу. Он, в дорогой одежде главного торговца, стоит за штурвалом переименованного галеона и готовится идти переоснащать корабль.

    Они прощаются и крепко пожимают друг другу руки, точно зная, что увидятся, когда придёт время держать ответ перед Морским Дьяволом.

    Раз в несколько лет Элис возвращается на Тортугу почти без команды, но с роскошным кораблём, набирает новых людей и снова выходит в море, бесстрашно бросаясь в убийственные волны и успешно грабя любые корабли.

    Ночами она чувствует, как холодит кровь метка Морского Дьявола, и знает, что время, отведённое ей, быстро уходит. Во снах Элис часто стоит на холодном песке каменистого пляжа и видит на горизонте огромный галеон, сотканный из волн и тумана, который рассекает спокойную гладь волн и каждый год приближается к ней.

    И Элис знает, что должна бороться, грабить и отправлять на дно трусливых толстосумов.

    Потому что, когда призрачный галеон всё-таки достигнет берега, она должна доказать, что достойна вступить на его палубу и занять место у штурвала, а не сойти в рундук мертвеца.

  • Самая тёмная ночь

    Асгерд бежала. Всю жизнь отец учил их с братьями держать бой — сжимать древко меча так, чтоб клинок продолжением руки становился — а Асгерд бежала. Юфтевые башмачки едва касались древесины; она беззвучно всхлипывала, напитавшаяся крови и ярости.

    Асгерд сбегала, но не от боя. Предательски заколотый в собственной постели супруг не остался неотмщённым: убийца остался в той же спальне, пронзённый мечом своего конунга, рукой его жены, рядом с колыбелью их первенца.

    Теперь Асгерд желала обмануть саму смерть. Бережно прижимая к груди крепко спящего, напоенного медовухой, ребёнка, она убегала прочь по длинным коридорам чертогов, где когда-то была счастлива, чтобы спастись. Их жизнь, расшитая на гобеленах, печально трепыхалась ей вослед.

    Отец конунга Бёдвура пал в бою, защищая свои чертоги, свою семью, от рук собственных ярлов, волков, покусившихся на руку кормящую.

    Его жене, гордой, воинственной вдове Брюнхильд, из викингов, названной по имени валькирии, удалось спастись из горящего чертога и найти приют в землях другого конунга, где она бесстрашным, властным, воинственным воспитала последнего выжившего, младшего сына Бёдвура, с материнским молоком поила его желанием мести и учила вернуться.

    И Бёдвур вернулся, под руку с девой лесной: пришёл как конунг с мечом родовым и длинным — и разрушил до основания построенное предателями, завоевал чертог и уважение фралов. И на тинге, свидетелем которому был отец Асгерд, был провозглашён новым конунгом.

    Лесная дева погибла внезапно — Асгерд сглотнула и резко налево, коснувшись швов-рубцов, проложивших погребальный костёр — осиротел чертог, осиротел Бёдвур. И тогда ему предложили Асгерд.

    Их гобеленов было всего два: пышная свадьба и рождение первенца — окружённые благословением богов.

    «Боги отвернулись от нас, отец, — бормотала Асгерд в макушку ребёнка, пока под ногами сменялись, крошились в спешке ступеньки, — за то, что мы совершили, чтобы я оказалась здесь…»

    Чёрный ход зарос мхом и плющом. Асгерд в кровь разодрала пальцы, обломала ногти до мяса, навалилась плечом на тяжёлую дверь, и рухнула на колени в душную влажную летнюю ночь. Небо от дыма и крови разбухло и побагровело фурункулом. Из-за кустов вышла тонкая тень с длинным мечом.

    Асгерд вскочила.

    — Прошу, пощадите, — взмолилась она, пусть ей этого бы и не простили.

    — Никто не причинит тебе вреда.

    — Ингвар?

    Имя сорвалось с губ, обжигая: старший сын Бёдвура и лесной девы, его без малого год считали сгинувшим в густых лесах среди диких зверей. Зов материнской крови оказался сильнее: он вырос, возмужал. Асгерд попятилась, слёзы застлали глаза. Спиной наткнувшись на стену, стонавшую от боли и криков, она медленно сползла на землю.

    — Никто не причинит тебе вреда, — рыкнул Ингвар, и меч легко и звонко, как игла, вонзился в землю. — Ты жена моего отца, ты мать моей сестры. Я не позволю.

    — Но как же…

    — Ярлы поступили бесчестно. Ударили ночью. В спину. Хотели избавиться и от меня. Лес меня спас. И спасёт тебя, Асгерд. И вырастит Сольвейг.

    — Ингвар…

    Ингвар протянул ей ладонь. Не юноши — мужчины. Мозолистую, крепкую, с рубцом поперёк ладони.

     — Я помню, ты хорошо относилась ко мне, Асгерд, когда отец уходил, а мы оставались. Я помогу тебе, если ты пообещаешь помочь мне.

    — Что ты задумал, Ингвар?

    — Я вернусь. И приведу с собой войско. И возвращу всё то, что построил мой отец.

    Качнув головой, Асгерд схватилась ладонью за лезвие меча и поднялась. Алая кровь затерялась на мутном подоле ночной сорочки. Расправив плечи, Асгерд вложила свою ладонь в ладонь Ингвара.

    Перед ней стоял достойный сын своего отца, истинный воин, которому по силам обмануть смерть и покарать подлых предателей. Который сумеет не разрушить, но отвоевать созданное отцом.

    Асгерд слишком долго жила волею богов и родителей.

    Но сейчас ей давался шанс всё переломить, поэтому она без малейших колебаний прошептала:

    — Клянусь.