Кто сказал, что герои ничего не боятся? У Леи Шепард перед глазами проносится если не вся жизнь, то последние несколько часов точно, когда разъярённый кроган тычет ей в лоб дулом дробовика.

Вермайр, 2183

Лея Шепард никогда не смотрела прямо в черноту ствола вражеского дробовика, способного в любой момент разорваться неотвратимо смертоносным зарядом, никогда не чувствовала запах раскалённого металла у самого носа. Прежде.

Лея Шепард — не из пехоты Альянса; она не солдат, не штурмовик — страж. Её забота не бой — оборона. Лея обязалась защищать всех, кто на её стороне, а для этого совсем не обязательно ввязываться в ближний бой: ей хватает слабых биотических импульсов и навыков инженерного спецкурса.

Поэтому сейчас Лея Шепард смотрит в ствол пистолета, который сжимает Рекс, и что делать — не знает, только рефлекторно выхватывает свой. Пытается обороняться — по привычке.

Мгновение назад она негодовала: как может от одной фразы вдруг расплыться граница между другом и врагом! А Рекс одним небрежным (и ведь совершенно обыденным для кроганов) движением переступает эту черту. Он больше не союзник — понимает Лея, покрепче сжимая рукоятку, но пока его дробовик не выстрелит — и не враг.

Лучше бы не выстрелил.

Рекс не двигается, не говорит — ждёт от неё ответа. Не то лозунга, не то обещания. А его красные глаза кажутся налитыми жаждой крови. Рекс перехватывает дробовик поудобнее, и Лея понимает: промолчит чуть дольше — кровь прольётся. Лея Шепард приопускает дуло и, не сводя взгляд с дробовика Рекса, бесхитростно выдыхает всё, что только успела подумать об экспериментах Сарена:

— Мы уже видели, что делает Сарен с «союзниками». Пользуется и выбрасывает. Эти кроганы — не ваш народ. Они рабы Сарена. Инструменты. Разве этого вы для них хотите?

Рекса держат на мушке Кайден и Эшли — Лея попросила их быть неподалёку — и он, опытный и до сих пор живой наёмник, ведь не может об этом не знать, однако всё равно злее прищуривается, поднимает пистолет повыше и гулко выдыхает:

— Нет. Однажды мы уже были марионетками Совета. Они отблагодарили нас за уничтожение рахни, а потом сделали бесплодными. Вряд ли Сарен окажется щедрее.

Лея Шепард глядит в ствол не моргая и, кажется, перестаёт слышать и дышать. Поэтому сперва замечает, как гаснет индикатор заряда, а потом слышит приглушённый механический писк.

— Хорошо, Шепард. — Рекс убирает дробовик и расправляет плечи. — Убедили. Мне это не нравится, но я вам почему-то верю и пойду за вами. Только одно, — он делает короткий шаг, вновь оказываясь опасно близко, нос к носу, и рычит: — Когда мы найдём Сарена, я хочу его голову.

«За его головой уже очередь…» — усмехается Лея Шепард, но только про себя. Ответить Рексу она ничего не успевает. Тяжёлыми шагами, оставляя в песке огромные уродливые трёхпалые следы, он отходит к палаткам. Лея Шепард растерянно смотрит ему в спину, кончиками пальцев барабаня по рукоятке пистолета, а потом убирает его, оборачивается и даёт отмашку лейтенату Аленко и сержанту Уильямс.

Всё в порядке…

В то, что все удалось решить миром, Лее Шепард не верится не меньше, чем саларианским солдатам, провожающим её внимательными взглядами огромных раскосых глаз, в которых плещется уважение. А песок ощущается то непробиваемым льдом вечной мерзлоты, то зыбкой болотистой почвой, то рассыпчатой костяной крошкой — и чтобы не упасть, приходится шагать мягче, осторожней, но в привычном темпе. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь заметил, как подрагивают ноги.

Обменявшись многозначительными кивками с капитаном Киррахе, Лея Шепард подходит к Кайдену и Эшли, мнущимся на берегу неподалёку от палатки капитана Рентола, и замечает, как Уильямс только сейчас украдкой возвращает предохранитель винтовки на место. Лея Шепард ухмыляется уголком губ и оборачивается на голос Кайдена:

— Капитан… Вам удалось уговорить крогана опустить оружие — невероятно. Мы думали, придётся в него выстрелить.

— Жаль, что ты приказала нам ждать, — скривившись, обрывает его Эшли и спинывает в воду какой-то металлический обломок. — Я бы на твоём месте не церемонилась, шкипер. Это сейчас он стволом просто размахивает, а в следующий раз — пристрелит.

— Не факт… — качает головой Кайден. — Всем свойственно меняться.

— Только не кроганам. Для них пистолеты — детские игрушки.

— Рекс нам нужен, — обрубает Лея и хмурится, сама не верит такой категоричности. — Но ты права, Эшли, теперь с ним следует быть начеку.

Эшли, явно не ожидавшая одобрения, сперва в недоумении вскидывает брови, а потом расплывается в самодовольной усмешке. А мир вдруг блекнет перед глазами Леи Шепард. Кайден и Эшли перекидываются ещё парой колкостей, адресованных не то друг другу, не то ксеносам. Лея их не слышит, но пытается улыбаться не невпопад.

У Леи Шепард в ушах гудит, а в районе солнечного сплетения пульсирует тугой ком пережитого ужаса. Хорошо, что этого никто не замечает.

Когда Эшли уходит заниматься винтовками, дрожь всё-таки навылет перешибает колени, и Лее Шепард приходится навалиться на плечо Аленко, чтобы не рухнуть на песок. Он тушуется лишь на миг, но тут же с готовностью крепко обхватывает её за талию.

— Что с тобой, Шепард?

Кайден предельно деликатен: ни голосом, ни жестом не позволяет себе лишнего — держит дистанцию, как договаривались. Идеальный лейтенант Альянса.

— Ты когда-нибудь смотрел прямиком в дуло пистолета? — не дожидаясь ответа, Лея нервно и сипло смеётся: — Я — первый раз.

— Значит, ты вдвойне герой, Шепард. Не хочу звучать до ужаса банально, но всё когда-то бывает впервые.

— Спасибо, — неровно улыбается Лея, а потом осторожно касается лбом виска Кайдена и бормочет вполголоса: — И ни слова об этом, лейтенант.

— Так точно. Я могила. Мэм.

Лея Шепард умерла на два года и воскресла, чтобы слышать один-единственный вопрос…

«Нормандия», 2185

— Каково это — умирать, Шепард? — спрашивает у Леи Миранда, когда двери в её каюту глухо смыкаются, и точными быстрыми взмахами разворачивает на голографическом экране компьютера записи предыдущих сессий.

Голограмма замка вспыхивает красным, отрезая путь к отступлению. Лея бухается на диванчик и, уткнувшись затылком в холодную переборку, смотрит на Миранду снизу вверх сквозь ресницы. Она складывает руки на столе жестом примерной ученицы и подаётся вперед. Её глаза, обычно голубые, как вода в вечно пустом аквариуме, в этом свете, в этой обстановке кажутся темнее и холоднее — как льды Алкеры, и Лея невольно сглатывает и сжимает руки в кулаки.

С этого вопроса начинается каждая пятничная сессия. Джокер называет их пытками, Гаррус — пустой тратой времени, Заид — сообщает СУЗИ — ворчит, если ему вдруг оказывается нужна Шепард в этот пятничный час, Джейкоб, уходящий от Миранды незадолго до сессии, невнятно бормочет что-то осуждающее и бросает на Шепард сочувственный взгляд. Но никто не заявит об этом открыто ни Миранде Лоусон, ни Лее Шепард, ни — тем более — Призраку.

И Лея тоже не скажет.

Им всем нужна Лея Шепард — настоящая, полноценная, здоровая, окончательно сбросившая кокон, саван после короткого гудка тревоги «Лазарь! Иди вон!». В том числе и ей.

Каждую пятницу Миранда задаёт ей добрую сотню однообразных вопросов, и на некоторые из них Лея уже выучила подходящий ответ. Но как отвечать на этот вопрос — всё ещё не знает.

Жарко? Душно? Быстро?

Лея виновато пожимает плечами, Миранда поджимает губы, делает пометку в компьютере и листает к следующему вопросу: классическому тесту Роршаха.

И Лея, как и всегда, видит в нём крейсер, планирующий в безвоздушном пространстве.



— Интересно, каково это — умирать? — едва бормочет Гаррус, после того как Карин Чаквас выпускает его из медотсека, и касается поддерживающей челюсть повязки.

Они стоят в главной батарее. Длинные заострённые пальцы Гарруса что-то перебирают на голографическом экране, а Лея наблюдает за ним из-за плеча, навалившись спиной на прохладную стену. Вопрос прокатывается по коже прохладными мурашками, и Лея прячет руки подмышки.

— Страшно, — сипло шепчет она и в два чеканных шага подходит к Гаррусу вплотную. — И быстро.

— Оу, прости, — смешивается Гаррус и опускает голову.

Лея Шепард не очень хорошо понимает турианскую мимику, но хорошо знает Гарруса и ободряюще похлопывает его по плечу. Конечно, он не хотел ей напоминать о случившемся два года назад. Конечно, он задал вопрос скорее самому себе, не ожидая, что она услышит.

Конечно, он не мог не спросить, сам оказавшись в миге от смерти.

— Шепард, я… — шипит Гаррус и мотает головой, болезненным жестом прикасаясь к повязке.

Лея приподнимает уголки губ в улыбке, и кажется, в груди в самом деле разливается мягкое и успокаивающее тепло.

— Ты выжил, в отличие от меня, — голос срывается на мгновение, но Лея находит в себе силы продолжить. — Это самое главное. Тебе не придётся думать, ты ли стрелял бандитов Омеги, прежде чем словить пулю…

— Ракету, — со смешком поправляет Гаррус.

Лея посмеивается:

— Это метафора, устойчивое выражение, Гаррус. Пуля, нож, ракета — земляне всё равно скажут «словить пулю».

— Я запомню, Шепард, — кивает Гаррус и, прицокнув, осуждающе качает головой. — Извини, но если мы не обновим орудия, боюсь, моё чудесное спасение потеряет смысл.

— Я запомню, Вакариан, — посмеивается Лея.

«Каково это — умирать?» — задаётся вопросом Джокер каждый раз, когда Лея появляется в рубке пилота, чтобы отдать приказ, установить координаты или просто поговорить, сложив руки за спиной и глядя, как потоки света облизывают «Нормандию» со всех сторон.

Джефф никогда не спросит об этом вслух — Лея всегда прочитывает этот вопрос в его глазах. Каждый раз, когда она появляется рядом с ним, они широко распахиваются, и Лея видит в них Землю — не ту, какой она стала сейчас, а ту, какую она разглядывала в космических атласах перед сном, сидя на папиных коленях и слушая его истории: иссиня-зелёную, зачаровывающую, не похожую ни на какую другую планету.

Джефф всегда встречает её улыбкой и какой-нибудь дурацкой шуткой из своего боевого арсенала, а Лея всегда смеётся, пусть даже слышит эту шутку в двадцатый раз, но повисающее на мгновение молчание позвякивает болью.

«Каково это — умирать?» — хмурится Джефф, потирает переносицу и надвигает кепку ниже.

«Хорошо, что ты этого не узнал», — отвечает ему Лея, накрывая ладонью спинку его кресла.

Но они никогда не заговорят об этом вслух.



Каково это — умирать?..

Лея Шепард слышит этот вопрос слишком часто. На каждой планете, от каждого встречного, кто хотя бы раз слышал её имя в новостях — о победе над Сареном ли, об охоте на СПЕКТРа ли, о гибели в пространстве над Алекрой ли, в интервью матери ли, или интервью адмирала Хакетта — она слышит этот вопрос. Даже не заданный, он повисает в воздухе, в молчании между её именем и дальнейшей фразой собеседника.

Не каждый день увидишь живого мертвеца — понимает Лея. Но не уверена, что она умирала — получила тяжёлые травмы, была в глубокой коме просто чуть дольше положенного. У неё, в конце концов, нет могилы, и её жетонов на Алкере нет — и все знакомые радостно улыбаются ей!

Но в улыбках скрывают один и тот же вопрос: каково это — умирать?..

Лея не знает ответа на этот вопрос. Не может его придумать, ведь каждая попытка вспомнить последний полёт заканчивается на пламени, пожирающем последнюю спасательную капсулу, и лицом Джокера, полным ужаса и отчаяния.

И только во снах, редких снах, больше походящих на забытые воспоминания, ей видится лицо в веснушках цвета песков Акузы — багрово-рыжих — со взъерошенными волосами. Это лицо смеётся, подпихивает в плечо и со смешной округлостью звука [р] называет Лею «Второй».

Они сидят на возвышении над тихим и пока ещё целым лагерем, разбитым среди барханов, в ущелье между двумя рыжими глинистыми скалами, болтают ногами и смотрят на небо, усыпанное алмазами звёзд. И тогда Джеймс Шепард, «Первый», во всём первый однофамилец, по-свойски приобнимает её за плечо и спрашивает полушёпотом:

— Эй, Вторая, а расскажи, каково это — жить?

И Лея смотрит на его лицо, лучащееся солнечным оптимизмом, и к горлу подступает ком.

Лея Шепард просыпается после таких снов, задыхаясь, в мокрой от слёз и пота постели и, дрожащей рукой схватив бутылку воды с прикроватной тумбы, пьёт её, холодную, сладковатую, жадными, неровными глотками.

У неё все спрашивают, каково это — умирать?

Никто не спрашивает, каково это — жить?

Впрочем, всё равно: Лея Шепард ни на один из этих вопросов не даст ответа…

Лея Шепард в ночной пустыне Акузы мечтает о новых мирах с однофамильцем, превосходящим её во всём.

Акуза, 2177 год

На новом месте спалось гораздо хуже, чем она ожидала. Точнее – не спалось вообще. И дело было как будто бы вовсе не в том, что ей досталось самое неудачное место (аккурат между похрапывающей Розой и Зоей, имеющей привычку раскидываться звездой, независимо от размеров койки): после жёсткой посадки и всей этой суеты с разбивкой лагеря и распределением в отряды Лея должна была уснуть, едва коснувшись головой подушки, как засыпала всегда в Академии на втором ярусе шаткой скрипучей койки после изнуряющих биотических тренировок. Лея мяла в руках тонкое колючее одеяло, гоняя по кругу мысли о пропавших учёных, о завтрашней вылазке, об этой странно молчаливой планете.

А вдоль позвоночника проскальзывали холодные мурашки – даже через плотный походный матрац ощущалось, как дрожит, ходит ходуном чужая, неизведанная земля.

Лея содрогнулась и решительно откинула одеяло в сторону. Босые ноги похолодил шершавый брезент палатки. Вслепую нашарив в кромешной тьме – сквозь крохотные плексигласовые окна не попадало ни крупицы, ни отголоска звёздного блеска – форменную куртку и новые берцы, Лея на носочках проскользнула между койками.
Каждый осторожный, медленный шаг отдавался ноющей болью в стёртых до крови новыми берцами ступнях – Лея морщилась и сердито покусывала губы.

Присев и пригнувшись, чтобы не потревожить слабым свечением ночи сослуживиц и не привлекать к себе лишнего внимания караульных, она отдёрнула тяжёлый полог и выскользнула вон. Нагретый за ночь песок безжалостно остро вонзился прямо в лопнувшие мозоли. Лея коротко всхлипнула и тут же, наугад подковырнув кожу и отряхнув ступни от песка, натянула жёсткие берцы на босые ноги.

Ночь была тёмная, густая и вязкая, как облако биотики, подбрасывающее на десяток метров. На чёрном небе не проглядывалось даже слабого отблеска ночного светила – только розовато-белая густо рассыпанная крошка звёзд, облако Млечного Пути, и основной, голубовато-тревожный, свет излучали лишь маячки на сторожевых вышках. Они же вибрировали, испуская высокочастотные звуки для отпугивания потенциальных нежеланных и неуловимых гостей вроде каких-нибудь клещей.

Оставив форменную куртку распахнутой, Лея лёгким взмахом активировала омнитул и включила режим маскировки – экспериментальная программа, которую они вместе с Дейвом сочинили в первой увольнительной. Голубоватый луч сканера скользнул по ней сверху вниз, а после застыл гибким отражением песка и неба. Теперь нужно было не забыться и не опустить руку, пока не пройдёшь мимо караульных вышек, а то – прикинула Лея – можно было заработать уже три выговора за нарушение распорядка, притом с занесением в личное дело. За внедрение неверифицированной программы на служебный инструмент – точно.

Занесённый песком вагончик, в котором с месяц назад проживала доктор Лиза Раткевич, возглавлявшая исследовательскую группу спецотдела «Альянса», расположился в слепой зоне. Странно было располагать сторожевые вышки отряда, прибывшего искать без вести пропавших при странных обстоятельствах учёных, таким образом… Впрочем, не Лее было судить: её дело маленькое – поддержка да защита.

Выключив программу маскировки, Лея вплотную подошла к покосившемуся на песчаной насыпи вагончику. Кодовый замок соблазнительно подмигивал красным: обыск оставили на второй день экспедиции, и сейчас жуть как чесались ладошки опробовать новую прогу. Лея сердито мотнула головой и свернула омнитул от греха подальше: во-первых, Дейв ей этого не простит (взломщика-то они сочиняли в соавторстве во главе с ним); во-вторых, Джеймса подставит; в-третьих, после несанкционированного взлома её точно турнут со службы. Поэтому, придушив исследовательско-изобретательское любопытство, она ухватилась за железные трубы лестницы, ведущей на крышу.

Крупицы песка заскрипели по балкам, захрустели меж заржавевших болтов, рассыпавшись из-под подошвы. Ладонью распределив песок в две кучки, Лея уселась на сводчатой крыше, подтянула колено к груди, и подняла голову. Тяжёлые волосы, наспех перевязанные на один оборот, рассыпались по спине. Ветер за ограждением смахнул с макушек барханов песчинки и закружил их в воздухе. Они сверкнули белизной, как звёзды, и будто бы так и застыли мелкими, слабо мерцающими точками среди знакомых созвездий.

Под сбитым носком берца спал лагерь. Подрагивали, как мираж, как искусная голограмма, тёмно-рыжие, красноватые и песочного цвета палатки на слабом ветерке. Мерно и тихо гудели очистители, фильтруя воздух от песка, пыли и мелких частиц тяжёлых металлов, но и без них – Лея глубоко вздохнула – здесь дышалось свободно и легко.

Хотя, конечно же, завтра она возьмёт респиратор на разведку.
Лея задумчиво нарисовала носком знак бесконечности в воздухе и помотала головой. Не хотелось сейчас думать, что ждёт её среди песков, осколков кварца и злого, сухого, колючего ветра – что нашли учёные, что заставило их пропасть. Однако липкие холодные мурашки тревожно заворочались под майкой.

Лея передёрнула плечами.

— Не спится, Вторая?

Голос за спиной прошуршал в унисон осыпающемуся по ступенькам песку, ладонь накрыла не пристёгнутую к ляжке кобуру, и Лея обернулась. На покатом краю крыши на корточках устроился растрёпанный Джеймс Шепард.

— А, это ты, — с облегчением выдохнула Лея, убирая руку с бедра.

— А кого-то другого планировала застрелить пальцами? – хмыкнул Джеймс и попытался пригладить волосы пятернёй.

— Я могу, ты же знаешь.

— Боюсь, в этой дуэли победил бы я.

Лея насмешливо скривилась и сдвинула кучку песка чуть в сторону, чтобы освободить Джеймсу место.

— Ты как меня нашёл?

— По зову сердца!

Джеймс прижал ладонь с заживающими костяшками к груди, а Лея скептически приподняла бровь. Едва ли этот жест был заметен в чуть рассеянном полумраке ночи, но Джеймс не то почувствовал его, не то осознал, что переборщил с пафосом, и поспешил покаяться:

— Ладно-ладно. Я просто патрулировал территорию.

— Да ну. А я думала, что это не уровень штаб-лейтенанта. Это дело рядовых.

— Первый лейтенант Шепард, как разговариваете со старшим по званию? – угрожающе промурлыкал Джеймс и тут же, смешно тряхнув головой, переключился на серьёзный лад: — Просто решил прогуляться. Наверное, тоже волнуюсь перед завтрашней вылазкой.

— Тоже? Волнуешься? — эхом переспросила Лея и тут же прикусила губу, коря себя за поспешность.

Какая глупость: думать, что тот, кто прошёл Скиллианский блиц, — тот, кто сплотил силы сопротивления, завоевал ранение и сверкающую медаль на грудь, ничего не боится.

Не боится возглавить разведывательный отряд вчерашних курсантов в поисках группы учёных, сгинувшей без следа.

Не боится ошибиться. Не боится потеряться в песках. Не боится их всех подвести.

— Наверное, — пожал плечами Джеймс.

«Конечно», — услышала Лея и придвинулась к нему поближе. — Не переживай, не сдам тебя, командир, — подмигнула она Джеймсу и задрала голову к небу, — никому не скажу, что ты сентиментально любишь смотреть на звёздное небо и угадывать, в какой стороне сейчас корабль с твоей матерью. Как я.

— Вот за это и люблю тебя, Вторая, — тихо хохотнул Джеймс и тоже поднял голову к небу.

Над ними нестройными облаками сияния клубился Млечный Путь, и щемящая сердце тоска заворочалась под сердцем.

— Здесь невероятно, правда? — выдохнул Джеймс, просеяв сквозь пальцы крупицы песка. — Ты была когда-нибудь на море?

Лея мотнула головой.

— А я вот провёл детство у Средиземного моря. Песок там почти такой же, как здесь, но гораздо мягче. И это небо очень похоже на ночное небо там, особенно когда нет смога, дыма, облаков. Видно каждую звезду, даже пульсары, наверное. Очень удобно складывать их в созвездия. Когда нам дадут следующую увольнительную, слетаем туда?

— Всем отрядом?

— Зачем? Ты и я, только Шепарды, — и уловив в напряжённом выдохе смущение, ободряюще подтолкнул её плечом, — они не поймут. А ты – вполне.

— Слетаем, — легко согласилась Лея, — в конце концов, всегда приятно открывать новые миры.

И вдруг поняла, что они — первые.

Первооткрыватели нового мира, новой планеты – пустыни, ветер-хозяин которой заметал следы.

— О дивный новый мир, — патетично процитировал Шекспира Джеймс и тут же смешно тряхнул лохматой головой: — Пока не узнаешь его поближе.

— О сколько нам открытий чудных… — в тон ему отозвалась Лея и, неожиданно для себя, зевнула.

Пока всех внимание Первого будоражило, подмывало любопытствовать и вступать в дружеские схватки, её присутствие Джеймса Шепарда успокаивало.

—Ну всё, лейтенант Шепард, слушайте мой приказ: нале-во и на боковую.

— Есть, штаб-лейтенант Шепард, — шутливо козырнула двумя пальцами Лея и снова зевнула. — Как думаешь, что стало с учёными? Куда они могли деться?

— Не знаю. Пустыня большая. Может, торчат в какой-нибудь пещере – я слышал геодезистов: тут много подобных скал – а может, разбили лагерь на другой стороне. Завтра мы всё обязательно выясним, Вторая. Во всяком случае, постараемся. А пока… — Джеймс хотел было снова скомандовать спать, но развернул на омнитуле карту созвездий, сверился с небом, и выдохнул: — Пока можем ещё посмотреть на звёзды.