Из темноты возвращаться было тяжело. Перед глазами всё ещё маячил далёкий тусклый огонёк единственного факела кладовой, где остались родители. Как Мириам ни цеплялась за холодные влажные стены чёрного хода, как ни обламывала аккуратные ногти до крови, как ни стирала кончики пальцев до мяса, не могла до него дотянуться, ухватиться за шанс спасти их. И вопль, отчаянный, раздирал горло, разрывал связки, но — оставался беззвучным.

Сквозь зубы прорвался стон, обоюдоострой иглой застыв поперёк горла, Мириам поморщилась. Каждый неровный вздох ударялся в грудь и отдавался пульсирующим жаром в спине. Чья-то жёсткая холодная рука схватила её за шею, губы защипало травяным настоем. Мириам скривилась, тогда рука сильнее перехватила её шею и низкий голос надавил на сознание так же мягко, как шершавое горлышко бурдюка — на губы:

— Пей, девочка, пей.

Пить приходилось маленькими глоточками, и каждый — жидкий огонь в истерзанное горло. Когда настойка кончилась, Мириам закашлялась и позволила опустить себя обратно.

— Молодец.

Отрывистая суховатая похвала показалась смутно знакомой, Мириам осторожно приоткрыла глаза. После темноты тревожного сна тусклые цвета мира зарябили, заплясали разноцветными кругами. Глаза пришлось прикрыть, но провалиться обратно в забытье Мириам себе не дала. Вокруг пахло сеном, мокрой землёй и лошадьми, как в конюшне, и дымом. А шею колюче щекотало тонкими метелками снопов.

Она была не дома. Но где?

Мириам сделала ещё одну попытку оглядеться и чуть приподнялась на руках, правда, тут же рухнула обратно в сено от боли, вспыхнувшей под лопаткой. Впрочем, сознание не потеряла и даже сумела, морщась и то и дело закрывая глаза, оглядеться. Вокруг были рассыпаны тюки с сеном и жёсткие мешки, в каких прислуга таскала свой скудный скарб, переезжая из комнаты в комнату. Сквозь тонкий брезент над ней, трепыхающийся на ветру, угадывалось зеленовато-лиловое предрассветное небо. А рядом старательно натирал кинжал смуглый мужчина с тёмными волосами, затянутыми на затылке в хвост.

«Дункан! Серый Страж!» — подсказал отцовский голос как-то издалека, из глубин памяти, и Мириам оставалось лишь повторить за ним.

— Дун-кан? Серый… Страж?

Фраза получилась обрывистой, сиплой, и глухо лопнула, как подгнившая тетива. Дункан поднял голову, в густой тёмной бороде промелькнула полу-улыбка.

— Рад видеть тебя в сознании. Как самочувствие?

Мириам осторожно отползла от Дункана и поморщилась: левую руку сковало пульсирующим жаром.

— В сознании? — Ссохшиеся губы едва шевелились, совершенно не поспевая за мыслью, и так неторопливой, короткой и простой.  — Что было? Где мы?

В ответ на этот Дункан внезапно резко вложил кинжал в ножны и обернулся к ней. Совсем другой: уже без тени улыбки, с мрачным, почти что чёрным взглядом. Мириам содрогнулась всем телом — и что-то знакомое почудилось в таком почти животном страхе перед этим мужчиной.

— Так ты… Не помнишь? — глухо пробормотал он, потерев бороду.

— Не помню… Что?

Дункан глубоко вздохнул и на секунду прикрыл ладонью глаза, как будто собираясь с мыслями перед чем-то болезненно важным, мучительно серьёзным. И Мириам с облегчением отвела от него взгляд. В глаза бросился двуглавый грифон, распластавшийся на рубахе среди бурых кровавых пятен серебристыми нитями. И воспоминания о прошлой — или очень далёкой? — ночи опрокинулись на голову грудой камней.

Орен. Орианна. Сэр Гилмор. Выбитые двери. Перевернутая мебель. Нэн. Папа! Мама! И костры. Много-много красно-оранжевых чудовищных языков, с причмокиванием пожирающих кровь, дерево, стены — жизнь. Огромный столб дыма, чёрного от предательства, бордового от крови невинных, над Хайевером.

Мириам медленно подняла левую ладонь на уровень глаз. Пальцы тряслись, боль ритмично пульсировала в плече почти в унисон с гулкими медленными ударами сердца, а ногти были обломаны почти до мяса.

Грудь взорвалась, как бочка с порохом. Мириам сипло вдохнула раз, другой, третий — а воздуха всё не хватало — замахала руками, пытаясь нащупать, целы ли рёбра, или лопнули, как железные обручи. Мириам задрожала вся, сжалась, руки сдавили грудь, и там между рёбер, где сердце, садняще, вибрирующе завыло отчаяние.

Дункан метнулся ей за спину, грубая ладонь больно зажала рот.

Мириам не сразу поняла, что это взвыла она. У неё ведь на это не было ни голоса, ни сил.

— Тише, — низкий, обманчиво бархатный голос у самого уха показался угрожающим рыком пантеры, — тише. Не кричи. Не время. Знаю, что больно. Но не время ещё. Людей распугаешь.

Мириам рванулась, проскулив в ладонь что-то невнятное: сама не знала, что хочет сказать. Дункан другой рукой сжал её руки и цыкнул сквозь зубы:

— Не кусайся только больше. У меня не осталось бинтов, а эти добрые люди, боюсь, не готовы делиться тканью со Стражами.

Все попытки вырваться были тщетны. Мало того, что каждое движение отдавалось крохотным взрывом под левой лопаткой и глаза застилало болючими слезами, так ещё Дункан держал крепко — намертво — и перехватывал Мириам за секунду до попытки вывернуться. Как будто знал все её приёмы заранее. Наконец она сдалась, обмякла в его руках и шумно засопела в ладонь.

— Не будешь кричать?

Мириам поспешно замотала головой. И стоило Дункану её отпустить, она неуклюже перекатилась в противоположный угол повозки, дрожа, отфыркиваясь от слюны, слёз и рыданий, спазмами сдавливавшими горло, и вытирая губы тыльной стороной ладони. Боль пульсировала уже не в руке — во всём теле от мыслей, слишком быстрых, слишком острых, слишком торопливо кружащих в сознании. Дункан с протяжным вздохом облокотился о борт телеги и размеренно заговорил:

— Я опасался, что ты вообще не выживешь. Рана была не тяжёлая, но наконечник, по-видимому, был смазан ядом. Напрасно ты обломала стрелу и никому ничего не сказала.

— Я забыла, — сипло простонала Мириам, пряча лицо в ладонях.

— Удивительно. Ты потеряла сознание неподалёку от вашего замка. А когда мы добрались до ближайшего дома, у тебя началась горячка. Ты бы видела, как смотрела на меня хозяйка, пока я извлекал наконечник. Он, к слову, засел глубоко, пришлось зашивать, так что не торопись размахивать руками — разойдётся.

От мысли, что грубые руки Дункана, мужчины, раздевали её, ощупывали в поисках раны, зашивали, перевязывали, Мириам передёрнуло. И теперь она отчётливо почувствовала, как стягивают воспалённую кожу неровные узелки грубой тёмной нити. От этого плечо заболело сильнее.

— Куда мы теперь? — прошептала она, так и не поднимая головы.

— У меня оставалось немного денег, чтобы договориться с торговцами. Нас обещали довезти до Денерима и не тревожить. Но хорошо, что ты пришла в себя. А то на нас уже косо смотрят.

Мириам кивнула. Ей, в общем-то, было совершенно безразлично, куда идти: возвращаться всё равно было некуда. Она отняла ладони от лица и рассеянно погладила воздух.

— А где… Клевер?

— Твой волкодав сбежал, как только мы покинули замок. И пока не появлялся. Но не переживай, мабари достаточно умны, чтобы не бросать своих хозяев. Думаю, он вернётся.

— Конечно, — рвано усмехнулась Мириам и прикрыла глаза.

Хотелось плакать, но слёз не было, не было голоса. Только что-то щипало под веками. Дункан понятливо замолчал. Телега дёрнулась, заржали лошади, залаяли псы — кажется, заканчивалась стоянка. Застучали под колёсами камни, зачавкала грязь. То с одной, то с другой стороны слышались выкрики и похабные шуточки. Эти люди были счастливы. Люди не знали ничего.

— Какой… Какой сейчас день недели? — Мириам открыла глаза и взглянула на Дункана.

Тот задумался на мгновение, почесал бороду и кивнул:

— Понедельник. Ты три дня провалялась в бреду.

— Понедельник… — эхом отозвалась она. — Впереди ещё целая неделя…

— Впереди ещё целая жизнь, Мириам Кусланд. Если повезёт.

Скривившись в ответ, Мириам отвернулась. Брезент раздражающе покачивался перед глазами, в его потёртостях вспыхивало солнце, и Мириам отдёрнула полог. Перевесив босые ноги через борт телеги, она прищурилась и подняла голову.

Вдалеке занимался кроваво-красный рассвет, затянутый дымкой сгоревшего дома.

Погребальный костёр гордо взметался ввысь и сгибался под порывами ветра, безжалостно накрывавшего Денерим с северо-запада. Мириам плотнее закуталась в тёмный плащ, одолженный у Морриган, и протиснулась сквозь толпу. Чтобы просочиться в первые ряды, не привлекая лишнего внимания, она натянула капюшон по самый кончик носа (от аромата сушёных трав зазудело нутро) и чудом не врезалась в широкую спину королевского стража.

Тэйрна Логэйна Мак-Тира хоронили с почестями, подобающими герою-освободителю — не убийце короля и предателю Серых Стражей. Кислая улыбка тронула губы: похоже, королева Анора между супругом и отцом избрала последнего. И Мириам не могла корить её за это — понимала. Вероятно, даже слишком хорошо.

Ослабевшие пальцы дрогнули, сжимаясь в кулаки.

Мириам помнила — не смогла бы забыть, вычеркнуть из памяти — этот спокойный взгляд израненного Логэйна, практически пригвождённого к полу замка Алистером, поверженного, но не побеждённого. Он не боялся смерти — он тонко, насмешливо улыбался ей в лицо; а кровь, обагрившая меч и заструившаяся по каменной кладке, казалось, бурлила пламенем.

На глазах Мириам умирали разные люди. Бедные и богатые. Гнусные и благородные. Недостойные и достойнейшие. Достойнейшие встречали смерть, как отец и мать — с обнажённым мечом в руке и спокойным достоинством пред волей Создателя; в их глазах дотлевала надежда. Гнусные бились с отчаянием, из последних сил вгрызались в свою недостойную жизнь, как Хоу.

Логэйн не был таковым. Он погиб так, пожалуй, как подобало герою: в схватке с тем, кого оскорбил, кого лишил семьи и чьи стремления растоптал безжалостно, чтобы спасти другие семьи. Мириам не знала, сожалел ли Логэйн Мак-Тир хоть на миг о том, на что обрёк Кайлана, Алистера, Дункана… Но искренне верила в это.

Во всяком случае смерть он встретил не как кару — как освобождение и последнюю награду для героя реки Дейн. С той завидной храбростью, которой Мириам не доставало даже в бою за жизнь. Что говорить о смерти!

В уголках глаз защипало до боли, и Мириам поспешила неловким жестом стереть навернувшиеся слёзы. Вокруг расстилался густой едкий дым. Огонь с оглушительным треском вгрызался в древесину, и в его зловеще-мрачном потрескивании не сразу получилось различить погребальную речь королевы.

Оплетённая дымом, словно кольцом змей, фигура Аноры выглядела исключительно зловеще и величественно, а чуть надтреснутый, но не сорванный до жалкого хрипа голос сумел заглушить и гомон толпы, и хруст костра, и гулкое сердцебиение. Он поднимался вверх и плыл над Денеримом вместе с клубами тёмного дыма.

— Я благодарна всем вам, явившимся почтить память тэйрна Логэйна Мак-Тира, героя реки Дейн… Моего отца. Вы многое можете услышать о нём в этот тревожный час и даже можете гадать о правдивости этих слов. Я не осмелюсь оспорить, что в это тревожное время он поступал как безумец, совершил множество преступлений… Но я призываю вас, ферелденцев по крови и духу, не забывать, что все стремления и деяния тэйрна Логэйна были направлены на благо Ферелдена, на поддержание его свободы, независимости, во имя которых они с королём Мэриком сражались плечом к плечу с вами. И в вашем присутствии я с лёгким сердцем вверяю его рукам Создателя.

Рубец от ядовитой стрелы, полученной в башне Ишала, протестующе зазудел, вынуждая расправить плечи. Вскинув бровь, Мириам абсолютно непозволительно взглянула на королеву свысока. Она могла бы громко оспорить всё сказанное, заявить, что ставший героем однажды не останется героем (да и едва ли должен!) навсегда, если сумел сохранить плоть и кровь, не остался бесплотным светлым воспоминанием. Вот только губы остались плотно сомкнуты.

Мириам не понаслышке знала, что можно сделать с убийцей отца, осмелившегося бросить в лицо подобные слова, но промолчала отнюдь не из страха или благоговения пред новоявленной королевой — по велению болезненно сдавливающего в груди чувства, помешавшего поддержать Алистера в его решении там, на дуэли, вопреки всем горячим обещаниям. Оно же заставило кулак удариться в грудь. Вибрация скрутила болью накануне залеченные Винн рёбра, но Мириам не вздрогнула и смиренно прикрыла глаза.

Не выразить почтение Логэйну Мак-Тиру она не смогла.

Резкий порыв северо-западного ветра всколыхнул подол накидки, царапнул обветренное лицо жёсткими прядями, просвистел под капюшоном и унёс далеко-далеко сорвавшуюся с губ столь верно-неверную просьбу Создателю.

Дрожь прошибла Мириам навылет, и она распахнула глаза.

Королева Анора, вложив ладонь в ладонь, смотрела прямо на неё. Хаотично колыхавшаяся толпа, разбредавшаяся в разные стороны, вдруг стала стеной. Нога потянулась назад, но вместо дороги обнаружила мысок чьего-то сапога.

Бежать было некуда.

Резким жестом и исключительно властным взглядом приказав страже оставаться на месте, Анора приблизилась к Мириам. Крепкие белые пальцы сомкнулись на предплечье клешнями. Хватка стальная — не вырваться.

— Зачем? — холодно проскрежетала она, вытягивая Мириам из толпы горожан к королевской страже. — Зачем ты здесь? Неужели тебе нравится столь жестоко измываться над людьми, надо мной? Мало тебе было убийства моего почтенного отца… Ты имела дерзость явиться сюда, чтобы осквернить память о нём!

— Я пришла… — Мириам не договорила: аккуратные ногти впились в предплечье до жгучей боли и голос сорвался на свист.

— Молчи. Молчи и радуйся, что я помню, как ты спасла мне жизнь. И только поэтому я тебя отпущу.

Её шёпот позвякивал сталью и заглушал гомон расходящихся с площади людей. С высоко поднятой головой Анора свирепо глядела на Мириам, а она лишь щурилась в ответ.

Держалась Анора, как королева, но глаза… В её глазах (Мириам казалось, за эти месяцы она научилась видеть суть) искрящаяся ярость то и дело перемежалась с безгранично тёмной и до слёз знакомой болью.

Болью маленькой девочки, которая больше никогда не поцелует отца.

— Я не думала, что дойдёт… До такого, — Мириам кинула горестный взгляд на дым, чёрной горечью оплетавший всё вокруг.

Анора гневливо нахмурила тонкие брови.

— И ты хочешь, чтобы я в это поверила? Ты обошла с Алистером целый Ферелден пешком и теперь утверждаешь, что так и не узнала его? Мне хватило одной вылазки, что понять Кайлана таким, каким он был на самом деле! Не верю, что тебе не хватило ума!..

Её слова звучали справедливо: Мириам не могла не узнать Алистера. Она видела и слышала, как в нём с каждым шагом, с каждой сгоревшей деревней, с каждым трупом беженца, растерзанного порождениями тьмы, взрастала чистая злоба, жгучая жажда мести Логэйну — такая же, какую Мириам лелеяла и оберегала для Хоу.

Именно Мириам позволила Алистеру отомстить, хотя не должна была. Хотя бы потому что сама уже узнала, что такое месть и что она не возвращает погибших и боль не унимает — с исключительной безжалостностью вспарывает рубцы на душе и заставляет гнить запущенными ранами.

Только Аноре не стоило об этом говорить. Мириам наморщилась и ответила ей таким же злым тоном:

— Я надеялась, что получится избежать кровопролития. — И многозначительно добавила: — Месть ведь не приносит утешения.

— Неужели? — уголок губ Аноры нервно дрогнул.

Мириам кивнула и тихо-тихо добавила, с трудом подавляя тяжёлый ком поперёк горла:

— Дочери для отцов всегда остаются маленькими девочками с золотыми косичками и сбитыми коленками, даже когда те уходят.

Румянец схлынул с лица королевы, пальцы, стискивавшие предплечье, ослабли. Прежде чем Анора успела что-то сказать, Мириам с силой расцепила их и поспешила затеряться среди улочек Денерима, на прощание бросив:

— Мне искренне жаль, что так вышло. Жаль…

Бежала Мириам долго, как если бы за ней гнались, хотя за спиной не было слышно ни тяжёлых шагов, ни криков (уже привычных за прошедшие месяцы) — только тихие недоумённые взгляды заставляли вжимать голову в плечи и ускорять бег.

Приют Мириам нашла в самом грязном проулке. Запах тлеющей древесины и тела, ещё стоявший в носу, здесь мешался с зловониями помоев. Но сейчас это казалось неважным.

Сердце люто грохотало о грудную клетку, рёбра сводило тугой болью, ноги подкашивались от усталости, а на душе было горько. Мириам навалилась спиной на стену, пальцы вслепую зашарили по кладке, тщетно пытаясь нащупать хотя бы один выступ и за него уцепиться. Воздуха не хватало. Приходилось дышать ртом.

«Если Алистер узнает — он может и не простить. Но если бы я этого не сделала — я бы не простила себя!»

Что было правильней, безопасней, вернее — теперь рассуждать было поздно; равно как и жалеть о совершённом. В глазах защипало, сил смахивать слёзы не было. Мириам запрокинула голову и посмотрела на небо.

Солнце над Денеримом подёрнулось скорбной дымкой погребального костра.

С каждым мигом в зале становилось тяжелее дышать.

Украдкой ослабив тесьму на льняной тунике и вскользь коснувшись ключиц, Мириам сложила руки перед собой и повела плечами. Ей всё ещё нужно было сохранять достоинство, осанку и терпение. За узким окном густели августовские сумерки, но прохладой и не веяло: напротив, воздух раскалялся всё сильнее и сильнее. Эрл Эамон и Алистер ругались на повышенных тонах. Эрл Эамон — со спокойствием, присущем отцу, воспитывающему непутёвого сына; Алистер — с хорошо знакомым Мириам негодованием уязвлённого ребёнка. Вот только казалось: ещё одно слово — и они потеряют контроль, превратятся в бешеных Огренов, кидающих друг в друга не отрезвляющие аргументы — гневливые оскорбления. Дрожь неприязни пронеслась по телу, и загрубевшие в этом бесконечном походе ладони стукнули по столу оттого лишь, что воспитание семьи Кусланд ещё не зачерствело окончательно. Звук вышел негромким, едва различимым, но мужчины на мгновение приостановили перебранку.

Алистер, заметно порозовевший не то от ярости, не то от смущения, почесал щетину и с напускной невозмутимостью обратил взор на стены. Эрл Эамон помассировал переносицу и кинул на Мириам утомлённый взгляд. Она с трудом подавила желание развести руками.

Мириам не понимала, зачем здесь так необходима она. Двое мужчин, не чужие друг другу, вполне могли бы самостоятельно разобраться с престолонаследием, друг с другом. Однако они то и дело оборачивались на неё. Приходилось выпрямляться и принимать сосредоточенный вид, несмотря на то что все доводы Мириам выучила наизусть, в каких бы выражениях они ни преподносились. Алистер не намерен был принимать корону, отказываться от долга Стража и свободы; эрл Эамон давил на невозможность сохранения власти за Логэйном и на кровь.

Кровь, кровь…

Как много поводов для гордости раньше давало это слово Мириам Кусланд, наследнице воинственного рода! А теперь лишь неприятно зудело под кожей.

После Орзаммара никак не удавалось отделаться от мерзкого ощущение, что все они, благородные лорды и леди любых стран, — одной крови в сущности, но не голубой, не красной и даже не чёрной, а какой-то подгнившей и зловонной.

— Алистер, прошу, внемли голосу разума в конце концов, — заговорил Эамон тихо-тихо, отвернувшись к камину, — без тебя Ферелден так и останется под гнётом Логэйна. Ты ведь этого не хочешь, как и я.

— Да. Не хочу, — сухо и грубовато отозвался Алистер. — Равно так же, как и не желаю становиться королём.

— Я понимаю: ты опасаешься ответственности, власти, незнакомого дела. Напрасно. На этом пути я стану сопровождать тебя, помогу, научу. Ты не останешься один на один с целым Ферелденом.

— Вовсе нет. Я не боюсь ответственности и власти, милорд. Если придётся, я приму их. Однако моя нынешняя жизнь нравится мне куда как больше.

Эрл Эамон едва слышно усмехнулся и, потерев бороду, отвернулся от камина. Алистер нервно переступил с ноги на ногу.

— Твоя жизнь определена твоим родством с королём, увы, — с расстановкой повторял эрл Эамон, практически вплотную подходя к Алистеру. — Сейчас у тебя больше прав на престол Ферелдена, чем у кого бы то ни было. Будет большой ошибкой не воспользоваться этим.

Они замерли, глядя глаза в глаза, но лишь на мгновение. В следующий миг Алистер потупил взгляд и отступил на полшага.

— Может, мне следует напомнить, что во мне течёт не только королевская кровь? Но ещё и кровь Серых Стражей? — тряхнул головой он и в отчаянии рубанул рукой воздух. — Я выйду. Прогуляюсь.

Алистер развернулся и торопливо покинул залу. Эрл Эамон с Мириам долго смотрели ему вслед. Пока совсем не стихло эхо неравномерных чеканных шагов. А потом эрл Эамон обернулся к Мириам, и глаза его опасно сверкнули.

 — За всё время я не услышал от тебя ни слова. Но хотел бы узнать, что же об этом думаешь ты?

Мириам сцепила пальцы в замок, чтобы не заёрзать на стуле от проницательного взгляда.

Она ничего не думала. А точнее думала слишком многое, чтобы осмелиться дать однозначный ответ.

Мириам всегда учили, что не кровь определяет, кто ты такой, — только дела и поступки. Кровь может лишь проложить путь, но никогда не станет залогом уважения, если поступки дурны и недостойны благородного рода. Логэйн МакТир служил тому отличнейшим примером: простолюдин, ставший верным соратником, другом короля-освободителя, тэйрном Гварена…

Теперь оказался предателем, убийцей короля.

Если раньше его дела были направлены на освобождение Ферелдена, то теперь отправляли его в пучину хаоса, готовили лакомый кусочек Архидемону.

Если раньше его заслуженно почитали как героя, то сейчас лорды и леди должны были сместить его на Собрании Земель, чтобы спасти их Ферелден.

Поэтому в одном с эрлом Эамоном Мириам была согласна абсолютно:

— Логэйна нужно остановить.

— Я могу расценивать это как поддержку в возведении Алистера на престол Ферелдена?

Мириам с протяжным вздохом поднялась из-за стола и прошлась по комнате, разминая затёкшие мышцы и размышляя: в самом деле, не кровь Кусландов же делала её Волчонком, достойной дочерью тэйрна — её поведение; однако именно скверна внутри делала её Стражем, так что отныне невозможно было утверждать, будто бы кровь имеет столь малое значение.

Могло статься, что королевская кровь столь же значима и исключительна, как кровь Серых Стражей…

Мириам остановилась и с усмешкой покачала головой: «Ерунда! У королей кровь такая же, как у лордов и леди. Да даже если бы было иначе, Алистер… Он не хочет, чтобы в нём видели только королевского бастарда. Он хочет, чтобы в нём видели Алистера. А я обещала, что не посмотрю на него иначе». Мириам поморщилась, прикрыла глаза… И с облегчением выдохнула.

На Алистера действительно не получалось смотреть не как на Алистера — как на короля.

Мириам видела его разным: и милым неловким юношей, совершенно искренним в теплоте своих чувств; и надёжным напарником, которому каждый мог смело доверить прикрывать тылы; и идеальным Серым Стражем, по-настоящему радеющим за победу над Мором любой ценой, за помощь людям. Не королём.

Мириам раскрыла глаза и, подняв голову, холодно взглянула на эрла Эамона:

— Мне кажется, Алистер однозначно заявил, что не желает становиться королём.

— Это пока. Он колеблется, я это вижу. И в твоих силах его переубедить.

— А так ли это нужно? Мы можем отыскать доказательства злодеяний Логэйна — сомнения в его верности Ферелдену будет достаточно, чтобы Собрание Земель приняло нашу сторону и помогло предотвратить натиск Мора. Это всё, что нам пока нужно.

— Ты смотришь слишком мелко. Что будет с Ферелденом потом, когда Мор будет побеждён? Ты думала об этом?

Мириам честно помотала головой: заглядывать дальше Мора казалось слишком опасным — все эти мысли были чрезвычайно хрупкими и уже неоднократно могли разрушиться под натиском порождений тьмы, градом стрел и клинков наёмных убийц.

— Анора будет неплохой королевой, — неуверенно пожала она плечами.

При дворе ей доводилось бывать нечасто, а на торжествах по большей части она предпочитала вальсировать и угощаться, не собирая по углам сплетни. Но краем уха слышала, будто бы сам король Кайлан мало принимал участия в управлении государством и всё за него решала его супруга, Анора. Кайлана любили, Анору — уважали.

— Не спорю. Но её власть может быть подкреплена лишь браком с особой королевской крови. Если вообще возможно допустить мысль о дочери предателя на троне.

— Браком? — невольно скривилась Мириам.

— Браком. И если это всё, что тебя по-настоящему тревожит, то хочу заметить, что род Кусланд не менее благороден, чем род Мак-Тир, и тоже оказал большое влияние на освобождение Ферелдена.

Мириам криво усмехнулась. Она знала, с детства знала, что кровью ей проложен маршрут, который она способна изменить поступками. Знала, что её готовили в жёны какому-нибудь лорду. Может быть, даже одному из отпрысков Хоу! И прежде, конечно, не сопротивлялась, однако теперь вдруг стало противно. До жжения под кожей противно становиться разменной монетой или чьей-то игрушкой теперь, когда была способна сама распоряжаться своей судьбой практически свободно.

И эта свобода могла закончиться под венцом, на престоле.

— То, что вы сейчас говорите… — глухо прорычала она. — Мне об этом, конечно, известно. Но я предпочитаю не возвещать об этом на каждом углу, ибо это в прошлом. А вы, милорд, вы понимаете, что говорите?

— А ты? Прежде, чем дать ответ — подумай. Хорошенько подумай, Мириам. Кто знает, быть может, эрл Хоу и не посмел бы нанести удар по тэйрну Хайевера, не стой за ним кто-нибудь более могущественный.

Это был удар ниже пояса.

Мириам закусила дрогнувшую губу и развернулась к камину, обнимая себя за плечи. Эрл Эамон ещё какое-то время постоял над душой, а потом вышел из комнаты. Мириам с трудом проглотила ком в горле и раздражённо сморгнула накатившие слёзы.

Ей было страшно и тошно.

Если она ошибётся и вверит Ферелден в руки тирана (хотя Мириам не сомневалась, что Анора со своим опытом правления сумеет поддержать в стране порядок и справедливость), если не сумеет заручиться поддержкой лордов и леди и если вдруг Алистер всё-таки решит принять бремя правления… Тогда ей придётся или последовать на трон за ним (и здесь Мириам опять возвращалась к мысли, что Анора у власти принесёт гораздо больше пользы, чем она), или вручить его эрлу Эамону. Или Аноре.

Мириам не отпустит Алистера — только не теперь, когда они стали так опасно близки в мире на краю войны.

Поэтому ей оставалось уповать на то, что Алистер до самого Собрания Земель останется Серым Стражем больше, чем наследником королевской крови.

Мириам плюхнулась на стул и со страдальческим стоном растеклась всем корпусом по столу, накрывая руками распухшую голову.

Вспомнилось, что в Орзаммаре она, глядя, как на казнь ведут не плохого, в общем-то, гнома: такого же перемазанного в грязных интригах, как и все, (а ещё отдалённо напоминавшего эрла Эамона) — поклялась себе больше никогда не вмешиваться в дела королей — благо, статус Стража как будто бы позволял.

Но этот мир совершенно не интересовали её клятвы…

С каждым шагом пустынный воздух становился гуще. Вязким привкусом на языке отзывались кровь и горечь скверны, что впитали эти пески. Тёплый стремительный ветер Западного Предела кружил и затягивал бежевой пеленой всё, что только можно было разглядеть, вынуждая прикрывать глаза ладонью. Песчинки и обточенные временем и ветром кости больно кололи неосторожно обнажившуюся щёку.

Мириам подтянула платок повыше и тут же прикрылась ладонью от яркого белого диска. Сквозь завесу песка несмело проступили смутные очертания полуразрушенной крепости Адамант. С губ слетел слабый вздох, опаливший кожу под платком жаром. Конь настороженно пошевелил ушами, а потом фыркнул и тревожно затоптался на месте, несмотря на то что был привычен к Порождениям тьмы. Мириам успокаивающе похлопала его по бокам и сильнее натянула поводья.

Так и тянуло пуститься в галоп, но она себе не позволила. Зловеще тих был воздух вокруг крепости. Страшно было нарушить этот мертвецкий покой.

Конь шёл всё тяжелее, оборачивался, отфыркивался, тревожно трусил головой, и Мириам предусмотрительно обхватила ладонью рукоять короткого клинка на случай, если придётся отбиваться от мародёров, порождений тьмы или ещё кого похуже. В горле стремительно пересыхало.  Медленно турмалиновые башни крепости Адамант проступали из пелены песка, как очертания лжи в Тени, становились всё чётче, живее, осязаемее. И несмотря на то что над видом крепости немного поработала Инквизиция (хорошо хоть не снесла последний приют многих Стражей подчистую!), она всё равно выглядела внушительно. Ладно отстроенная, устремившая шипы во все стороны, сверкающая чистой чернотой, она как будто парила в неугомонных песках.

Точно эхо былого величия Серых Стражей. Ладонь вспотела сжимать клинок до тянущей боли. Конь брыкался, фыркал, не желал идти дальше, а у развороченных ворот и вовсе заплясал. Из-под копыт во все стороны полетели брызги песка, костей и металлической крошки. Всё, что осталось после осады Адаманта.

Благодарно потрепав коня по холке, Мириам ловко спешилась и тут же утонула по середину голеней в буроватом песке. По привычке размяв шею и руки после долгого путешествия, Мириам скинула капюшон и смело шагнула под арку.

На чёрной каменной кладке дальнего двора едва-едва прикрытые самой природой валялись неприбранные тела. Вернее то, что от них осталось. Сердце сжалось и задрожало у самого горла, когда под ногой звякнул сильверитовый грифон. Мириам нервно пнула его в ближайшую кучку песка и, стянув платок, жадно хватанула воздуха.

Алистер не шутил в своём последнем письме. От Адаманта действительно веяло чем-то нехорошим.

Но сильнее всего – смертью.

Собственные шаги зловещим эхом шуршали по ступеням. Ветер подвывал в трещинах стен и башен – ещё одних ранах, оставленных Инквизицией в живом мире. Хрустел песок. Под ногами и на зубах. Горький-горький, как безвыходность и отчаяние. Как они вообще могут иметь какой-то вкус?

Мириам поднималась по лестницам, просачивалась в приоткрытые двери с приржавевшими намертво петлями. И ей чудились отзвуки боя, случившегося три года назад. Морриган позаботилась о том, чтобы найти Мириам, и в вороньем клюве принести два письма – последние слова Алистера и копию отчёта Инквизитора о том, как всё было. Посмотрела на неё с полминуты глазами-бусинками и растворилась в густой темноте. Как обычно.

Мириам знала, что всё началось во внутреннем дворе.

А закончилось по ту сторону мира.

Петляя под арками и пальцами цепляясь за опалённые осквернённым дыханием камни, Мириам дошла до края. Разрушенный мост – страшное зрелище. Раньше, наверное, он пытался дотянуться до другого края Бездонного Разлома, связать воедино две разделённые части Предела.

Но в ночь штурма стал прямой дорогой в Тень.

Мириам туго сглотнула и на полусогнутых ногах дошла до самого края. Из-под носка сапога смутно проглядывал песок, коричневый от въевшейся крови и едва державший остатки камней. Ещё пара шажков – и безмолвная чернота.  В эту черноту падали милорд Инквизитор с ближайшим отрядом, проклятый Хоук с вездесущим Варриком Тетрасом и Алистер. И из шестерых не вернулся лишь Алистер. В груди стало тесно от доспехов из плотной кожи, от кольчужного корсета под ними, от крика, который просился на волю полгода. И Мириам отпустила его. Чернота поглотила вопль и вернула его, приглушённый, горький, надрывный – как прощальный крик Архидемона.

Мириам выдохнула и опустилась на колени. От Алистера не осталось ни могилы, ни пепла, ни следа – лишь эта звучно молчащая пустота.

— Алистер… — имя, такое родное и почти забытое, больно укололо язык. — Ал… Мне жаль. Я не успела. Но не прийти я не смогла. Знаешь, а я ведь не поверила. Когда Морриган в клюве принесла мне письма — я не поверила. А она своими вороньими глазами смотрела так внимательно и хмуро, что мне пришлось. Пришлось сделать вид, что поверила. На самом деле я не верю, Ал. Всё не могло закончиться вот так. Не должно было! Что мертво внутри, оно ведь… — из горла вырвался свист. — Не может погибнуть. Мы должны были вместе отправиться на Глубинные Тропы, едва первый из нас почувствует Зов. Или вовсе избавиться от него и зажить где-нибудь в Вольной Марке, скрывшись ото всех. — Руки сжались в кулаки, на зубах хрустнул песок. — И так будет. Я тебе обещаю, Ал, так будет. Ты ведь жив. Я знаю тебя, Ал, ты жив! Ты не мог погибнуть. После всего, что мы с тобой пережили… Сколько раз мы с тобой избегали смерти! Помнишь, как Винн сокрушалась, когда латала нас после побега из темницы? — Мириам нервно усмехнулась и, стянув наградные перчатки Серых Стражей, растерянно посмотрела на свои ладони, грубые, зачерствевшие под погодой и сражениями; десять лет назад их бережно держали руки Алистера меж позолоченных витражей Старкхэйвенской церкви. Нижняя губа предательски задрожала: — Быть может, мы потому и выживали, что были всё время вместе? И в разгар Мора, и в том Киркволльском хаосе… Прости… Я первой нарушила клятву, которую мы друг другу дали. Оставила тебя ради призрачного исцеления. А надо было отправиться с тобой! Ты знал, что Великая Чародейка Фиона была Серым Стражем и сумела избавиться от Зова? Ответ был ближе, чем я думала…

Мириам тихо выдохнула, запрокинув голову к небу. Ветер здесь был как будто тише, песок с шорохом прокатывался, полируя камни, слёзы бесконтрольно катились по лицу, болезненно пощипывая кожу. Мириам дрожащими горячими руками накрыла щёки.

— Я знаю, — шепнула она. — Знаю, ты теряешься, когда я плачу. Я постараюсь больше не плакать при тебе, правда. Но, знаешь, ты всегда поступал верно. Тогда ночью, когда я проснулась от первого видения, твой голос звучал так спокойно, что я смогла тебе довериться, разделить наши трудности пополам. И в ту ночь… Перед решающим сражением. Знаешь, наверное, я редко тебе это говорила, но я ни на мгновение не жалела о ритуале с Морриган. И никогда не считала это изменой, вопреки традициям знатных родов. Тогда, перед камином, я плакала не потому что мне было обидно или больно. А потому что ты не знал, куда себя деть, соглашаясь на это. Знаешь, если бы я могла провести ночь с Морриган, я бы это сделала без раздумий! Моя вина в том, что я женщина. И что ты послушал меня. Ты ни в чём не был виноват. А ребёнок, о котором ты писал… Напрасно ты извинялся. Мы оба знали, что это случится. Это была необходимость, Ал, хотя она и очень грызла тебя. Дело было даже не в том, что я могла погибнуть. Мне не хотелось, чтобы погиб ты. Ты бы ведь кинулся к Архидемону — я знаю. Огрел бы меня эфесом по голове и полетел бы ему навстречу. А мы только-только начинали жить…

На краю пустыни стало вдруг зябко, и холодный озноб заколотил Мириам, закованную в броню. Она обняла себя за плечи и до жара растёрла их. Но всё равно не хватало мягких и немного неуклюжих объятий Алистера.

— Знаешь, ты был прав: в Тевинтере дружелюбием и не пахнет. Зато там красиво. То есть… Он не похож ни на Орлей, ни на Ферелден, ни на один из марчанских город — он зловещий, тёмный, но в нём какая-то особая красота. Мне нравилось наблюдать, как ночью там переливаются кристаллы, освещая улицы. Хотя вряд ли тебе бы там понравилось: там слишком много разной магии. Жаль только, что и тамошние маги оказались бессильны. Я только потеряла время! 

«И тебя…» — духу признать это вслух не хватило. В груди тоненькой жгучей искрой дотлевала надежда в чудесное спасение Алистера, Мириам чувствовала, что его сердце ещё билось. Удача не могла отвернуться от них. Мириам посмотрела в черноту разлома. Говорят, он устремлён глубже Глубинных Троп — в никуда. А может, напрямую к Древним Богам — носителям Мора!

Если бы все, кого Алистер на свою беду сопровождал, упали туда, надежды не было бы. Но Тень — это ведь совсем иное… Неисследованное.

— Я читала отчёт. Наверное, это единственное, что могла мне передать Лелиана. Это не твоё дело, Ал! Зачем ты остался? Твоё дело — порождения тьмы, как Корифей, а не демоны. С демонами сражаться — долг Инквизитора. Ей бы остаться в Тени. Вы бы ушли, а она в любой момент раскрыла бы разрыв в любом месте! Он же могла! Если бы это был твой выбор, я бы не смела осуждать, но Инквизитор… Чем думала она? Обезглавить Стражей? Поставить какого-нибудь родственника во главе? Не понимаю. И не приму. Кошмар ведь ненадолго отвлёкся на тебя, не так ли? Он питается не человеческой плотью и кровью, а страхами. Ал, мы ведь ничего не боимся? Скверна выжгла все страхи. Когда носишь в себе саму смерть, ничего страшнее и представить нельзя. Кошмару ты не интересен. И что ты там делаешь? Бродишь по Тени, как первые магистры? Только, пожалуйста, не лезь к Создателю. Не ищи его. Лучше я сама тебя найду, чем тебя сбросят к прочим Древним Богам.

Мириам не заметила, как улыбнулась. Шмыгнула носом и усмехнулась, воображая, как Алистер вываливается из Тени где-нибудь за то, что дурацкой шуткой о собаках прогневал Создателя. Хотя, пожалуй, Андрасте, слывшая большой любительницей мабари, непременно помиловала бы Ала и хотя бы смягчила его падение.

На миг в золоте песков Мириам привиделась улыбка Ала. Лёгкая, безмятежная и немного смущённая, как в первые дни их странствий. Мириам прикрыла глаза и покачала головой. Шёпот растворился в шуршании песка по каменной кладке:

— Наверное, я слишком редко говорила, как люблю тебя. Реже, чем следовало бы, при нашей-то жизни. Но… Ты ведь и сам знаешь: я никогда и никого так не любила. Когда наш пёс умер на моих руках, когда ты собственноручно стёр мне слёзы… У меня не осталось никого дороже тебя. Даже Фергюс за целую жизнь не сумел занять в моей душе столько места, сколько ты. Я люблю тебя, Ал. Люблю всем своим осквернённым сердцем. И я всё отдам, чтобы вновь увидеть тебя. Я найду тебя, обещаю. Даже если для этого придётся снова взорвать в небеса и сразиться с оставшимися Архидемонами. Даже если для этого придётся войти в Тень.

Мириам медленно поднялась. Ветер поспешил вплести песчинки в её волосы, потерзать раздражённые щеки. Дрожащими пальцами она смахнула с лица пряди, а потом отстегнула с груди наградной знак Серого Стража. С оглушительным звоном он ударился о камень и сорвался из-под носка сапога. Мириам сжала кулак у груди и посмотрела, как гаснет серебряная искра в черноте.

Теперь там не осталось ничего. Только Бездонный Разлом.