Метка: политические интриги

  • Щенки

    Щенки

    Пока старый волк на охоте, волчата осваивают волчий вой.

    В чёрном небе над королевством беспокойно-красными волнами плясали отблески факелов, зажжённых во всех дворах. Из домика в домик сновали люди, разнося поздравления, ароматы запечённой дичи и ужины. Из особняков через открытые окна на каменные кладки лились звуки музыки — бряцанье мандолин, посвистывание флейт, перезвон бубенцов и бубнов, веселое повизгивание скрипки, — а с ними смех, вино и презрение.

    Брайс и Эрик, посмеиваясь, вышли из сумрачных коридоров замка на балкон. Их кубки из тёмного серебра почти беззвучно соприкоснулись, прежде чем Эрик и Брайс пригубили вино и навалились на перила, свысока глядя на затянувшуюся предпраздничную сутолоку на улочках королевства.

    Старый король задерживался на пути с победоносной войны. Народ ждал его, высыпав на улицы, вывесив флаги из окон, повязав праздничные ленты на покосившиеся дверные ручки, и готовил традиционные блюда из дичи. Ждали и принцы, наотрез отказавшись ожидать отца в летнем охотничьем дворце и посвящать ему первую охоту сезона, как того желал сам король.

    Они предпочли стоять на балконе городского замка — вблизи народа — и разделять эту радость с ними.

    — И всё-таки нам стоило бы приказать приготовить какую-нибудь дичь. Отец будет рассержен, — Эрик поболтал вино в бокале и перегнулся через перила, разглядывая нарядно разодетые фигурки на линии ниже рынка. — В конце концов, наши охотники достаточно умелы, а псы достаточно выдрессированы, чтобы загнать какого-никакого вепря.

    — И охота тебе с этим возиться? — скривился Брайс и, небрежно поддерживая бокал двумя пальцами, сделал пару жадных глотков. — Если уж отцу будет так угодно, народ поделится?

    — Народ? — усмехнулся Эрик и осторожно отодвинул ещё полный бокал в сторону. — Интересно, какой? Этот или тот.

    Эрик кивнул за спину Брайса: туда, где в мутных светлых от множества свечей окнах пьяно танцевали силуэты.

    — Народ у нас только один, Эрик.

    В голосе Брайса звучало презрение. Эрик качнулся на пятках и сжал руки в кулаки — он делал так с самого детства, словно душил поганого змея ненужных эмоций, — Брайс с улыбкой прислонился бедром к балюстраде.

    — Эрик, давно пора понять, что народ в королевстве… Неоднороден. Есть те, кто поддерживает и обеспечивает власть короля. А есть те, кто действительно с радостью разделят с королем свой хлеб.

    — Вот как? — Эрик сердито почесал неопрятную щетину и, подперев кулаком щёку, кивнул под ноги. — А кто поделится с ними?

    Брайс пожал плечами и, оттягивая ответ, вновь прильнул к кубку.

    — Им нечего есть. Сейчас они съедают все запасы, потому что в королевстве праздник. Потому что король вернулся с победой. Потому что это традиция.

    Эрик знал, о чём говорил. Его нередко замечали — правда, притворялись, что и не замечали вовсе — выскальзывающим через двери для прислуги в город, переодетым то в кожаный жилет сокольничего, то в рваную рубаху рыбака, то в серое платье сапожника. Злые языки говаривали, что это его влечёт дурная кровь его матери-служанки, несчастной любовницы короля. Старый король, прикрыв ладонью лицо, убеждал советников — и себя, наверное, — что хороший король должен беспокоиться о своём народе и смотреть ему в глаза.

    — Король не должен забирать у народа последнее, королю надлежит с ним делиться.

    Брайс безразлично пожал плечами, как и всегда, когда дело касалось народа. Куда больше его забавлял невинный флирт на балах, торжественные визиты в замки советников и выступления бродячих трупп из иных королевств.

    Пока Эрик оттачивал навыки боя и охоты, зарабатывал мозоли на ладонях от меча и тяжёлой простой работы, Брайс стирал ноги в кровь в развесёлых танцах и перебирал тонкими бледными пальцами корешки книг в отцовской библиотеке, к которым сам отец, впрочем, притрагивался мало.

    — Король и делится. Взгляни сам: теперь дети, что помладше, могут идти в школы, учиться считать и писать.

    — Чтобы потом идти помогать родителям торговать. Мясом, рыбой… Собой.

    — Это их выбор. Их предназначение.

    — Да? — усмехнулся Эрик, взъерошив волосы. — Интересно, кто его им определил? Аристократы?

    Уколол.

    Во всяком случае, Брайс уязвлённо поморщился и как-то ссутулился, прежде чем взглянуть в сторону замков и особняков, где веселились богачи. Сын дочери правителя диких северных земель, первый законный сын короля, он был обречён стать частью знати, её любимцем. Никто не замечал, как он подолгу репетировал учтивую улыбку в зеркале в полный рост в медной оправе в своей гардеробной, никто не догадывался, что часами он просиживал над книгами и скрупулёзно скрипел пером отнюдь не в стремлении совершить новое открытие — только бы не забыть уже известное, но столь неочевидное.

    Брайс встряхнул светлыми кудрями, распрямился и одарил брата всё той же учтивой улыбкой:

    — А нам с тобой – кто? Как ты думаешь, ты принц, оттого что ты рождён служанкой? Или королём?

    — Скажешь — нет? — сощурился Эрик.

    Он весь подобрался, острые лопатки выступили в блестящем чёрном кафтане — словно чёрный демон, тигр, готовящийся к прыжку — однако кидаться на брата не спешил. Слушал. Внимательности ему было не занимать.

    Брайс оскалился, обнажив ровные здоровые зубы — редкость для аристократии — и чуть склонил голову вправо, как любопытный послушный пёс. Казалось, он забавлялся, на самом деле — упивался победой, замешательством Эрика.

    — А что ты скажешь? Смог бы ты оказаться здесь, если бы твоя мать родила тебя не в стенах замка, а, скажем, вон там.

    Кивком головы Брайс указал вниз, на одноэтажные одинаковые, залепленные соломой и известью, домики, где стоптанные деревянные башмаки поднимали пыль улиц. Эрик задумался. Наверное, метался от дома к дому, воображая себя то сыном кузнеца, то сыном рыбака, то сыном пекаря. Его рука стремительно схватила кубок. Эрик сделал несколько жадных глотков.

    — Я понял, о чём ты. Зайчонок среди зайцев вырастет зайцем. Оленёнок — оленем. Так и волчонку надлежит вырасти волком, только если его не вырастят собаки. Тогда он вырастет слепо преданным цепным псом.

    Брайс расхохотался, его ладонь легла на напряжённое плечо Эрика:

    — Послушай, братец, тебе всё-таки стоит посетить хоть одно торжество. Уверен, самые прекрасные девушки падут к твоим ногам, стоит тебе отчебучить что-нибудь эдакое.

    — Насмехаешься? — Эрик дёрнул плечом, отшатываясь от брата. — Не устал?

    — Вот уж неправда, — Брайс приблизился к Эрику на расстояние полутора шагов и по-мальчишески ткнул его локтем в предплечье. — Я и вправду сам бы лучше не сказал. Ну чего ты такой мрачный? Праздник же!

    Эрик покачал головой:

    — Честно говоря, опасаюсь возвращения отца. Он ведь действительно из тех, кто заставит народ поделиться последним, чтобы отпраздновать свою победу.

    — Ну, — Брайс нервно поправил манжеты, — победа досталась нам большой кровью. Стольким придётся выражать соболезнования. Народ должен ценить то, что король для них делает. А это невозможно без требований и ограничений.

    Эрик остервенело замотал головой.

    — Нет-нет. Знаешь, что происходит с повозкой, у которой слишком сильно затянули колесо?

    — Нет…

    — Точно. Я и забыл, что ты подобного не делал… — беззлобно усмехнулся Эрик. — Так вот… Она не едет. В лучшем случае. Или ломается. Государство движется на четырёх колёсах. Богатство, армия, вера — народ. Стоит хоть одному из колёс перестать работать…

    Эрик развёл руками. Брайс ненадолго умолк, а после неровно усмехнулся:

    — Знаешь, пожалуй, нам следует править вдвоём.

    Эрик согласно покивал, но тут же опомнился:

    — Править?

    Если бы старый король услышал — убил бы на месте, не посмотрев, что это полушутливое предложение отпустил его собственный сын, как убил четырёх братьев на пути к тогда ещё скромному трону.

    Брайс растерянно помотал головой и поспешно взъерошил волосы:

    — Да я так… О будущем просто… Задумался вдруг. Но ты начал этот диалог первым.

    Эрик и Брайс посмотрели друг на друга в растерянности, а потом расхохотались. Смех их, тихий, чуть придушенный, взвивался в густой и теперь неспокойно тихий воздух.

    — Ладно, — приобняв Брайса за плечо, Эрик кивнул в сторону тёмных коридоров замка, — пойдём-ка туда, где потише. А то ещё старый Конрад вдруг услышит, отцу донесёт.

    — Если старый Конрад хочет услышать — он услышит.

    В этом Брайс был, несомненно, прав. Братья обнялись, а старый Конрад прильнул к тонкой щели в каменной кладке, силясь разглядеть по-прежнему острыми глазами, не мелькнёт ли в руке одного из наследников нож.

    Когда же молодые короли, обнявшись, двинулись в сторону прочь от балкона, перекидываясь шутками и воспоминаниями о счастливом детстве, старый Конрад покачал головой и двинулся по холодному коридору прочь, к своему кабинету.

    Стук костяной трости тонул в тишине потайных коридоров. Прихрамывая на раненую ногу, Конрад размышлял, как же жестокому старому королю удалось вырастить двух своих сыновей столь неразлучными и даже мысли не допускающими о братоубийстве.

    Как удалось двум молодым королям уродиться столь схожими при разных матерях, вырасти столь дружными и так гармонично, словно две половины плода, дополняющими друг друга, и через многие годы оставалось загадкой.

    В кабинете Конрад первым делом зажёг факел и благовония в оленьем черепе пред алтарём. По кабинету заструился густой тяжёлый аромат леса, а Конрад присел за стол.

    Оставалось надеяться, что тревожное письмо, написанное быстрым скошенным почерком о том, что старый король, прельстившись триумфальной охотой на золоторогого оленя, упал с лошади и сильно повредился, окажется лишь предостережением старому королю или пустым беспокойством.

    Потому что в груди Конрада всё равно зрело предчувствие гражданской войны.

  • Последнее слово

    С каждым мигом в зале становилось тяжелее дышать.

    Украдкой ослабив тесьму на льняной тунике и вскользь коснувшись ключиц, Мириам сложила руки перед собой и повела плечами. Ей всё ещё нужно было сохранять достоинство, осанку и терпение. За узким окном густели августовские сумерки, но прохладой и не веяло: напротив, воздух раскалялся всё сильнее и сильнее. Эрл Эамон и Алистер ругались на повышенных тонах. Эрл Эамон — со спокойствием, присущем отцу, воспитывающему непутёвого сына; Алистер — с хорошо знакомым Мириам негодованием уязвлённого ребёнка. Вот только казалось: ещё одно слово — и они потеряют контроль, превратятся в бешеных Огренов, кидающих друг в друга не отрезвляющие аргументы — гневливые оскорбления. Дрожь неприязни пронеслась по телу, и загрубевшие в этом бесконечном походе ладони стукнули по столу оттого лишь, что воспитание семьи Кусланд ещё не зачерствело окончательно. Звук вышел негромким, едва различимым, но мужчины на мгновение приостановили перебранку.

    Алистер, заметно порозовевший не то от ярости, не то от смущения, почесал щетину и с напускной невозмутимостью обратил взор на стены. Эрл Эамон помассировал переносицу и кинул на Мириам утомлённый взгляд. Она с трудом подавила желание развести руками.

    Мириам не понимала, зачем здесь так необходима она. Двое мужчин, не чужие друг другу, вполне могли бы самостоятельно разобраться с престолонаследием, друг с другом. Однако они то и дело оборачивались на неё. Приходилось выпрямляться и принимать сосредоточенный вид, несмотря на то что все доводы Мириам выучила наизусть, в каких бы выражениях они ни преподносились. Алистер не намерен был принимать корону, отказываться от долга Стража и свободы; эрл Эамон давил на невозможность сохранения власти за Логэйном и на кровь.

    Кровь, кровь…

    Как много поводов для гордости раньше давало это слово Мириам Кусланд, наследнице воинственного рода! А теперь лишь неприятно зудело под кожей.

    После Орзаммара никак не удавалось отделаться от мерзкого ощущение, что все они, благородные лорды и леди любых стран, — одной крови в сущности, но не голубой, не красной и даже не чёрной, а какой-то подгнившей и зловонной.

    — Алистер, прошу, внемли голосу разума в конце концов, — заговорил Эамон тихо-тихо, отвернувшись к камину, — без тебя Ферелден так и останется под гнётом Логэйна. Ты ведь этого не хочешь, как и я.

    — Да. Не хочу, — сухо и грубовато отозвался Алистер. — Равно так же, как и не желаю становиться королём.

    — Я понимаю: ты опасаешься ответственности, власти, незнакомого дела. Напрасно. На этом пути я стану сопровождать тебя, помогу, научу. Ты не останешься один на один с целым Ферелденом.

    — Вовсе нет. Я не боюсь ответственности и власти, милорд. Если придётся, я приму их. Однако моя нынешняя жизнь нравится мне куда как больше.

    Эрл Эамон едва слышно усмехнулся и, потерев бороду, отвернулся от камина. Алистер нервно переступил с ноги на ногу.

    — Твоя жизнь определена твоим родством с королём, увы, — с расстановкой повторял эрл Эамон, практически вплотную подходя к Алистеру. — Сейчас у тебя больше прав на престол Ферелдена, чем у кого бы то ни было. Будет большой ошибкой не воспользоваться этим.

    Они замерли, глядя глаза в глаза, но лишь на мгновение. В следующий миг Алистер потупил взгляд и отступил на полшага.

    — Может, мне следует напомнить, что во мне течёт не только королевская кровь? Но ещё и кровь Серых Стражей? — тряхнул головой он и в отчаянии рубанул рукой воздух. — Я выйду. Прогуляюсь.

    Алистер развернулся и торопливо покинул залу. Эрл Эамон с Мириам долго смотрели ему вслед. Пока совсем не стихло эхо неравномерных чеканных шагов. А потом эрл Эамон обернулся к Мириам, и глаза его опасно сверкнули.

     — За всё время я не услышал от тебя ни слова. Но хотел бы узнать, что же об этом думаешь ты?

    Мириам сцепила пальцы в замок, чтобы не заёрзать на стуле от проницательного взгляда.

    Она ничего не думала. А точнее думала слишком многое, чтобы осмелиться дать однозначный ответ.

    Мириам всегда учили, что не кровь определяет, кто ты такой, — только дела и поступки. Кровь может лишь проложить путь, но никогда не станет залогом уважения, если поступки дурны и недостойны благородного рода. Логэйн МакТир служил тому отличнейшим примером: простолюдин, ставший верным соратником, другом короля-освободителя, тэйрном Гварена…

    Теперь оказался предателем, убийцей короля.

    Если раньше его дела были направлены на освобождение Ферелдена, то теперь отправляли его в пучину хаоса, готовили лакомый кусочек Архидемону.

    Если раньше его заслуженно почитали как героя, то сейчас лорды и леди должны были сместить его на Собрании Земель, чтобы спасти их Ферелден.

    Поэтому в одном с эрлом Эамоном Мириам была согласна абсолютно:

    — Логэйна нужно остановить.

    — Я могу расценивать это как поддержку в возведении Алистера на престол Ферелдена?

    Мириам с протяжным вздохом поднялась из-за стола и прошлась по комнате, разминая затёкшие мышцы и размышляя: в самом деле, не кровь Кусландов же делала её Волчонком, достойной дочерью тэйрна — её поведение; однако именно скверна внутри делала её Стражем, так что отныне невозможно было утверждать, будто бы кровь имеет столь малое значение.

    Могло статься, что королевская кровь столь же значима и исключительна, как кровь Серых Стражей…

    Мириам остановилась и с усмешкой покачала головой: «Ерунда! У королей кровь такая же, как у лордов и леди. Да даже если бы было иначе, Алистер… Он не хочет, чтобы в нём видели только королевского бастарда. Он хочет, чтобы в нём видели Алистера. А я обещала, что не посмотрю на него иначе». Мириам поморщилась, прикрыла глаза… И с облегчением выдохнула.

    На Алистера действительно не получалось смотреть не как на Алистера — как на короля.

    Мириам видела его разным: и милым неловким юношей, совершенно искренним в теплоте своих чувств; и надёжным напарником, которому каждый мог смело доверить прикрывать тылы; и идеальным Серым Стражем, по-настоящему радеющим за победу над Мором любой ценой, за помощь людям. Не королём.

    Мириам раскрыла глаза и, подняв голову, холодно взглянула на эрла Эамона:

    — Мне кажется, Алистер однозначно заявил, что не желает становиться королём.

    — Это пока. Он колеблется, я это вижу. И в твоих силах его переубедить.

    — А так ли это нужно? Мы можем отыскать доказательства злодеяний Логэйна — сомнения в его верности Ферелдену будет достаточно, чтобы Собрание Земель приняло нашу сторону и помогло предотвратить натиск Мора. Это всё, что нам пока нужно.

    — Ты смотришь слишком мелко. Что будет с Ферелденом потом, когда Мор будет побеждён? Ты думала об этом?

    Мириам честно помотала головой: заглядывать дальше Мора казалось слишком опасным — все эти мысли были чрезвычайно хрупкими и уже неоднократно могли разрушиться под натиском порождений тьмы, градом стрел и клинков наёмных убийц.

    — Анора будет неплохой королевой, — неуверенно пожала она плечами.

    При дворе ей доводилось бывать нечасто, а на торжествах по большей части она предпочитала вальсировать и угощаться, не собирая по углам сплетни. Но краем уха слышала, будто бы сам король Кайлан мало принимал участия в управлении государством и всё за него решала его супруга, Анора. Кайлана любили, Анору — уважали.

    — Не спорю. Но её власть может быть подкреплена лишь браком с особой королевской крови. Если вообще возможно допустить мысль о дочери предателя на троне.

    — Браком? — невольно скривилась Мириам.

    — Браком. И если это всё, что тебя по-настоящему тревожит, то хочу заметить, что род Кусланд не менее благороден, чем род Мак-Тир, и тоже оказал большое влияние на освобождение Ферелдена.

    Мириам криво усмехнулась. Она знала, с детства знала, что кровью ей проложен маршрут, который она способна изменить поступками. Знала, что её готовили в жёны какому-нибудь лорду. Может быть, даже одному из отпрысков Хоу! И прежде, конечно, не сопротивлялась, однако теперь вдруг стало противно. До жжения под кожей противно становиться разменной монетой или чьей-то игрушкой теперь, когда была способна сама распоряжаться своей судьбой практически свободно.

    И эта свобода могла закончиться под венцом, на престоле.

    — То, что вы сейчас говорите… — глухо прорычала она. — Мне об этом, конечно, известно. Но я предпочитаю не возвещать об этом на каждом углу, ибо это в прошлом. А вы, милорд, вы понимаете, что говорите?

    — А ты? Прежде, чем дать ответ — подумай. Хорошенько подумай, Мириам. Кто знает, быть может, эрл Хоу и не посмел бы нанести удар по тэйрну Хайевера, не стой за ним кто-нибудь более могущественный.

    Это был удар ниже пояса.

    Мириам закусила дрогнувшую губу и развернулась к камину, обнимая себя за плечи. Эрл Эамон ещё какое-то время постоял над душой, а потом вышел из комнаты. Мириам с трудом проглотила ком в горле и раздражённо сморгнула накатившие слёзы.

    Ей было страшно и тошно.

    Если она ошибётся и вверит Ферелден в руки тирана (хотя Мириам не сомневалась, что Анора со своим опытом правления сумеет поддержать в стране порядок и справедливость), если не сумеет заручиться поддержкой лордов и леди и если вдруг Алистер всё-таки решит принять бремя правления… Тогда ей придётся или последовать на трон за ним (и здесь Мириам опять возвращалась к мысли, что Анора у власти принесёт гораздо больше пользы, чем она), или вручить его эрлу Эамону. Или Аноре.

    Мириам не отпустит Алистера — только не теперь, когда они стали так опасно близки в мире на краю войны.

    Поэтому ей оставалось уповать на то, что Алистер до самого Собрания Земель останется Серым Стражем больше, чем наследником королевской крови.

    Мириам плюхнулась на стул и со страдальческим стоном растеклась всем корпусом по столу, накрывая руками распухшую голову.

    Вспомнилось, что в Орзаммаре она, глядя, как на казнь ведут не плохого, в общем-то, гнома: такого же перемазанного в грязных интригах, как и все, (а ещё отдалённо напоминавшего эрла Эамона) — поклялась себе больше никогда не вмешиваться в дела королей — благо, статус Стража как будто бы позволял.

    Но этот мир совершенно не интересовали её клятвы…

  • Рокировка

    Аварис Тревельян приучили держать голову высоко в любой ситуации — мадам де Фер расстаралась в своё время, — поэтому она растворяется в элювиане, чтобы ступить в Минратоус, с небрежной улыбкой, с какой вальсировала на торжествах в Летнем Дворце в Игре, и в том же домашнем костюме, в каком её эвакуировала из осаждённого Зимнего Дворца Морриган.

    Юг утопает в крови и скверне — она слышала это изо дня в день, она видит это в сияющих глазах-самоцветах девчонки Рук и, властным жестом подняв ладонь, просит, во-первых, позволить им уединиться, а во-вторых, подать ей пирожные.

    Морриган ухмыляется, побагровевшая Нитка молчит, а Рук — Рук прикусывает язык в полумиге от укола. Что ж, она хотя бы умеет держать себя в руках — уже неплохо. Аварис присаживается за стол в отгороженной зоне — Дориан называл это «гостиными» — ей подают два кремовых пирожных и чайничек. Кончики живой руки поглаживают чуть тёплое пузо; с губ невольно срывается тоскливый вздох: зачарованный чайничек Селины остался в покоях. Осталось надеяться, что повстанцы их не разворотили.
    Рук остаётся стоять. Аварис глядит на неё исподлобья, подумывая, начать с крема или с песочной корзиночки.

    Они — разные. Рук — рядовая. Быть может, чуть лучше обычной рядовой разведчицы Лелианы. Тревельян была избранной. Главой древнего воскрешённого ордена, победительницей драконов, несущей спасение всем землям Юга не по своей воле, но по воле случая. Рук же просто… Рук. Ладья. Ещё одна фигура в шахматной партии древнего бога — он, кстати, так и не научил Аварис выигрывать, — исполняющая её же приказ.

    В Рук нет ничего героического: ни следа того, что Аварис наблюдала в Логэйне Мак-Тире и даже — по телу предательски прокатывается жгучая дрожь, но годы Игры дают о себе знать, и Аварис невозмутимо убирает с кончика носа крем — Алана Хоука.

    Девчонка. Может быть, чуть старше самой Аварис, когда магия Соласа её клеймила. Но ведёт себя как совершенная девчонка на своём первом балу в честь герцогини Дол: стоит перед ней, сутулая, топчется с ноги на ногу и хочет ввернуть что-то ещё, кроме того громкого нахального обвинения. Но не может подобрать слов.Аварис делает крохотный глоток чая — смочить горло, и, кинув быстрый взгляд исподлобья, приказывает:

    — Сядь.

    В голосе пробивается выкованная годами наместничества сталь, и Рук начинает суетиться вокруг стула. Скрипят ножки, пошатывается низкий столик — Аварис едва успевает подхватить чашку — и они наконец оказываются друг напротив друга. Глаза в глаза.

    — Говори, — повелительно кивает Аварис.

    Если не даст разрешение, эта игра в гляделки будет продолжаться вечность, она знает.

    — Думаешь, мне нужно твоё разрешение? — Рук откидывается на спинку кресла и вольготно закидывает ногу на ногу. — Всё-таки из нас двоих я исправляю твои ошибки, а не наоборот.

    — И тем не менее вы зачем-то позвали меня сюда.

    — Морриган, — бросает сквозь зубы Рук и косится в сторону. — Она сказала, что у неё есть информация. Я не думала, что она приведёт… Тебя.

    У девчонки определённо какие-то проблемы с Инквизицией: похоже, Варрик так и не научился вовремя прикусывать язык.

    — Видишь ли, моя дорогая, — голос Аварис плывёт и теряется в клубах дыма под потолком: за соседней перегородкой кто-то раскурил кальян. — Ошибки неизбежны. Тем более, когда занимаешь такой высокий пост. Нужно просто научиться с ними жить.

    — Хардинг совсем по-другому отзывалась об Инквизиции. Чуть ли не о силе мира, — поскрипывает зубами Рук, скрещивая руки под грудью. — Выходит, не так?

    — Священный Совет, — воспоминание отдаётся фантомной болью в левой руке и горечью под языком, которую Аварис торопится заесть розовым кремом. — Показал, что Инквизиция оказалась на многое не способна. Не способна противостоять вторжению кунари, не способна постоять за саму себя…

    О начавшемся восстании магов после реформ в Кругах, проведённых Вивьен, Аварис молчит: эта девчонка родом из Тевинтера — здесь всё иначе.

    — Зато её лидер горазд прятаться по норам. И очень недоволен, когда его из этих нор вытаскивают…

    От неожиданности Аварис едва не давится голубикой с верхушки капкейка, оставленной на самое сладкое, и вскидывает бровь. Давно с ней никто не разговаривал в подобном тоне — и Аварис с трудом унимает всколыхнувшийся гнев.

    Всё-таки здесь она гостья, а не хозяйка положения, как на Юге.

    — Не знаю, понимаешь ли ты значение слова «укрытие», но да, я укрывалась от всего, что происходит на Юге, потому что моя жизнь слишком дорога. И вот результат: я здесь, чтобы помочь!

    — Да, я заметила, какую неоценимую помощь по уничтожению запасов сладкого ты оказываешь нашему делу.

    — Не забывай, с кем ты разговариваешь!

    — О, и с кем же?

    — Я Аварис Летиция Андромеда из дома Тревельянов, законная наследница банна Тревельяна, леди Оствика, Вестница Андрасте, леди Инквизитор, Охотница на Драконов, Инквизитор Тепловей, графиня Киркволла и герцогиня Дол. Советник по внешней политике Орлея, регент больного Императора.

    Рук слушает это, склонив голову к плечу, и наконец фыркает:

    — Не устала это произносить? Как минимум, три книжные строчки. Ты забыла добавить: любовница Императора Орлея.

    — И горжусь этим, — подмигивает Аварис, плавно перекидывая ногу на ногу. — А у тебя какие-то проблемы?

    Судя по румянцу на лице Рук, какие-то проблемы есть, но с Аварис обсуждать она их явно не намерена. Она щерится дикой псиной из захолустной подворотни и выплевывает, как обвинение:

    — Пока ты спасалась от Моров, умирали люди. Подчиненные тебе люди, твоя прислуга, в твоем дворце — умирали!

    — И тем не менее матушка Нитки и прочие родственники верных мне людей оказались спасены. Люди всегда умирают, — Аварис отправляет пирожное в рот и смахивает крошки с уголков губ. — И чем раньше ты с этим смиришься, тем лучше. Всех не спасти. Важно уметь выбирать.

    Рук поджимает губы и в задумчивости накручивает рыжий локон на палец. Категоричная, стремительная, рыжая, бледная — она неуловимо напоминает Аварис Лелиану. Только её хладнокровия Рук не достаёт. Потому что она тут же опускает сжатый кулак на подлокотник.

    — Нужно пытаться спасти всех!

    — Зачем?

    Аварис мягко улыбается и снова подливает чай; видимо, этой девочке ещё не доводилось выбирать, кто сегодня умрёт, любовник на одну ночь или опытный командир, потенциальный глава опасно аполитичного ордена. В живых Аварис, конечно же, оставила любовника, пусть он и сгинул с концами после оставления Варриком поста Наместника и последующей начавшейся неразберихи в Киркволле. Сожалела ли? Возможно. Зато Юг не привлёк никакой третьей силы, пытаясь задушить её Инквизицию.

    — Но ты же зачем-то увела Инквизицию в подполье. Не разогнала совсем.

    — Во-первых, силу такого масштаба не разогнать по щелчку пальцев, — Аварис с усмешкой цокает пальцами протеза. — А во-вторых, я распустила Инквизицию не чтобы она перестала помогать, а чтобы она не принесла проблем, которые пришлось бы разгребать другим.

    Аварис лукавит: Игра (и Солас) приучили быть честной лишь наполовину.

    Аварис Тревельян распустила Инквизицию, чтобы никто не пытался решить её проблемы — а значит, не смог бы присвоить себе. Свою армию, свою силу, поклоняющуюся Вестнице Андрасте (даже если у Создателя никогда и не было Невесты), Аварис Тревельян не доверит даже мадам де Фер, самой Верховной Жрице Виктории.

    — Значит, ты пришла взять дело в свои… Руки?

    Рук ухмыляется исключительно самодовольная — этим дурацким каламбурам её научил Варрик, не иначе. Аварис постукивает механическими пальцами по столешнице. Видимо, даже такой пешке, как Рук, не чуждо самолюбие.

    — Нет.

    Аварис мотает головой, мысленно добавляя: «Пока». Она всё ещё помнит полушутливое предложение Варрика обратить взор на Север, чтобы тот пал под силой её имени. И сейчас — самое время. Смятенный, разрозненный, паникующий Север объединит имя Инквизитора Тревельян, сместит с постов и Чёрного Жреца и Верховную Жрицу Викторию (кое-какие взгляды Вивьен Аварис теперь кажутся устарелыми), если только она удержит в руках Юг.

    — Тогда что? Пришла просить помощи в делах на Юге? Там дела обстоят совсем плохо?

    Рук заинтересованно — даже слишком для дерзкой девчонки — подаётся вперёд, и Аварис едва не расплескивает чай себе на руку.

    — Повторюсь, Рук. Юг — моя забота, не твоя.

    «Юг — моя территория», — хмурится Аварис, и корзиночка крошится в механических пальцах.

    — И тем не менее, пока там умирают люди, ты сидишь здесь и ешь пирожные.

    Аварис усмехается: эта девочка ещё не предполагает, что все самые серьёзные решения в Орлее принимались Императором в его спальне, окутанной сладковатыми запахами, а Верховной Жрицей — за поеданием пирожных. И не стоит этой девочке знать, как мило они беседовали с Соласом лет пять назад.

    — Я принесла вам магическую штуку, связанную с Соласом, — у Аварис по коже мурашки: его магию Завесы, вросшую под кожу, пропитавшую жилы, она теперь запомнит навечно и узнает из сотен тысяч магов. — Морриган сказала, вам это пригодится. Ей писали, что вы находили подобное.

    Аварис даже не просит Рук быть аккуратней с магией Соласа: пусть обжигается сама. Её никто не предупреждал, чем всё закончится.

    — Может быть, дашь бесценный совет или воспользуешься связями, Инквизитор?

    В её голосе столько яда, что хватило бы, чтобы отравить всю взбунтовавшуюся знать Орлея, если умело процедить. Аварис поскрипывает зубами. На Севере у неё связей практически нет: слишком много Воронов не вернулись в Антиву, не сумев завершить контракт на её убийство, однако там должно процветать семейное дело Монтилье; Дориану и без её интриг в Минратоусе живётся несладко с вечными ритуалами венатори; Кассандра, скорее всего, слоняется где-то по миру, восстанавливая Искателей Истины, и в Неварру заглядывать не захочет; труп Железного Быка — единственный презент распоясавшимся кунари; а Серые Стражи после Адаманта вряд ли примут её радушно.

    Впрочем — Аварис щурится на Рук — Рук так и вовсе отнюдь не ас в установлении контактов: ходить и рассказывать всем, что собирается воевать с осквернёнными эльфийскими богами, а потом ждать активной помощи — Аварис на фоне вполне себе очевидной и почти осязаемой дыры в небе отказывали в союзах.

    — Боюсь, у меня нет должного влияния на лидеров Севера, хотя я, конечно, попробую что-то сделать… — Аварис улыбается так, как учила мадам де Фер: убедительно, мягко, коварно. Никто не узнает, что ты сделала на самом деле, но все будут думать, что лезла из кожи вон. — А что до совета…

    Аварис вздыхает и смотрит на механическую кисть. На мгновение ей видится кровь, до локтей залившая белый инквизиторский плащ, паучьи челюсти в логове Кошмара, тайна о Первом Инквизиторе, тяжёлый меч в руке. Аварис поднимает глаза на замершую в скептическом ожидании Рук и заговорщицки шепчет:

    — И иногда ради высшей цели можно пожертвовать жизнями.

    Рук запрокидывает голову — и хохочет, громко, нагло, так что смех её эхом проносится по коридорам и устремляется вверх и в стороны, так что вполголоса судачащие о чём-то Хардинг и Морриган оборачиваются на стены.

    — Так вот, почему Варрик так много говорил о тебе. — Аварис не успевает довольно усмехнуться, потому что Рук окатывает её как ледяной водой: — Вы с Соласом слишком похожи.

    Теперь уже Аварис заходится в заливистом смехе, и в нём тонко позвякивают знакомые льдинки:

    — Умоляю тебя, моя дорогая…Он куда как лучше. Он пытается спасти свой народ. А я — себя. На выживании каждого индивида строится мир.

    — Беллара говорила, Солас — это гордость.

    — Гордыня.

    Аварис и двигает к Рук фигурку Ужасного Волка. Она не знает, какие тайны сокрыты за ней, но уверена, Солас не стал бы шифровать свои сильные стороны.

    — Тем более, — Рук сгребает фигурку Волка в подсумок и поднимается. — Спасибо за потраченное время.

    Рук командует Хардинг готовиться обратно, на Маяк, Аварис допивает чай, смахивает крошки с коленей и, поднявшись, окликает её:

    — Эй. Как тебя зовут-то?

    — Агата. — Оборачивается Рук, и волосы её горят огнём. — Агата Меркар.

    «Прекрасно, — думает Аварис, — будет, что высечь на памятнике».

    Аварис потеряла руку в попытках противостоять двум самонаречённым богам, Рук противостоит сразу трём эльфийским богам, двое из которых преисполнены гневом и осквернены, а третий плетёт паутину интриг — Аварис готова отдать механическую руку, что именно Солас придумал Игру. У Аварис было имя, власть, силы народа почти всего Юга — у Аварис была Инквизиция.

    У Рук нет ничего, кроме дерзости и сомнительной команды. Морриган рассказывала, что однажды такая команада остановила Мор в Ферелдене, но Тедас — не Ферелден, а осквернённые боги — не Архидемон.

    Покачивая бёдрами, Аварис подходит к Морриган и встаёт рядом. Рук и Хардинг, не переговариваясь, стремительно покидают «Мощёного Лебедя». Морриган неопределённо взмахивает рукой:

    — Каждому времени — свой герой… Что думаешь?

    — Думаю, нужно ещё заглянуть к портному, — Аварис раздражённо разглядывает помятую одежду. — И прикупить плащ. Желательно, из драконьей кожи.