Лея Шепард накануне последнего испытания поддается чувствам.
«Нормандия», 2186
Двери лифта раздвигаются мучительно медленно и с отвратительным пыхтением, так что Лея успевает грешным делом подумать, не подхватила ли СУЗИ какой вирус на «Кроносе» или не переметнулась ли к «Церберу», вспомнив, кому обязана своим случайным появлением. И тут же — вываливается из лифта, едва не споткнувшись о распластавшуюся у заблокированной двери тень.
Джокер! Сидит, сцепив руки на коленях в замок и щурится на неё, как обычно прищуриваются на свет после долгих дней в тёмной каюте. Двери лифта с грохотом захлопываются, и Лея, нервно дёрнувшись, прячет руки в задние карманы форменных штанов.
— Долго ты тут… Сидишь? — голос охрип после длинного совещания, после попыток перекричать и переговорить всех, кто настаивал на своём видении и ведении стратегии, и рука в полузабытом жесте опасливо скользит по связкам вверх-вниз.
— Неа, — беспечно мотает головой Джокер и тут же как-то неуклюже ведёт плечом.
Не долго, конечно, а очень долго, бесконечно долго — наверное, с того момента, как она, скинув амуницию, прямиком с Кроноса рванула в Зал Совещаний, и до того момента, как лифт выплюнул её на последний этаж. Качнув головой, Лея вводит код и старается не смотреть, как медленно поднимается Джокер, не спеша цепляясь за стену пальцами.
— Что-то случилось?
— Да, то есть… Да, капитан.
Двери капитанской каюты открываются, но Лея и Джокер так и остаются стоять на пороге. Лея, вскинув бровь, чего-то ожидает от Джокера. Он — медлит.
— Извини, — наконец выдыхает он, поправляя кепку. — Я не должен был кричать ни на СУЗИ, ни на тебя. Ты знаешь, что делаешь. Всегда. И ты не отвечаешь за СУЗИ. Черт возьми, за неё уже никто не отвечает: она осознанный ИИ! Просто я испугался. Коллекционеры однажды чуть не подчинили «Нормандию». Если бы сейчас СУЗИ…
— Я всё понимаю, — перебивает его Лея, возможно, резче, чем следовало. — Может, тебе следует поговорить об этом с… Ней?
После бесконечно долгой планёрки пересохшему горлу хочется воды, желудку, практически свернувшемуся узлом, мало-мальски белкового батончика; а мозгу — отдыха. И уж точно меньше всего хочется слышать про СУЗИ.
СУЗИ, СУЗИ, СУЗИ… Её и так всегда было много, а после обретения тела — чересчур. Лее Шепард не до воздыханий Джокера по ИИ их любимого корабля.
От её резкости Джокер на мгновение теряется, хмурится, ссутуливается сильнее обычного, переступает с ноги на ногу — но не уходит. Задрав козырёк кепки повыше, непозволительно проникновенно спрашивает:
— Как ты, Шепард?
Он пришёл поговорить с ней.
И Лее ничего не остаётся, кроме как кивком головы пригласить его в каюту. Диоды вспыхивают под потолком умиротворяюще голубоватым светом, кормушка выбрасывает в аквариум сублимированные хлопья, по полу вдоль кровати стелются мерные ритмы стереосистемы, перемешавшей плейлисты. А пока Джокер оглядывается так, как будто бы прежде тут никогда не бывал, Лея уже привычным жестом отпинывает к нему стул на колесиках, а сама в растерянности замирает перед коллекцией корабликов.
У Леи Шепард целый флот — микропроекция флота, который вот уже через семьдесят два часа пройдёт через Харон, чтобы устремиться к Земле. И кто знает, какую плату потребует этот переход. Может быть, от межгалактического флота всего и останется, что по одному кораблику, печально отражающему Млечный путь, в коллекции какого-нибудь Жнеца…
— Вы долго совещались.— Было о чём, — скупо отзывается Лея, кончиками пальцев поглаживая дредноут гетов. — Не притворяйся, что СУЗИ тебе ничего не передала.
— Мы с ней не говорили. Я… Я сразу пошёл к тебе.
Лея вздрагивает и оборачивается. Джокер стоит, вцепившись руками в спинку стула, смотрит на неё внимательно и честно. Он, как всегда, готов выслушать, а Лее нужно с кем-то поделиться.
— Цитадель отбуксировали к Земле. Не спрашивай, как, — Лея чуть наваливается ягодицами на стол. — Мы даже не успели подумать, как транспортировать Горн — Жнецы уже всё сделали за нас. И Призрак тоже где-то там. Так что пункт назначения — Земля. У нас трое суток, чтобы собраться.
— О… — многозначительно выдыхает Джокер, пальцами разминая спинку кресла. — И что ты думаешь?
Лея пожимает плечами, обхватывая себя за локти. У неё не осталось ни мысли — только желание закончить это всё поскорее. Откуда-то как будто тянет сквозняком, и кожа покрывается мурашками.
— Страшно? — вдруг спрашивает Джефф.
Если бы это спросил кто-то другой, она, может быть, вспыхнула бы, разозлилась — а, впрочем, никто другой и не посмел бы спросить подобное. Её истинную, с головы до пят с обнажёнными чувствами, видел только Джефф, и Лея Шепард размеренно покачивает головой. Нет, не страшно (страшнее было сдаваться Альянсу за преступление, которого не хотела совершать, страшнее было подставлять кожу под уколы блокаторов, страшнее было лишаться космоса, звёзд и званий) — до ужаса безразлично.
Джефф медленно возвращает стул на место и замирает в полуметре от Леи. Чуть склонив голову, он внимательно вглядывается в её лицо, наверняка, бледное и утомлённое, будто бы силится различить привычное лукавство, фальшивую браваду коммандера Шепард, а потом потрясённым полушёпотом спрашивает:
— Что ты чувствуешь, Шепард?
Лея с посвистыванием втягивает воздух и поднимает на него глаза. Это вопрос с подвохом. Сейчас, рядом с Джокером, она действительно чувствует слишком многое — больше, чем может себе разрешить; больше, чем могут себе позволить они оба. Лея Шепард смотрит на Джеффа, лучшего из пилотов «Альянса», товарища, на которого можно положится, верного друга — и чувствует, как по её телу разливается тёплая уверенность, как низ живота наливается мягкой тяжестью, а переносица начинает зудеть.
Лея Шепард чувствует, что с Джеффом их связывает нечто большее, чем одно дело.
Но Джефф спрашивает, конечно же, о Земле.
— Ничего, — бормочет Лея.
— Понимаю.
Действительно, понимает. Им с Джеффом Земля — чужбина. Колыбель человечества, да, но не их колыбель. Их родили и воспитали челноки, фрегаты, звёзды в окнах иллюминатора, истории родителей о своих и чужих командировках на неизведанные планеты, их воспитал Альянс.
— Если что, ты же знаешь, я с тобой до конца.
Джефф задирает кепку и как-то растерянно накрывает её плечо ладонью. Он как будто не знает, хлопнуть её ободряюще или нежно потрепать, и задерживает руку. Она обжигает. Плотную ткань форменного Альянсовского поло прожигает насквозь, кажется, что вскипает кровь, и Лея, облизнув пересохшие губы, кротко кивает. А пальцы сами тянутся поправить чуть сбившийся и расстёгнутый на пуговицу больше положенного воротник поло Джеффа. Он гулко сглатывает. Едва различимо двигается кадык. Кончики пальцев и без контакта ощущают жар и пульсацию под его кожей.
На языке крутится вопрос, что же чувствует Джефф, почему сильнее сжимает её руку и практически не дышит, когда они так близко друг к другу, но вместо этого Лея Шепард тянет воротник на себя.
Лея целует Джеффа.
Они балансируют едва ли не на носочках, разделённые стулом и метром, так что Джефф может отстраниться, но он вдруг отпинывает стул в сторону и подаётся вперёд, всем телом прижимая Лею к столу. Из-под неровно соскользнувшей на стол падает кружка с кофейными разводами. Рассыпаются по полу веером датапады.
А Джефф вместо того, чтобы уйти, целует Лею крепче. Жгучая ладонь скользит не по плечу — под лопаткой вниз, к талии, и бережно перехватывает у поясницы. Лея отпускает воротник, и кончики пальцев, скользнув по шее до мурашек нежно, путаются в жёстких кудрях Джеффа. Кепка падает на пол, Джефф прикрывает глаза, и Лея — тоже.
В темноте Лея задыхается от чувств, вдруг накрывших её. У неё кружит голову, как у истощенного жаждой кружит голову после глотка воды, как у задыхавшегося — после первого глотка кислорода.
И Лея жадно, глубоко дышит вместе с Джеффом. Как будто впервые со дня воскрешения.
Если бы Джефф не держал её так крепко, она бы упала, наверное: слишком сильно дрожат колени, и она как будто проваливается в пустоту.
Они отстраняются друг от друга медленно, взбудораженные, восторженные, но вконец растерянные собственной выходкой. Лея ведёт носом вдоль зеленоватой вены, дёргано пульсирующей на шее Джеффа, украдкой пытаясь запомнить его запах. От него пахнет «Нормандией» — домом.
Лея виновато опускает голову и, поджав губы, пытается промямлить что-то сродни извинению.
Не получается. Она могла бы сказать, что ей жаль, но это — ложь. Ей не жаль ни капли, и она бы сделала это снова. Потому что теперь она хотя бы может сказать, что сделала всё, что могла хотеть (во всяком случае, больше, чем могла себе представить).
Лея Шепард не хочет умереть — и не хочет никого терять, но она слишком давно на этой войне, чтобы жить, поддаваясь иллюзиям: Харон не пропустит никого без оплаты, в битве со Жнецами не обойдётся без жертв.
— Ух ты, — выдыхает Джефф, на неверных ногах прислоняясь к стенке рядом с дверью в санузел.
«Так вот, что ты чувствуешь, Шепард», — отвечает Лея мысленно и опускает голову.
Они, конечно же, об этом забудут, как забыли о том, как проснулись в одной постели после вечеринки (спасибо, одетые!), потому что у девушки Джокера вместо рук «Таниксы», а вместо сердца «Тантал».
— Мне надо готовиться к высадке, — полушёпотом, нервно растирая голосовые связки, бормочет Лея.
— Понял. Ухожу.
Джефф напяливает кепку до самого кончика носа и неспешно двигается в сторону выхода. А Лея, вцепившись руками в столешницу до судороги, до дрожи, пытается дышать спокойно и невозмутимо. Когда двери с тихим хлопком разъезжаются, Джефф вдруг оборачивается и задирает козырёк кепки:
— Хей, Лея! Я с тобой до конца. И дальше.
— Дальше?
— Дальше… — улыбается Джефф и, подмигнув ей, выходит из каюты
.А Лея тяжело плюхается на пол и беззвучно смеётся, дрожащими руками пытаясь охладить горячие щёки. Наконец-то она чувствует себя полностью живой — и даже новые записи с базы «Цербера» её не разубедят в этом — и Лея Шепард сделает всё, чтобы чувствовать это как можно дольше.