VIKTOROOK

дом для моих историй

Метка: разнополая дружба

  • По делам их

    Онтаром, 2183

    Спектровский пистолет, ещё толком не пристрелянный, в руке лежит ровно, почти невесомо. Не дрожит. И не дрогнет.

    Сощурившись и почти не дыша, Лея Шепард смотрит вперёд и в прицеле видит только жёлтый шестиугольник Цербера.

    Она, конечно, говорит Тумсу, что всё ради закона, ради порядка, ради его спасения, но эти слова теряются в голосах, в шуме приборов — растворяются в наэлектризованном дезинфицированном воздухе. Ученый с эмблемой Цербера на плече что-то лопочет, оправдываясь, пытаясь подкупить, умоляя. Капрал Тумс надвигается на него, размахивает (название ствола), рычит о мести и опытах. А у Леи в ушах звенит визг молотильщика, поглощающий предсмертные вопли сослуживцев, один за другим, заглушающий хлюпанье крови и хруст костей. Пальцы прирастают к рукояти пистолета намертво.

    — Мне плевать! Плевать на закон! Я должен убить его, Шепард! — врывается в разум голос капрала Тумса, звуки рассыпаются царапучим песком, а он повторяет, как заведённый: — Меня пытали! Я выжил, стал лабораторной мышью. А ты обошлась лишь парой царапин и репутацией!..

    — Нет, — одними губами перебивает его Лея Шепард, чувствуя, как сжимаются связки, и коротким взглядом обрывает Тумса.

    Он не знает, что она вынесла. Никто не знает.

    И ей хочется расквитаться за это не меньше, чем Тумсу.

    Лея Шепард жмёт на спусковой крючок легко, но смотрит не на ученишку — на капрала Тумса. Когда хлопает выстрел и тело с грохотом валится на пол, заливая красной кровью просветы меж плит, Тумс сперва дёргается, как от оплеухи, а потом выдыхает, сжимает кулаки и поднимает голову. Он смотрит даже не на Шепард — мимо, на двери. По лицу его прокатывается волна облегчения: уголки губ опускаются, расправляется складка на лбу, глаза прикрываются…

    Кайден сейчас соображает быстрее Леи и ловит Тумса за секунду до того, как он упадёт рядом с церберовцем. Тумс хватается за предплечье Аленко, благодарно кивает и даже не пытается отстраниться. Его штормит и мотает из стороны в сторону, словно бы этим выстрелом Лея Шепард выбила из него остатки адреналина, на которых он бегал по лаборатории последние сутки, лишившись отряда. Тумс хрипит, булькает с облегчением, как ВИ, у которого отключили питание, что всё наконец-то закончилось. А Кайден Аленко, закинув руку капрала Тумса на шею, вместе с ним покидает поле зрения Леи. За спиной с шипением раскрываются двери, отстукивают по плитке быстрые короткие шаги, и трехпалая ладонь ложится на плечо.

    — Шепард? — рычаще рокочет над головой Гаррус Вакариан. — Мы идём?

    Холодная судорога проносится по телу. Пистолет после выстрела кажется тяжелее и не с первого раза пристегивается к набедренной кобуре. Лея Шепард выдыхает, запрокинув голову, коротко, громко, полно и, мимоходом сбросив ладонь Гарруса, проходит к дверям:

    — Да. Уходим отсюда. Альянс со всем разберётся.

    Лея Шепард не оборачивается, когда покидает лабораторию. Даже не смотрит, следует ли за ней Гаррус (впрочем, слышит и чувствует его тяжёлое недоумённое дыхание затылком), только встревоженно перебирает кончиками пальцев кожу там, где, должно быть, натянуты связки. Вверх-вниз. Вверх-вниз. И старается выдыхать полно, расслабленно — только бы голос не хрипел больше так надрывно.

    Когда они выходят из бункера, Лея рефлекторно прикрывает лицо ладонью: Ньютон неприятно засвечивает прямо в глаза. Справа Гаррус тоже недовольно шипит, а потом присаживается на выступ у кодового замка и отрывисто спрашивает:

    — Ну и зачем?

    Лея Шепард неопределённо ведёт плечом и уходит от вопроса в сторону, чтобы дать команду Джокеру связаться с Пятой флотилией. Тумса, конечно, жаль, но она уже помогла ему всем, чем могла: остальное — дело Альянса. Особенно если им и вправду не всё равно на своих солдат. Джокер сегодня на удивление не словоохотлив: просто обещает сделать всё в лучшем виде, но предупреждает, что придётся подождать ближайшего к системе Ньютона корабля Пятой флотилии. Понятливо кивнув скорее себе, чем ему, Лея Шепард возвращается к Гаррусу. А он смотрит на неё снизу вверх такими жгуче проницательными иссиня-чёрными глазами, что Лее кажется: видит её насквозь.

    Но подходить к Аленко и Тумсу — хуже.

    — Ты могла бы его сдать Альянсу.

    Гаррус Вакариан говорит мягко, даже несколько бархатно, без отвратительного грубого нажима, без демонстрации своего превосходства, чем страдают многие офицеры СБЦ, но у Леи Шепард всё равно ощущение, будто бы она на допросе. Или, как минимум, на проверке профпригодности. Гаррусу ведь даже её ответ не нужен. Выставив снайперскую винтовку перед собой (Лея невольно проглатывает завистливый вздох: Волков-VII выглядит как само совершенство), он задумчиво поглаживает пальцами ствол и бормочет вполголоса:

    — У Альянса больше ресурсов. Он с лёгкостью бы прижучил лабораторию. А то и не одну.

    Лея Шепард фыркает:

    — Едва ли.

    И, перехватив его растерянный (насколько можно доверять нечитаемым турианским лицам) взгляд, присаживается рядом. Ньютон продолжает слепить сквозь серо-зеленоватую атмосферу планеты, но в тени конструкций, уходящих под землю, даже на него смотреть становится легче. Лея, насколько ей позволяет экипировка, утыкается затылком в холодную гладкую стену лаборатории и с наслаждением вытягивает уставшие ноги.

    — Это Цербер, Гаррус, — после недолгого молчания, не ради того, чтобы собраться с мыслями, но ради того, чтобы просто говорить, наконец выдаёт Лея и надтреснуто посмеивается. — Ты, может, не помнишь. Кайден с Эшли — да. Они убили Кахоку. Целого адмирала. Военного, который назвал Цербер секретным отделом Альянса. Хорошего адмирала. Хорошего человека. А все считают это несчастным случаем. Неужели ты думаешь, что сейчас всё сложилось бы по-другому?

    Лея одобрительно кивает Кайдену Аленко, который оборачивается, прежде чем ввести капралу Тумсу, покачивающемуся из стороны в стороны и сжимающего голову так, что, кажется, вот-вот раздавит, успокоительное, и разминает затёкшую шею.

    — Тебе полегчало, Шепард?

    На этот раз Гаррус говорит без утайки, без сглаживаний: не спрашивает — упрекает.

    — А тебе? — не остаётся в долгу Лея, украдкой касаясь горла. — Когда ты застрелил Салеона?

    — Это другое, — края мандибул Гарруса подрагивают, наверное, в раздражении. — Я сделал то, что должен был. То, с чем не справилась СБЦ. Защитил тех, до кого не добрались его склизкие пальцы. Ты сама видела, сколько и какой крови в этой лаборатории. Его смерть спасла жизни многих. Не нужно меня упрекать.

    — Я вовсе не упрекала, Гаррус. Просто… Пойми. Я тоже… Тоже спасла тех, кого могли загубить эксперименты Цербера. — Лея печально глядит, как Кайден Аленко помогает Тумсу присесть у ближайшей конструкции, и выдыхает: — И капрала.

    — За этим стоит какая-то история? — помолчав, аккуратно интересуется Гаррус.

    Из Гарруса Вакариана вышел бы отличный офицер СБЦ — лучше многих. Проницательный, рассудительный, наблюдательный, справедливый. Но, разве что, слишком стремительный: не каждый способен вынести его обманчиво мягкий напор. Сейчас Лея Шепард не может. Она сперва оторопело моргает, а потом торопливо мотает головой, без труда предполагая следующий вопрос.

    Нет, она не расскажет об Акузе и о том, что там с ней творилось, ни Гаррусу, ни кому бы то ни было ещё.

    Лея Шепард вернула голос после Акузы. Но так и не научилась об этом говорить.

    Лея Шепард сжимает руки в кулаки — только бы не заметил никто мелкую дрожь пальцев — и, чтобы точно увести Гарруса подальше от размышлений об Акузе, о Цербере, о ней, с мягкой улыбкой не приказывает — предлагает:

    — Когда Тумса наконец заберут… Сядешь за руль?

  • Nice shoot

    Корабль Коллекционеров, 2185

    О том, что «Цербер» забыл восстановить ей кое-что поважнее, чем расползающаяся по швам кожа, Лее Шепард ненавязчиво сообщает Гаррус Вакариан, едва его раскуроченная челюсть заживает ровно настолько, чтобы издаваемые шуршащие звуки были понятны системе перевода. Лея, как и каждый день до этого, заглядывает к нему после ужина, разобравшись с рассеянной по Омеге эпидемией, продезинфицированная трижды (ИИ «Нормандии», Мордином и Чаквас), в медотсек. Доктор Чаквас категорически отказывается разрешать ему переселяться поближе к главной батарее. До полного выздоровления — как говорит она.

    А Лея смотрит на пропитанные чернильной синевой повязки на челюсти и качает головой: полное выздоровление тут наступит нескоро. Когда Лея неловко присаживается на край койки в медблоке, длинные пальцы Гарруса с хрустом прокручивают стороны кубик Рубика: ему скучно. При виде Леи он немного оживляется, приподнимается на подушках повыше и спрашивает вполголоса, полушёпотом — мандибулы едва шевелятся — наверное, ему ещё больно:

    — Почему ты не выстрелила?

    — О чём ты? — с полуухмылкой хмурится Лея Шепард.

    Притвориться, что она не понимает, о чём речь, очень легко. Только пальцы с досадой впиваются в край койки.

    Понимает: помнит. Чуть ли не каждую ночь прокручивает в голове по фрагментам тот вечер на Омеге, когда Гаррус всунул ей в руки снайперку — «Прикрой меня, Шепард! Я поменяю позицию!» — а она растерянно вертела её в руках, не понимая, как правильнее её держать, смотрела в прицел, видела макушку саларианца, но спусковой крючок нажать не сумела.

    — Ты знаешь, о чём я, Шепард, — рокочет Гаррус, и Лею прошибает холодными мурашками.

    Гаррус Вакариан видел её в бою меньше одного раза — и первым понял, что-то не так. Может быть, потому что Лея отчаянно мазала из всего, что тяжелее и больше пистолета. Может быть, потому что сотрудника СБЦ из Гарруса все же не вытащить, и он попросту живёт в мире мелких деталей.

    А может быть, он просто слишком хорошо её знает — лучше, чем «Цербер».

    — Знаю. Думаю, просто я — это уже не совсем я… — болезненно морщится Лея, вглядываясь в своё отражение в мутном стекле медблока.

    Гаррус разочарованно прищёлкивает мандибулами и касается раскуроченной челюсти.

    Как только Чаквас разрешает ему переступить порог медотсека, Гаррус теснит Джейкоба в, обновляя арсенал после каждой вылазки: иногда бандиты с Омеги таскают с собой неплохое оружие, которому грех пропадать в пыли. Вызволять оперативника «Цербера» — перед Призраком, как ни противно, очки зарабатывать нужно — из лап «Затмения» Лея берёт Гарруса (кто, как не Архангел, знает все их уловки и слабости) и Касуми: действовать нужно быстро и тихо. Поэтому Лея прикручивает к «Палачу» глушитель.

    Гаррус, проверяющий свою винтовку, долго смотрит на неё через визор: Лея кожей ощущает его пристальный взгляд, а кроме того, видит мутное отражение в металлических стенах отсека. Чуть быстрее и резче, чем следовало бы, загоняет термозаряд в магазин.

    — Почему не берёшь винтовку?

    Лея недовольно ведёт плечом, пистолет примагничивается к бедру:

    — Пистолет надёжнее.

    Она хочет выйти, готовиться к высадке — Гаррус прихватывает её за плечо:

    — Что-то не так, Шепард? Ты же была хорошим снайпером.

    — Да она и сейчас стрелок отличный, — считает должным отметить Джейкоб, наблюдающий за сборами Касуми.

    — Я сказал: снайпер. Каждый снайпер — стрелок, но не каждый стрелок — снайпер.

    Фраза пулевым прошибает сознание.

    И после возвращения на «Нормандию» Лея, ещё пыльная, запыхавшаяся и злая, как кроган с уязвлённым самолюбием после десятка пуль, пролетевших перед самым носом и покорёживших неудачную броню, врывается в главную батарею, отвлекая Гарруса Вакариана от методичной калибровки новых турианских орудий, прикрученных к «Нормандии».

    — Помоги мне вспомнить, какого быть снайпером.

    Лея Шепард решительно сжимает руки в кулаки. Гаррус Вакариан едва подёргивает мандибулами — будто бы усмехается.

    Лею Шепард уже не раз учили стрелять из снайперки: сначала отец, потом парнишка на Акузе, потом специалисты N7, вынудившие овладеть всеми видами оружия. И каждый из учителей, снова и снова повторял слова отца: «Терпение и дыхание — вот настоящее оружие снайпера. Его мир — это прицел. Он видит только цель, существует ради неё».

    И Лея Шепард стискивает зубы, терпит и натужно дышит, в очередной раз перебирая в арсенале снайперскую винтовку. Про специалистов всегда говорят, что у них руки помнят. У Леи Шепард всё наоборот — руки каждый раз берут винтовку неправильно, и тогда когти Гарруса легонько постукивают по пальцам, заставляя их вспоминать, как обнимать снайперку.

    Раз в три дня стабильно Лея Шепард находит предлог, под которым умудряется спровадить Джейкоба или на помощь Миранде, или в бар к Касуми, просит СУЗИ на три часа заблокировать вход в оружейную, а сама остаётся с Гаррусом.

    На Омеге, впрочем, тоже немало укромных пустующих проулков и оружия — особенно, после зачистки банд — и достаточно разумных людей и ксеносов, не высказывающих отъявленный интерес, зачем турианец и человеческая женщина стреляют по пустым банкам и контейнерам.

    После очередного уединения Джокер начинает отпускать болезненно колкие шутки о взаимокалибровке и её последствиях, но даже не представляет, насколько близок к правде и насколько от неё далёк.

    Гаррус калибрует Лею — настраивает на работу с винтовками. Разбирает, собирает, заставляет пальцы привыкать к мелким пулям, к прикладу, вплотную вжимающемуся в плечо, к прицелу.

    И каждый раз, возвращая винтовки на место, напоминает: для снайпера главное — цель.

    У Леи Шепард цель — вернуться.

    Вернуться довольно непросто, когда половина Галактики хочет тебя убить (включая текущего работодателя), а убийцы мертвы уже как пятьдесят тысяч лет.

    На корабле Коллекционеров у Леи Шепард появляется новая цель: надрать задницу Призраку. Правда, для начала нужно всё-таки возвратиться.

    Прижавшись грудью к ящикам и чувствуя, как горячо бьётся в крови панацелин, Лея Шепард видит, как выкуривают из укрытия Гарруса, чтобы окружить.

    Пистолет слишком далеко — слишком близко Коллекционер с лазером, и Касуми не видно, не слышно. Рядом только винтовка, старенький «Богомол», видимо, кого-то из колонистов. Без церберовских наворотов, с одним патроном в обойме и девятью —

    в запасе. Но выбора у неё тоже нет.

    Лея подтягивает к себе винтовку, твёрдо упирает локоть в ящик, плотно вжимает затыльник в плечо, прижимается щекой к прикладу. В прицеле маячит и покачивается хищно озирающийся Коллекционер — Лея выравнивает линию.

    Его широкий лоб аккурат на пересечении линий.

    Лея Шепард выдыхает. И нажимает спусковой крючок.

    «Первый».

    Пуля вылетает легко, импульсом, стремительной частицей света, и за перестрелкой Лея даже не чувствует, как стонет плечо, пока перезаряжает винтовку.

    Хватает в прицел Коллекционера, пустившего со свистом голубоватый свет из штурмовой винтовки над её головой. Выдох. Касание. Выстрел.

    «Второй».

    Лея действует почти бездумно — только считает.

    От первого до девятого.

    На десятом — голова Предвестника рассыпается золотисто-зелеными ошметками жуков, и в зале повисает звенящая тишина, которая пахнет кровью, электричеством и немного — горелой плотью. Лея Шепард перемахивает через ящики, обходит колонну и подбегает к Гаррусу.

    Жив.

    — Отличный выстрел, — смахивая со лба зелёную гниль, пыхтит Гаррус.

    Термозаряд с щелчком поддаётся жёсткому толчку и занимает своё место в магазине. Лея бережно и твёрдо прижимает к груди винтовку, как, наверное, мать баюкает утомившего её ребёнка, кивком головы просит Касуми разведать обстановку впереди. Та безмолвно и беззвучно сливается с пространством, а Лея подходит к Гаррусу и протягивает ему ладонь. Он поднимается сам, аккуратно оставляя ящики с пометкой «взрывоопасно», оценивающим взглядом сквозь визор глядит на неё с винтовкой и повторяет:

    — Одна пуля — один эээ, — Гаррус озадаченно мычит, разглядывая зеленовато-лиловые пятна под ногами, — труп. Замечательно.

    Его мандибулы дрожат и, наверное, если бы раны на костной коросте зарастались быстрее, Лее бы повезло увидеть улыбку турианца. Ей думается, что это явление в галактике даже более редкое, чем Жнецы, и она беззастенчиво счастливо отвечает ему тёплой улыбкой:

    — Просто у меня был неземной учитель.

    — Что я слышу, капитан! Кажется, кто-то научился каламбурить, — оглушительным треском помех оживает наушник, и тут же слышится смешок Джокера.

    Лее прикладывает два пальца к уху, вслушиваясь в родной до тёплых мурашек голос среди помех, и едва ли не кричит, оглушённая перестрелкой и собственным успехом:

    — Джокер! Слышу тебя! Командуй, куда дальше.

    — Как пожелаете, капитан.

    Джокер прокладывает ей маршрут вон из ловушки Коллекционеров, а Лея сжимает винтовку и ей кажется, что теперь её шаги — куда увереннее.

  • Не страшно

    Зимой мрак оплетает город особенно быстро: оглянуться не успеешь — вокруг чернота. Вика замечает, что время позднее, только когда в кабинете оперативников повисает такая мертвецкая тишина, что слышно, как трещат старые часы на стене. От тусклого света ноутбука глаза болят, и Вика растирает тяжёлый веки. В кабинете почти темно: включена лишь лампа на Данином столе, который Вика прихватизировала на пару минут — поправить протоколы по их делу.

    Только стрелки на часах сделали уже два полных оборота.

    А ведь ей говорили не засиживаться допоздна. «Эта работа тебе за переработки спасибо не скажет, только угробит», — смеялась Дана, обувая берцы и выключая рабочий компьютер, прежде чем оставить Вику в кабинете одну.

    «Бли-ин», — вздыхает Вика и медленно поднимается из-за стола. Спину ломит от неудобного стула, травмированное в ноябре сустав щёлкает. возвращаясь на место. Собирается Вика быстро: помня, что Дана не любит бардак, оставляет после себя идеальный порядок. Даже мышку перемещает в центр компьютерного коврика.

    Когда под пальцами звонко щёлкает выключатель лампы, темнота змеями вливается в кабинет. Вика вздрагивает. Медленно подходит к окнам и двумя пальцами раздвигает замызганные жалюзи, заглядывая на улицу.

    Ночь наглухо накрыла город тёмным куполом. За заиндевевшим стеклом едва виднеются тропки среди высоких сероватых сугробов, ведущие к многоэтажкам, вразнобой расцвеченными горящими окнами. Вика складывает руки под грудью и судорожно вздыхает.

    Жалюзи маятником покачиваются в обе стороны и многозначительно шелестят.

    Когда Вике было шестнадцать, она любила гулять в такое время. Её затягивало в центр, где яркими огнями мерцали вывески и светофоры, где шпиль административного знания пронзал тёмно-фиолетовые беззвёздные небеса. Там из кафе и автомобилей звучала музыка, отовсюду лил тёплый свет. Там были люди.

    Когда ей исполнилось восемнадцать, гулять по ночам она перестала. И хотя до сих пор Вика не видела ничего прекраснее ночного города, раскинувшегося как на ладони, наблюдать за ним, перемигивающимся огнями среди ночи, предпочитала из окна: в прочном отдалении от эпицентра событий. Спальные районы и старые дворы с их деревьями, что страшно изогнутыми ветвями пытаются пощекотать лицо, в такое время угрожающими тенями нависают над поздними жителями. Каждый шаг в тишине разносится эхом далеко по округе, а если зима – снег хрустит, и кажется, что кто-то идёт след в след.

    Парадные улицы города немногим лучше. Вика как никто другой знает изнанку милого уютного города, который всё пытается прорваться из девяностых в настоящую жизнь. И не хочет оказаться на месте потерпевших.

    Пальцы мёрзнут и деревенеют не то от страха, не то от холода стеклянного окна.

    Вика решительно разворачивается и, на ходу подхватив сумку с ноутбуком, торопится прочь. Каблуки зимних сапог бойко отстукивают по бетонным полам. Время только пятнадцать минут двенадцатого — может, такси успеет.

    Вика сдаёт ключи в дежурку, прощается с лопоухим дежурным Володей и выходит на крыльцо. Приложение такси отсчитывает минуты до поиска машины, и время растёт в геометрической прогрессии. С замёрзших губ срывается облачко белого пара вместо ругательства, когда она почти не чувствует ног, а водитель всё ещё ищется. Хочется плакать от усталости и отчаяния, а ещё меньше хочется ждать. Вика косится на протоптанную дорожку, расстилающуюся от ступеней отделения в темноту, и возвращается в отделение.

    Зуб не попадает на зуб, когда она пытается уговорить Володю оставить её ночевать в дежурке. Володя мнётся, чуть заикается и твердит, что никак не может — не положено это. Вика качает головой: он уже допустил, чтобы следователь остался в кабинете оперативников. И всё равно, что её оставила Дана. И всё равно, что они подруги. Нарушение есть нарушение.

    — Пожалуйста, — Вика морщится. — Я не дойду до дома. Я уже замёрзла, пока такси ждала.

    Володя смешно распахивает глаза и косится на часы:

    — Виктория Сергеевна! Ну! Да… Вы сорок минут ждали. — Он замолкает, что-то старательно обдумывая, а потом выдыхает: — Ладно. Ирина Павловна всё равно только послезавтра вернётся, а начотделу по наркоте на всё пофиг. Заходите.

    — Спасибо, Володя. С меня всё, что захотите!

    — Кофе хватит, — скромно отмахивается Володя и запускает Вику в свою обитель.

    За дверью аппаратной — укромная комнатушка со стареньким потёртым диваном, на который небрежно накинут плед. Володя приглашающим жестом кивает на него. Вика достаёт из сумки для ноутбука маленькое зеркало, шуршит пачкой влажных салфеток, смывая макияж, который кажется неподъёмным после затянувшегося рабочего дня. Володя щёлкает чайником, и тот начинает ворчливо пыхтеть.

    — А вы? — Вика снимает удобные сапоги и прячет их за ручку дивана, тут же подбирая под себя ноги, чтобы согреться и случайно не обнажить стрелку во всю голень.

    — А я не сплю. — Володя скрипит покосившейся дверцей шкафчика и уталкивает туда Викин пуховик. — Мы вообще-то по двое должны ночью дежурить, но вы ж сами знаете — кадров не хватает.

    — Знаю, — грустно улыбается Вика.

    — А вы сколько работаете уже?

    Володя возвращается к табуретке, на которой ютится электрический чайник, разовые стаканчики и растворимый кофе, как раз вовремя: чайник щёлкает.

    — Два года. А вы?

    — Всего год, – смущённо выдыхает он.

    Володя наводит им обоим кофе, и Вика с удовольствием разговаривает о том, что им довелось испытать на работе в полиции. Когда кофе заканчивается, её начинает клонить в сон. И даже яркий свет дежурки не мешает: мир плывёт, смягчается, голос Володи звучит тише и медленнее. Пару раз Вика выпадает из диалога, а на третий просто отрубается.

    Сквозь сон до Вики долетают голоса. Оба смутно знакомые. Первый — низкий, возмущённый и яростно шипящий, второй — путаный и определённо принадлежащий Володе.

    — Ну и что она тут делает?

    — Я знаю, что не положено. Но она поздно ушла и не смогла домой вернуться. Не мог же я её выдвинуть на мороз. Мы ж полиция, в конце концов!

    — А почему ты ей такси не вызвал?

    — Да ты ж сам знаешь, что они сюда ездить не любят. Она сорок минут ждала. А пешком…

    — Они ещё что-то невнятно шипят, а потом шуршат по полу осторожные шаги.

    — Викуся, просыпайся… — щекочет слух знакомый насмешливый полушёпот, чей-то палец касается щеки.

    Вика морщится, стонет и ёрзает на диване. Кто-то над ухом фырчит и треплет за плечо:

    — Вставай.

    Вика приоткрывается один глаз и стонет хриплым голосом:

    — Время… Сколько?

    — Пять утра уже, — тихонько смеётся человек и опускается рядом: диван ощутимо проминается. — Тебе на службу через три часа, а ты тут торчишь. Солнышко, вставай…

    — Толя? — щурясь на мутно-жёлтый свет лампочки дежурки, Вика вглядывается в силуэт.

    Спросонья он размытый, и принимает очертания не сразу. Постепенно. Чёрные волосы. Синий свитер. Серый широкий шарф. Точно Толя — в том месяце они с ним начали работать совместно с делом о грабежах. Вика растирает ладонями лицо, проглатывает зевок и, разминая шею, выжидающе смотрит на Толю. Он в ответ глядит на неё с укоризной.

    — Ты почему тут? Всё-таки заработалась?

    — Тебе ж Володя всё рассказал, — бурчит она, плотнее кутаясь в плед. — Блин, я понимаю, что не положено, но… Пусть это останется между нами?

    Вика с трудом прикрывает кулаком сладкий широкий зевок, а Толя протяжно вздыхает. Мышцы приятно потягивает теплом, как после хорошей разминки, глаза не болят и даже шея как будто не затекла на спинке дивана. Удивительно, но Вике впервые за последний месяц спалось так крепко, тепло и безмятежно.

    — Разумеется, — выдыхает Толя и гладит Вику по плечу. — Давай я тебя провожу, что ли.

    Вика морщится и, приглаживая волосы, замечает, что ей нет смысла торопиться.

    — Мне до дома — минут пятнадцать ходьбы. Такси быстрее, — она прикрывает глаза и ложится обратно на спинку. — И в порядок себя привести минут десять. Кофе выпью по дороге. Так что я могу ещё часик вздремнуть.

    — Не хочешь — не надо, — фыркает Толя. — Скажешь, чего испугалась? Темноты, что ли?

    Вика приоткрывает глаз. Он небрежно улыбается и смотрит с неподдельным любопытством — неудивительно, что они с Даной так ловко сработались. Вика с грустной усмешкой мотает головой и тянет молчаливую паузу. Признание сохнет на языке и царапает горло:

    — Кто в ней.

    Голос срывается — приходится откашляться и поспешно отвернуться к окну. За ним всё та же жуткая заледенелая чернота.

    — Ты ж полицейский…

    Вика фыркает. Как будто погоны когда-то кого-то останавливали.

    — У меня даже пистолета нет.

    — Н-да… — озадаченно протягивает Толя и скользит ладонью от плеча к пальцам. — Я как-то… Не смотрел под таким углом.

    Вика пожимает плечами и снова закрывает глаза. Толя сидит рядом, накрыв своей ладонью пальцы. Не уходит. За распахнутой дверью звучит звонок — вызов. Долетают обрывки путаной Володиной речи, но Вика слышит адрес своего дома. В комнате становится холоднее.

    А через секунду Володя оказывается на пороге и замирает:

    — Это…

    Толя медленно отпускает Викину руку.

    — Грабёж, — пожимает плечами Володя и кивает Вике: — Кажется, ваш, Виктория Сергеевна.

    Толя пружинисто поднимается и начинает вызванивать экспертов, Вика вскакивает вслед за ним, поправляет задравшуюся юбку, и, вытащив из шкафа куртку, смотрит Толе в глаза:

    — Об этом я и говорила.

    — Понял, — усмехается Толя. — Зато теперь ты на законных основаниях можешь меня проводить.

  • Стены

    Стены

    — Здесь слишком много стен, — заявляет Ви так авторитетно, будто бы кто-то всерьёз интересовался её мнением, и закидывает ноги на низенький столик перед диваном.

    — Никто не мешал тебе устроиться в пустом мусорном баке где-нибудь в Кабуки, — задорно подмигивает ей Джеки и, позвякивая бутылками пива, пристраивается рядом: без лишних церемоний тоже по-хозяйски закидывает ноги в грубых ботинках на стол.

    Старенький видавший виды диван издаёт тоненький жалкий скрип, от чего Джеки на мгновение замирает. Ви со смешком шлёпает его по плечу и забирает свою бутылку.

    На ново-новоселье (спортивную сумку с нехитрым скарбом, брошенную в середине пустой и душной квартиры) приглашён только он — настоящее веселье с алкоголем, коктейлями, светомузыкой, электронными битами и добрым десятком приятелей, с которыми Ви свела судьба в лице Джеки за последние месяцы, будет позже.

    Сейчас Ви просто-напросто хочется почувствовать себя дома. В своём доме.

    И всё-таки что-то не так.

    — Можно подумать, раньше вокруг тебя не было стен, — пожимает плечами Джеки, прикладываясь к горлышку.

    — Их было значительно меньше, — фыркает Ви. — Ну, знаешь, все эти вынесенные взрывами и пожарами стены на заброшенных заводах и в ничьих домах. Мы их затягивали брезентом. И небо… Вместо потолка.

    Ви научилась говорить о жизни кочевницей, небрежно-насмешливым тоном плотно заштриховывая, как дешевым консилером синяки на лице, смутно колющуюся тоску по прошлой жизни. Пыльная, прорезиненная, пропитанная машинным маслом, в неоновых огнях городских дорог она отчего-то манит её обратно.

    — Вот как: небо?..

    Пускай в голосе Джеки звучит резкая, грубоватая насмешка, он закидывает руку на спинку дивана и запрокидывает голову так, будто бы вместо серого давящего потолка сейчас увидит густой мрак, разреженный белыми микрочастицами — звёздами, пробивающимися через пыль, дым, смог. У Джеки на языке, должно быть, вертится тонна вопросов: они хотя и будто бы из одного мира, но всё-таки жили по-разному.

    Жизнь Джеки — это Найт-Сити.

    Жизнь Ви — это бесконечность пересекающихся в Пустошах дорог.

    И сейчас ей недостаёт именно этого.

    Безграничности.

    Джеки приврал: в Найт-Сити миллион путей, но ни одной дороги. Найт-Сити — это искусственное сердце, имплант, оплетённый неоновыми трубками, запечатанный в высоких холодных стенах, где по кругу пущены одни и те же жизненные маршруты.

    Пустоши — это мозг, взбудораженный, жаждущий нового; хитросплетение извилин, по которым можно петлять бесконечно, сменяя дороги одну за другой в поисках той самой, нужной. И быть уверенной, что лучшее — всё ещё впереди. За одним из необкатанных поворотов…

    А Ви, разогнавшейся в этих стенах на полную на пути соло-наёмницы, успех кружит голову, так что кажется, что лучше уже не будет.

    Потому что за поворотом — всё тот же маршрут, и больше нет ничего — только высокие толстые стены.

  • От тепла и обратно

    От тепла и обратно

    художник: нейросеть

    Алика и Илья очень похожи: Алика любит себя, успех и уединение; Илья любит себя, успех и власть. А ещё они не знают, как относиться друг к другу.

    Сдружившись в четырнадцать лет, они предпочитали держаться или вдвоём, или поодиночке: они соперничали и работали в команде; проклинали друг друга и поддерживали в сложные минуты.

    И уже сами не могут сказать, кто они: недовраги, полудрузья или самые близкие друг другу люди…

    к содержанию

  • Добро пожаловать в Найт-Сити, город мечты!

    — Ну и? Разве этого ты хотела? — пересохшими от долгой дороги и вязко-дымного воздуха города губами едва бормочет Ви, вглядываясь в мутное отражение напротив.

    Ей отчаянно хочется с кем-то поговорить: завалиться на потрепанный диванчик в трейлере, закинув гудящие ноги на спинку, с тихим хлопком вскрыть дешманский эль, прикупленный в забегаловке напротив автомастерской, и под взрывающийся на языке химозный терпко-виноградный привкус перекинуться парой бодрящих шуток с Салли, Джонотаном и Гейлом, как всегда после залётов. Но единственный человек в этой комнате — Джеки — трескуче переговаривается с кем-то по телефону, беспощадно мешая англо-американский с испанским, и Ви остаётся один на один со своим отражением.

    В потёртой куртке с въевшимися радужными бликами масляных пятен, разводами вечно стойкой подводки по всему лицу и бурым пятном засохшей крови на пропитанной пылью (или это просто цвет такой, грязно-дорожный?) рваной футоблке, она кажется себе такой… Жалкой.

    Бездомной побитой дворнягой, прихрамывающей на левую лапу.

    Озверевшей псиной, отбившейся от стаи и не жалевшей шкуры, чтобы защитить сомнительного знакомца, в котором учуяла что-то своё, родное.

    Ви безнадёжно качает головой. Не так она представляла себе жизнь вне клана. Впрочем, враньё, конечно: она не представляла себя вне клана, вне Пустоши, вне машин и дорог вообще. Отчаянно хочется скулить (от боли или, может быть, от полного чувства покинутости, к которому не была готова, как бы ни убежадала себя и других), и Ви, зло оскалившись на своё отражение, упрямо закусывает губу.

    Джеки бросает в телефонную трубку что-то весёлое, на подъёме, пусть по-прежнему и малопонятное, скидывает звонок и перехватывает взгляд Ви. В его глазах ни жалости, ни насмешки, ни — удивительно, ведь она не член его клана, стаи, семьи! —безразличия.

    Джеки её понимает.

    Ви опускает голову.

    — Добро пожаловать в Найт-Сити, город мечты, — хмыкает Джеки вдруг над ухом и с хлопком перехватывает Ви за плечи, как будто бы позабыв, как часов пять назад в разбитой машине криво штопал распоротое пулей плечо.

    Ви вздрагивает. Вот только не от короткой судороги, стянувшей плечо жгутом — от прикосновения. В нём, небрежном, мимолетном, почти невесомом, слишком многое…

    — Мечты? — с кривой усмешкой отзывается Ви, глянув на Джеки в зеркало. — Какой смысл?..

    Она не договаривает. Отмахивается от жалости к себе, от возможного сочувствия, от сжимающейся в груди пустоты.

    — Эй, не время грустить, amigo, — задорно подмигивает ей Джеки и снова шлёпает её по плечу. — Мы сорвали большой куш. Я покажу тебе места в Найт-Сити, где его можно потратить.

    — А увеличить? — прищуривается Ви, невольно заряжаясь бодростью Джеки.

    — Como quieras! 1

    Джеки раскатисто хохочет, а Ви, следуя за ним, только и успевает выхватывать пунктики планов из круговерти мыслей: прикупить машину, новую одежду, позаимствовать у Джеки парочку выражений…

    А пока — Ви с застенчивой улыбкой принимает из рук Мисти жидкую вишневую помаду с металлическим отблеском — ей хватит и этого: а m i g o.

    1. Как пожелаешь! (исп.) ↩︎

  • ХОЛОД И ЯД

    ХОЛОД И ЯД

    Когда одиннадцатиклассника Артёма Родионова посреди учебного дня задерживают по подозрению в распространении наркотиков, двое его лучших друзей, Варя Ветрова и Фил Шаховской, берутся доказать его невиновность. Но они даже не предполагают, что это попытка заставить их отцов заплатить за лихие девяностые.

    Чтобы остаться целыми и невредимыми, детям предстоит довериться родителям, а отцам — стать оплотом для своих детей.

    к оглавлению
  • Добро пожаловать в «Посмертие»

    Добро пожаловать в «Посмертие»

    — Здорово, chica!

    Появление Джеки (уже как всегда) сопровождается жгуче-нежным ворчанием мамы Уэллс на испанском и грохотом расхлябанной двери в их комнату. Ви торопится выйти из своего аккаунта на компьютере Джеки, который он — как и всё остальное — с неожиданной щедростью предоставил ей, и резко разворачивается на скрипуче-потрескивающем кресле ему навстречу. На заглючившем компе остаются мерцать неоном хитросплетения линий метро.

    — Привет, amigo!

    От натянутой улыбки режет в уголках губ, и Ви прикусывает щёку изнутри.

    — У меня отличные новости, Ви, — грохочет Джеки, и эти хорошие новости на глазах превращаются в пятизначное золотистое число на счёте. — Я наконец сбыл эту малышку, которая потрепала нам нервишки и твою тачку. Но думаю, она своего стоила.

    — Это же замечательно! — продолжает улыбаться Ви, растирая ладонями колени. — Спасибо.

    — Эй, да не за что: мы ж с тобой партнёры, — отмахивается Джеки и вдруг, качнув головой, подозрительно прищуривается: — А ты почему ceño1?

    Ви гулко сглатывает сухой царапучий воздух и неопределённо передёргивает плечами в жалкой попытке отмахнуться от вопроса, но Джеки усаживается на кровать напротив неё, широко расставив ноги и подавшись вперёд, преисполненный решимости выслушать. Он смотрит не испытующе, а с искренним интересом, которому Ви безвольно сдаётся.

    Начинать новую жизнь оказывается гораздо сложнее, чем она себе представляла, с надрывом в голосе разрывая все связи с «Баккерами», когда-то своими, родными.

    Раньше у неё не было ничего, кроме машины и клана: ржавые заправки, пустые города, стихийно сгрудившиеся поселения и пыльная дорога без конца и края. Теперь перед ней Найт-Сити — город возможностей и подростковых грёз, а у неё нет совсем ничего, кроме неоплатного долга перед Джеки и мамой Уэллс.

    Колёсико мышки залипает, а сустав в среднем пальце глухо похрустывает — с таким усердием она пролистывает страницы вакансий, пытаясь найти пристанище: работу на первое время, квартиру или тачку, в которой можно жить. Но не находит. В корпорациях ей не место, в торговле она не смыслит — а ещё Джеки тешит её надеждами на карьеру соло и обещает, что у них будут лучшие заказы, что их имена будут волновать сердца жителей Найт-Сити…

    Ви стыдно жаловаться (да и кому? тому, кому она обязана всем, что имеет?), но держать в себе ещё тяжелее, особенно когда мессенджеры — сколько бы она не гипнотизировала их до сухости в глазах — молчат. Ви украдкой от самой себя проверяет их каждый день, ожидая увидеть хоть что-нибудь: смешную гифку с роняющим пиво Джонатоном, сообщение о том, что Карла опять взломала старый код кассы какой-то заправки и они могут пировать, скупой смайлик.

    Но чаты молчат.

    Только в строке ненабранных сообщений мигает треугольник с красным восклицательным знаком — лишнее напоминание Ви, что не существует обратных дорог. Дороги ведут только вперёд.

    — Entonces a la mierda el pasado2, Ви, — решительно взмахнув рукой, поднимается Джеки и на её недопонимающий взгляд поясняет: — Забей. Расслабься. Поехали.

    Он протягивает ладонь ссутулившейся в поскрипывающем кресле Ви, и она с робостью смотрит на него снизу вверх. В голове — десяток вопросов (куда, зачем, нужно ли собираться), но Ви без слов хватается за руку Джеки.

    — Хэй, хватит киснуть. Я покажу тебе Найт-Сити, — подмигивает он, выдёргивая её с кресла.

    Ви успевает только выхватить из верхнего ящика глянцевый тинт для губ.

    Джеки вырывает Ви не из-за компьютера — из тоскливо-унылых, безнадёжных мыслей о туманном будущем, и усаживает за собой на взятый в аренду «Арч Назаре». Ви восхищённо присвистывает, с осторожностью пристраиваясь практически на бензобаке. Джеки бормочет, что обязательно выкупит эту зверюгу, как только вернёт Ви машину.

    Ви не успевает отказаться, потому что «Арч» с рёвом срывается с места.

    Город проносится мимо пучками неоновых огней и кислотно-вызывающих граффити, запахами фаст-фуда — вока и бургеров, начос и стрипсов — и техники — влажностью подворотен и горечью подпалённых в дрифте покрышек. Под задницей вибрирует нагревающийся металл, Ви чувствует, как соскальзывает, и цепляется крепче: одной рукой за плечо Джеки, другой — за сидение.

    Джеки коротко оборачивается, и в глазах его сверкает нездоровый азарт. Ви не успевает его предупредить быть аккуратней — иначе Найт-Сити раскатает её по асфальту во всех смыслах — рывком обхватывает Джеки за пояс и прижимается к нему всем телом: так резко он прибавляет скорости.

    Ви ничего не видит, кроме бесконечной полосы огней, круто петляющей то влево, то вправо, то лихо закручивающейся петлёй, не слышит ничего, кроме ритмично грохочущего в уши пульса сквозь свист бешеной свободы — и даже не может сказать, её это пульс или города — и не чувствует совсем ничего. Ни хлестких ударов ветра, ни ног, ни рук — ни даже себя. Только где-то глухо и глубоко понимает, что они несутся на огромной скорости в бешеном ритме Найт-Сити, полностью сливаясь с ним.

    Ви взвизгивает, когда на крутом повороте забывает наклониться вслед за Джеки, и их вдруг заносит. Визжат шины, гавкают клаксоны, на волоске от асфальта и столбов Джеки выравнивает мотоцикл. И Ви почему-то смеётся.

    Всё внутри горит и немеет от азарта, ледяного ужаса и сумасшедшей скорости движения.

    Качнув головой, Джеки выкручивает скорость на максимум — и Ви уже не чувствует ничего.

    «Арч» тормозит в какой-то подворотне, где один за одним не спеша спускаются китчево разодетые люди с хитро спрятанными стволами в какой-то подвал.

    — Ну как тебе? — со смешком любопытствует Джеки, мягко расцепляя намертво сомкнувшиеся на его талии руки Ви.

    Ви вытягивает перед собой мелко подрагивающие пальцы и медленно, вразвалку, как в первый раз после поездки на байке, сползает на прохладный асфальт. Прикрыв глаза и отсчитав до трёх, ехидно выдаёт:

    — Жива. Как ты ни старался. — И зачем-то повторяет, пробуя слово на вкус: — Жива.

    Джеки хохочет и подаёт Ви руку:

    — Тогда пошли. Кое-какие приятели моего фиксера хотят познакомиться с парочкой, уведшей из-под носа у «Арасаки» живую рептилию.

    Ви поднимается, цепляясь за руку Джеки, и растерянно оглядывается по сторонам.

    — Добро пожаловать в «Посмертие», Ви. Слышала что-нибудь об этом?

    Ви слышала, конечно, многое: такая же голубая мечта подростков-кочевников, как и Найт-Сити. Но сказать ничего не может, лишь вслепую взмахнув кистью тинта по губам, чуть пьяненькой от кипящего в крови адреналина походкой торопится вслед за Джеки.

    Ви чувствует, как в груди, в решётку рёбер, разгоняя по камерам горячую кровь, бьётся сердце — пульсирует жизнь, и будто бы в унисон ей пульсируют биты за дверью легендарного клуба «Посмертие».

    1. хмурая ↩︎
    2. тогда к чёрту прошлое ↩︎

  • В пустыне ночи чернее

    Акуза, 2177 год

    На новом месте спалось гораздо хуже, чем она ожидала. Точнее – не спалось вообще. И дело было как будто бы вовсе не в том, что ей досталось самое неудачное место (аккурат между похрапывающей Розой и Зоей, имеющей привычку раскидываться звездой, независимо от размеров койки): после жёсткой посадки и всей этой суеты с разбивкой лагеря и распределением в отряды Лея должна была уснуть, едва коснувшись головой подушки, как засыпала всегда в Академии на втором ярусе шаткой скрипучей койки после изнуряющих биотических тренировок. Лея мяла в руках тонкое колючее одеяло, гоняя по кругу мысли о пропавших учёных, о завтрашней вылазке, об этой странно молчаливой планете.

    А вдоль позвоночника проскальзывали холодные мурашки – даже через плотный походный матрац ощущалось, как дрожит, ходит ходуном чужая, неизведанная земля.

    Лея содрогнулась и решительно откинула одеяло в сторону. Босые ноги похолодил шершавый брезент палатки. Вслепую нашарив в кромешной тьме – сквозь крохотные плексигласовые окна не попадало ни крупицы, ни отголоска звёздного блеска – форменную куртку и новые берцы, Лея на носочках проскользнула между койками.
    Каждый осторожный, медленный шаг отдавался ноющей болью в стёртых до крови новыми берцами ступнях – Лея морщилась и сердито покусывала губы.

    Присев и пригнувшись, чтобы не потревожить слабым свечением ночи сослуживиц и не привлекать к себе лишнего внимания караульных, она отдёрнула тяжёлый полог и выскользнула вон. Нагретый за ночь песок безжалостно остро вонзился прямо в лопнувшие мозоли. Лея коротко всхлипнула и тут же, наугад подковырнув кожу и отряхнув ступни от песка, натянула жёсткие берцы на босые ноги.

    Ночь была тёмная, густая и вязкая, как облако биотики, подбрасывающее на десяток метров. На чёрном небе не проглядывалось даже слабого отблеска ночного светила – только розовато-белая густо рассыпанная крошка звёзд, облако Млечного Пути, и основной, голубовато-тревожный, свет излучали лишь маячки на сторожевых вышках. Они же вибрировали, испуская высокочастотные звуки для отпугивания потенциальных нежеланных и неуловимых гостей вроде каких-нибудь клещей.

    Оставив форменную куртку распахнутой, Лея лёгким взмахом активировала омнитул и включила режим маскировки – экспериментальная программа, которую они вместе с Дейвом сочинили в первой увольнительной. Голубоватый луч сканера скользнул по ней сверху вниз, а после застыл гибким отражением песка и неба. Теперь нужно было не забыться и не опустить руку, пока не пройдёшь мимо караульных вышек, а то – прикинула Лея – можно было заработать уже три выговора за нарушение распорядка, притом с занесением в личное дело. За внедрение неверифицированной программы на служебный инструмент – точно.

    Занесённый песком вагончик, в котором с месяц назад проживала доктор Лиза Раткевич, возглавлявшая исследовательскую группу спецотдела «Альянса», расположился в слепой зоне. Странно было располагать сторожевые вышки отряда, прибывшего искать без вести пропавших при странных обстоятельствах учёных, таким образом… Впрочем, не Лее было судить: её дело маленькое – поддержка да защита.

    Выключив программу маскировки, Лея вплотную подошла к покосившемуся на песчаной насыпи вагончику. Кодовый замок соблазнительно подмигивал красным: обыск оставили на второй день экспедиции, и сейчас жуть как чесались ладошки опробовать новую прогу. Лея сердито мотнула головой и свернула омнитул от греха подальше: во-первых, Дейв ей этого не простит (взломщика-то они сочиняли в соавторстве во главе с ним); во-вторых, Джеймса подставит; в-третьих, после несанкционированного взлома её точно турнут со службы. Поэтому, придушив исследовательско-изобретательское любопытство, она ухватилась за железные трубы лестницы, ведущей на крышу.

    Крупицы песка заскрипели по балкам, захрустели меж заржавевших болтов, рассыпавшись из-под подошвы. Ладонью распределив песок в две кучки, Лея уселась на сводчатой крыше, подтянула колено к груди, и подняла голову. Тяжёлые волосы, наспех перевязанные на один оборот, рассыпались по спине. Ветер за ограждением смахнул с макушек барханов песчинки и закружил их в воздухе. Они сверкнули белизной, как звёзды, и будто бы так и застыли мелкими, слабо мерцающими точками среди знакомых созвездий.

    Под сбитым носком берца спал лагерь. Подрагивали, как мираж, как искусная голограмма, тёмно-рыжие, красноватые и песочного цвета палатки на слабом ветерке. Мерно и тихо гудели очистители, фильтруя воздух от песка, пыли и мелких частиц тяжёлых металлов, но и без них – Лея глубоко вздохнула – здесь дышалось свободно и легко.

    Хотя, конечно же, завтра она возьмёт респиратор на разведку.
    Лея задумчиво нарисовала носком знак бесконечности в воздухе и помотала головой. Не хотелось сейчас думать, что ждёт её среди песков, осколков кварца и злого, сухого, колючего ветра – что нашли учёные, что заставило их пропасть. Однако липкие холодные мурашки тревожно заворочались под майкой.

    Лея передёрнула плечами.

    — Не спится, Вторая?

    Голос за спиной прошуршал в унисон осыпающемуся по ступенькам песку, ладонь накрыла не пристёгнутую к ляжке кобуру, и Лея обернулась. На покатом краю крыши на корточках устроился растрёпанный Джеймс Шепард.

    — А, это ты, — с облегчением выдохнула Лея, убирая руку с бедра.

    — А кого-то другого планировала застрелить пальцами? – хмыкнул Джеймс и попытался пригладить волосы пятернёй.

    — Я могу, ты же знаешь.

    — Боюсь, в этой дуэли победил бы я.

    Лея насмешливо скривилась и сдвинула кучку песка чуть в сторону, чтобы освободить Джеймсу место.

    — Ты как меня нашёл?

    — По зову сердца!

    Джеймс прижал ладонь с заживающими костяшками к груди, а Лея скептически приподняла бровь. Едва ли этот жест был заметен в чуть рассеянном полумраке ночи, но Джеймс не то почувствовал его, не то осознал, что переборщил с пафосом, и поспешил покаяться:

    — Ладно-ладно. Я просто патрулировал территорию.

    — Да ну. А я думала, что это не уровень штаб-лейтенанта. Это дело рядовых.

    — Первый лейтенант Шепард, как разговариваете со старшим по званию? – угрожающе промурлыкал Джеймс и тут же, смешно тряхнув головой, переключился на серьёзный лад: — Просто решил прогуляться. Наверное, тоже волнуюсь перед завтрашней вылазкой.

    — Тоже? Волнуешься? — эхом переспросила Лея и тут же прикусила губу, коря себя за поспешность.

    Какая глупость: думать, что тот, кто прошёл Скиллианский блиц, — тот, кто сплотил силы сопротивления, завоевал ранение и сверкающую медаль на грудь, ничего не боится.

    Не боится возглавить разведывательный отряд вчерашних курсантов в поисках группы учёных, сгинувшей без следа.

    Не боится ошибиться. Не боится потеряться в песках. Не боится их всех подвести.

    — Наверное, — пожал плечами Джеймс.

    «Конечно», — услышала Лея и придвинулась к нему поближе. — Не переживай, не сдам тебя, командир, — подмигнула она Джеймсу и задрала голову к небу, — никому не скажу, что ты сентиментально любишь смотреть на звёздное небо и угадывать, в какой стороне сейчас корабль с твоей матерью. Как я.

    — Вот за это и люблю тебя, Вторая, — тихо хохотнул Джеймс и тоже поднял голову к небу.

    Над ними нестройными облаками сияния клубился Млечный Путь, и щемящая сердце тоска заворочалась под сердцем.

    — Здесь невероятно, правда? — выдохнул Джеймс, просеяв сквозь пальцы крупицы песка. — Ты была когда-нибудь на море?

    Лея мотнула головой.

    — А я вот провёл детство у Средиземного моря. Песок там почти такой же, как здесь, но гораздо мягче. И это небо очень похоже на ночное небо там, особенно когда нет смога, дыма, облаков. Видно каждую звезду, даже пульсары, наверное. Очень удобно складывать их в созвездия. Когда нам дадут следующую увольнительную, слетаем туда?

    — Всем отрядом?

    — Зачем? Ты и я, только Шепарды, — и уловив в напряжённом выдохе смущение, ободряюще подтолкнул её плечом, — они не поймут. А ты – вполне.

    — Слетаем, — легко согласилась Лея, — в конце концов, всегда приятно открывать новые миры.

    И вдруг поняла, что они — первые.

    Первооткрыватели нового мира, новой планеты – пустыни, ветер-хозяин которой заметал следы.

    — О дивный новый мир, — патетично процитировал Шекспира Джеймс и тут же смешно тряхнул лохматой головой: — Пока не узнаешь его поближе.

    — О сколько нам открытий чудных… — в тон ему отозвалась Лея и, неожиданно для себя, зевнула.

    Пока всех внимание Первого будоражило, подмывало любопытствовать и вступать в дружеские схватки, её присутствие Джеймса Шепарда успокаивало.

    —Ну всё, лейтенант Шепард, слушайте мой приказ: нале-во и на боковую.

    — Есть, штаб-лейтенант Шепард, — шутливо козырнула двумя пальцами Лея и снова зевнула. — Как думаешь, что стало с учёными? Куда они могли деться?

    — Не знаю. Пустыня большая. Может, торчат в какой-нибудь пещере – я слышал геодезистов: тут много подобных скал – а может, разбили лагерь на другой стороне. Завтра мы всё обязательно выясним, Вторая. Во всяком случае, постараемся. А пока… — Джеймс хотел было снова скомандовать спать, но развернул на омнитуле карту созвездий, сверился с небом, и выдохнул: — Пока можем ещё посмотреть на звёзды.