— Зря ты это затеяла, — неохотно распахнул тяжёлую дверь допросной Данила. — Говорить по душам с маньяком…
— Моя работа, Дань, — нахмурилась Лида и шагнула в серый полумрак. — Почти.
Данила щёлкнул выключателем, и под потолком потрескивая вспыхнули продолговатые сине-белые лампы. Лида осторожно села на краешек привинченного к полу холодного стула, поёрзала и положила перед собой картонную папку. В левом верхнем углу каллиграфическим, почти таким же, как в дневнике, почерком был надписан номер дела. Четыре колючие цифры.
— Я вообще не должен тебе в этом пособничать, — проворчал Данила. — Это почти преступление. Считай, это благодарностью за помощь нам.
— Так помогала, что прятала, — кисло отшутилась Лида, раскрыла копии дневника. — Можешь меня оставить одну? Мне нужно подготовиться к сеансу.
— К допросу, — как будто машинально поправил Данила.
Лида неровно выдохнула.
Лида морщится, качает головой:
— Мне почему-то ничего не ясно.
— Зато следователю, нашим психологам всё понятно. Да и судье, думаю, тоже будет предельно понятно. Пошли в буфет.
Безразлично пожав плечами, Лида ногтями вырисовывает узоры на папке с дневником убийцы. Ей ни есть, ни пить, ни даже думать о чём-то, кроме Алексея, не хочется. Они ведь так верили в ремиссию, в несерьёзность его фиксации.
Данила делает шаг, оказываясь близко-близко, и вытягивает папку из её рук так бережно, как будто она из хрусталя и золота. Лида не сопротивляется. Только спешно прячет руки в карманы.
— Не хочется.
Данила засовывает папку подмышку и кончиками пальцев проходится по чуть спутанным прядям, упавшим на плечи. От этого касания становится зябко.
— Ну пошли, — лукаво прищуривается он. — Там кофе подают, как ты любишь: чуть-чуть корицы, чуть-чуть шоколадной крошки и много молока. Я угощаю.
— Даже если я стала его триггером, даже если он хотел меня, почему не взял? Мы столько раз оставались наедине… Не понимаю.
— Это ошибка всех психологов. Ну или психотерапевтов. Они думают, что достаточно ненормальные, чтобы понять маньяка…
Данила осторожно и заворожённо, прядь за прядью, как маленькая девочка у новой куклы, убирает Лидины волосы на спину. В этом жесте столько же жуткого любования, сколько могло быть тепла, если бы они хотя бы встречались. Лида невольно отступает назад. Данила убирает руку, сконфуженно поправляет манжету на левой руке и поучительно изрекает:
— Маньяка же может понять только маньяк.
На запястье мелькает шрам: кривой длинный ожог, по которому опознали Алексея. Под пяткой бряцает очередная банка краски — неудачное они местечко для разговора выбрали — руки сжимаются в кулаки. Лида прячет правую руку в карман и нащупывает заряженный шприц с успокоительным. Не совсем законно для психотерапевта частной практики. Зато надёжно.
— Так что? Пошли пить кофе, пока меня не сдёрнуло начальство?
Данила улыбается как ни в чём не бывало, озорно сверкает тёмными глазами, а перед глазами Лиды — остекленевшие глаза Алексея, невинного (теперь она почти уверена!) человека, отправленного навстречу сумасшествию жестокой рукой. Она оскаливается в ответ:
— Да.
Добавить комментарий