Ава проигнорировала этот вопрос:
— Иди. Если завтра в восемь не увижу тебя у своей двери, буду считать, что твоя стажировка окончена. Кстати! Твой любимый Пи однажды выбил человеку глаз. В качестве наказания. А вставить новый глаз стоит гораздо дороже, чем подлатать ногу. Уж поверь.
Оставив Мию во дворике, Ава решительными шагами двинулась прочь.
Плащ пришлось включить на охлаждение, и теперь приятная прохлада воротника щекотала шею. Ава зло сорвала уже остывший пластырь, вытащила чип и бросила в нагрудный карман формы.
Есть ли в ней хоть что-нибудь человеческое, помнит ли она, кем была, или спецгруппе «Б» стирают память о прошлом, люди ли состоят в спецгруппе «Б» или ИИ, — эти дурацкие вопросы назойливо крутились в голове, разгоняя кровь по жилам лучше всякой смазки.
Ава лгала и лукавила, когда отвечала на эти вопросы.
Ава всё помнила, но хотела поскорее забыть.
Стереть память, может быть, Государство и мечтало: кому не захочется получить в свои лапы легион живых мертвецов? Однако это было бы не слишком гуманно — подчистую противоречило бы продвигаемой религии и политике — да и наука не научилась стирать память так глубоко из без последствий. Стирая прошлую жизнь, можно было случайно стереть все значимые для службы навыки.
А Безупречный должен быть безупречен во всём.
Многие, как и Ава, самолично отказывались от части своего прошлого: подставляли уже не совсем органический мозг лазеру, освобождали ячейки памяти для работы, для чего-то более значимого, чем поедание тако с семьёй в маленькой лавочке соседа или кофепитие по утрам на широком подоконнике в объятиях любимого человека. Отказывались от эмоций: вкалывали себе блокаторы, ставили скобы, зажимали нервы, прибегали к ненаучным практикам, лишь бы ничего не видеть, ничего не чувствовать — анализировать и исполнять.
Быть Безупречным — отнюдь не безупречная работа, но кто-то должен её выполнять.
Ава остановилась. Ноги сами понесли её не новым, коротким, маршрутом до закусочной, а старым и долгим, протоптанным так давно, что уже людей, которые бы вспомнили этот маршрут, практически и не осталось. Как и самого маршрута, впрочем. Под каблуками ботильонов чавкала глина, перекатывались крупные камни, и Аве на мгновение показалось, что она очутилась дома.
Почти сто лет тому назад.
Кирпичное угловое здание — некогда жилой дом, имевший историческую ценность — разрушилось в рыжую крошку. А уцелевший подъезд смотрел на всё чёрной глазницей оконного проёма. Заржавела оградка, заросла мусором парковочная площадка, и только детская качелька всё так же болталась на тонких трубах.
Ава села на качель, и та протяжно взвыла, покачивая Аву в воздухе. «Я тоже рада тебя видеть», — улыбнулась Ава, погладив кончиками пальцев осыпавшуюся краску, и вгляделась в черноту. Она ожидала увидеть там воспоминания давно ушедшего детства или ярость в светлых глазах Мии, но чернота вдруг посмотрела на неё.
Чёрной мордой одноглазой подбитой собаки.
Она проскочила по кирпичам и спряталась. Ава мягко спрыгнула с качели.
Бродячих животных отстреливали, снижая популяцию до допустимого минимума: чтобы собаки не сбивались в стаи, чтобы коты отлавливали крыс, чтобы голуби не переносили заразу. А этой собаке, видимо, повезло. Она была худая, чёрная и напуганная.
Добавить комментарий