Какое-то время они молча наслаждались тем, как мягкое и ещё тёплое тесто тает на языке, рассыпаясь нежным послевкусием неприторной сладости. Равномерно постукивали колёса, поезд неосязаемо покачивало, туда-сюда отъезжала дверь, за которой попеременно хлопали двери и гудели туалеты, а за окном тянулись неотвратимо бледнеющие ленты уже пригородных огней.
Когда во рту стало нестерпимо сладко, Алика уложила половину синнабона в коробку, облизнула пальцы, чтобы выставить на стол косметичку с пачкой влажных салфеток, о которых Илья, конечно же, не подумал. И только тщательно вытерев руки, глотнула чай. Лимон, мелисса, мята приятной кислинкой пощекотали нёбо. Алика глянула на Илью сквозь гранёный стакан.
— Ну и? Я три дня гналась за вами, чтобы сказать, как вы мне безразличны?
Илья тоже отложил синнабон и рассеянно рассмеялся:
— Мамино любое кино. Смотрела?
— Читала.
— Ну и как?
Илья с громким шелестом вытащил из пачки салфетку и принялся растирать руки. Чуть красноватые, обветренные, с тёмными пятнами на костяшках — Илья продолжал играть в эти злые жестокие игры, которые его чуть не довели до больничной койки, и Алика до сих пор не могла понять, зачем он это делает. Илья мог бы это всё прекратить одним непринуждённым движением: сообщить матери, попросить натравить комиссию по делам несовершеннолетних или хотя бы допустить вброс в соцсетях, чтобы подтянулась прокуратура.
А он вместо этого продолжал притворяться, что ему место среди этих моральных уродов. Неспособные самостоятельно заработать пятёрку, неспособные ни сдать ОГЭ или ЕГЭ, неспособные буквально ни на что без родительских финансов (они и в лицей бы не поступили, не купи их родители компьютеры в класс информатики или вроде того), они так старательно пытались возвыситься над обычными школьниками, что выставляли себя на посмешище. Илья был другим — Алика знала его другим и теперь, глядя в его озорные глаза, сверкающие даже в приглушённом свете, видела, что он не изменился.
«Зачем же ты всё это делаешь?» — вгляделась в его глаза Алика. Безумно хотелось поторопить его, задать этот и ещё множество вопросов — выслушать, что же такое важного он так отчаянно пытался сказать ей эти два года. Однако впервые за это время ей хотелось наслаждаться мгновением, не думать ни о перспективах, ни о победах, а просто разговаривать с Ильёй ни о чём, как раньше, как обычно. Поэтому Алика повела плечом и ответила:
— Мне нравится. Особенно Волшебник: он всегда держит руку на пульсе, даже когда все думают, что нет.
— А мне казалось, совсем наоборот.
— Да ну, — скептически выгнула бровь Алика. — Он всё это подстроил. Буквально. Даже вьюгу наслал, чтобы столкнуть Принцессу с Медведем.
— Он хотел, чтобы Медведь снова стал собой и убежал в лес.
— То есть, по-твоему, Волшебник не врал? И его волшебство пошло не по плану, а наперекосяк?
— Не знаю, врал или нет, — Илья шумно прихлебнул чай. — Но только в конце Медведь всё-таки приехал, несмотря на препятствия Волшебника, которыми он хвастался. Получается, его любовь оказалась сильнее всего. Сильнее планов Волшебника. И даже сильнее магии.
Илья с грохотом поставил кружку на стол и посмотрел на Алику. От прямого и открытого взгляда Алике стало жарко. Она снова взяла синнабон, а Илья откашлялся и торопливо добавил:
— Кстати, не знал, что есть такая книжка.
— Пьеса, — поправила Алика. — Мне вообще нравятся пьесы этого автора.
— Пьесы? Их много?
— Да, — Отложив синнабон, Алика небрежно отёрла костяшкой пальца уголок губы и принялась загибать пальцы. — Вот «Обыкновенное чудо», ещё «Тень», «Снежная королева», «Золушка». У меня была такая толстая книжка с большими буквами. Бумага там была жёлтая, шершавая, а корешок коричневый и с золотыми узорами. Пока всем детям читали сказки Шарля Перро, мы с бабушкой и дедушкой устраивали чтения по ролям. Иногда ещё мама присоединялась. Мне очень нравилось. Вроде бы детские сказки, волшебство, но для взрослых.
— И кем ты была? Снежной Королевой? — усмехнулся Илья, откидываясь на стену.
— Намекаешь, что я холодная, бесчувственная и властная? — прищурилась Алика. — Спасибо. Но дедушка считал, что главные роли мне идут больше всего.
— Ну ещё бы, — фыркнул Илья.
ЕленСанна наконец добралась и до них и, послюнявив кончик малюсенького карандаша, пробормотала вполголоса:
— Мельникова, Муромцев здесь. Надо же, даже сидят вместе…
Илья подмигнул Алике. Она отряхнула руки и, сцепив их в замок, посмотрела на ЕленСанну снизу вверх. Спрятав блокнотик в задний карман неприлично облегающих брюк, она хрипловатым голосом напомнила им, как следует себя вести: не мешать другим, вернуть стаканы проводнице, лечь спать, едва выключат свет. Она уже развернулась, чтобы уйти, но вдруг постучала толсто наращённым ногтем рядом с синнабонами.
— А вот этого быть не должно. Я разве отпускала в торговый центр?
Алика раздражённо фыркнула и закатила глаза, Илья едва различимо качнул головой и с обаятельной улыбкой развернулся к сопровождающей.
— Так я ж до вокзала дошёл, на поезд сел — какие проблемы?
— Проблемы будут у тебя с матерью. Она мне письменного разрешения не давала тебя отпускать. Я ей сообщу о твоей самоволке.
Алика подавила смешок и вплотную вжалась в стекло, словно в черноте мелькнуло что-то крайне интересное. Илья покивал с наиубедительнейшим раскаянием на лице, но стоило ЕленСанне отойти в сторону, хохотнул в кулак.
— Самово-олка, — передразнила сопровождающую Алика и закатила глаза: — Она, блин, кто?
— Генеральша, а что, не видно?
Илья притопнул подошвой ботинок, как бы намекая на замызганные зимние сапоги ЕленСанны, из-за которых её шаги казались тяжёлыми, неотвратимыми и немного марширующими, и рвано расхохотался. Алика тихонько рассмеялась вместе с ним.
Этот беззаботный смех был особенным: это было больше, чем насмешка над неоправданно строго сопровождающей, теплее, чем просто хороший собеседник. Даже когда шутка уже перестала быть смешной, даже когда ЕленСанна уже скрылась в своём купе, Алике хотелось смеяться и ловить смешливый взгляд Ильи. А он внезапно умолк, подпёр кулаком щёку и, внимательно разглядывая её, выдохнул:
— Знаешь, я так соскучился.
Добавить комментарий