У Алики смешок встал поперёк горла. Она закашлялась, сделала пару глотков остывающего чая и отвернулась к окну. Чернота возвращала им их отражения. Илью, спокойного, расслабленного, покачивающегося из стороны в сторону в ритм поезда, беззвучно перебирающего пальцами по столешнице — и её, особенно лохматую, усталую, растерянно пропускающую через пальцы пряди волос и перебирающую слова на беззвучно шевелящихся губах.
Одной фразой, которая далась ему так же просто, как «привет», «как дела» или «что делаешь», Илья выразил всё, что творилось внутри Алики, но в чём она себе упрямо не признавалось. Каждый день, отталкивая от себя Илью, чтобы наказать за безразличие, за предательство, Алика наказывала и себя. И теперь не знала, кому на самом деле от этого наказания было больнее.
— Давно мы так не разговаривали, да? — непринуждённо усмехнулся Илья и глотнул чай.
— Сам виноват, — шёпотом процедила Алика и сердито откусила синнабон.
— Я вообще-то пытался.
— Значит, плохо пытался.
— Когда мы оказались один на один, вдруг выскочила мадам бультерьер и нас развела по углам. С твоего, между прочим, одобрения, — в голосе Ильи зарокотала злость, которую он удерживал, как мог, но она неудержимой могучей волной давила, прорывая старую плотину. — Офигеть, как приятно, когда тебя назвали домогателем.
— Никто тебя так не называл, — пренебрежительно поморщилась Алика и, отложив синнабон в коробку, подалась вперёд: — А Викторию Сергеевну не смей оскорблять. Она лучшая вожатая!
— Надо же… — Илья начал язвительно, но внезапно замолчал и, потерев подбородок, миролюбиво полюбопытствовал: — И чем же она так хороша?
— Она нормальная. Просто адекватная, — пожала плечами Алика и снова укусила синнабон. — Не лицемерит, не притворяется. Не заставляет играть в эти идиотские игры на сближение. Мне кажется, она и сама их не очень любит.
— Это же весело!
— Обхохочешься, — закатила глаза Алика. — Это трата времени. Мне нафиг не будут нужны их имена, когда я вернусь домой.
— Справедливо.
— А ты? Не обидно быть не первым?
Алика с сожалением отряхнула руки в коробку: последний кусочек она только что съела.
— Я в истории профан, так что последний из призёров — это прям хорошо, — Илья пододвинул к Алике коробку от синнабонов. — Ешь. Я уже не хочу. Вот право — это да, моя тема. Грех не знать. А Ветрова историк.
Алика погладила края коробки:
— Точно не будешь?
Илья мотнул головой.
— Спасибо, — Алика взяла его синнабон и поверх него глянула на Илью: — А ты с ней в одном отряде был?
— Не-а, я на втором, она на первом. Мы на занятиях пересекались. Она прям погружена в тему. Да во все темы!
Алика на мгновение прикрыла глаза: синнабон Ильи был ещё вкуснее её синнабона. Пока она жевала, всё тело её покрывалось тёплыми щекотными мурашками невероятного удовольствия, близкого к блаженству. С трудом Алика отложила синнабон, чтобы запить чаем.
— Я слышала, как Сашка… Ну наш, из девятого.
— Я понял. Он вот с Ветровой в отряде был.
— Вот. Он говорил, что Ветрова всё купила.
— Придурок, — просвистел Илья и залпом допил чай. — То, что Ветрова в одиннадцатом, а он в девятом, и у них были разные варианты и конкуренты разные, его, понятно, не интересует. Его просто местные обошли, которые реально историю учили. А ему то ли мамка, то ли тётка из отдела образования слила городские задания заранее, чтобы он на край прошёл. Вот это идиот и думает, что только деньги всё и решают.
— А что ж ты с такими идиотами трёшься?
Алика выпалила это прежде, чем успела осознать. Чтобы наконец поговорить с Ильёй, она даже была готова принять его условия и усыпить бдительность: попить чай, поесть синнабонов, посмеяться над сопровождающей — и на мгновение окунуться в то время, когда всё у них было просто, спокойно, понятно. Но жгучая обида вылезла в самый неподходящий момент.
Рука Ильи дрогнула, когда он ставил кружку на стол. Он откашлялся, прежде чем ответить:
— Ради тебя.
Теперь уже дрогнули руки Алики, и синнабон бухнулся в коробку, развалившись на три полумесяца. Корица, сахар, шоколад рассыпались по дну. Уголок верхней губы запульсировал.
— Серьёзно? Бросил меня? Предал меня? И это всё ради меня?
— Вот, как ты про меня думала…
Тихий хриплый голос Ильи прозвучал так надломленно и горько, что даже камень услышал бы — Алика камнем не была, как ни старалась притворяться, но на мгновение растерялась, не нашлась, чем парировать. А Илья порывисто поднялся, собрал кружки и ушёл.
Выключили свет. Алика сверилась с телефоном: 23:00. Соседки напротив уже укрылись простынями и серыми пледами, и одна из них, не носившая очки, начинала булькающе похрапывать. Из середины вагона раздался взрыв смеха. Алика высунулась в проход. Из купе, куда Илья пересадил Ветрову, в проход высунулись длинные волосатые ноги кого-то из пацанов и застыли прямо в желтоватом пятне цвета, трясущемся и подпрыгивающим от хохота. Алика отвернулась к окну и без особой охоты доела тесто.
Не так она себе это представляла.
Добавить комментарий