Навалившись спиной на колонну, Алика уже в третий раз проходила семьсот первый уровень игры три в ряд, продержавшейся на её телефоне дольше остальных, изредка отвлекаясь на всплывающие вверху сообщения. Мама надеялась, что дочка как следует повеселится на пост-новогоднем дискаче, организованном в лагере.

Алика зевнула и, уткнувшись затылком в колонну, обвела скучающим взглядом зал. 

Она бы, конечно, предпочла остаться в корпусе, воспользовавшись редким часом, когда её не трогают, и завалиться на кровать с книжкой по психологии, чтобы законспектировать главу по манипулятивному поведению. Но вожатые безапелляционно заявили, что семеро трёх не ждут — и потащили весь их малочисленный отряд на ретро-вечеринку. 

Из “ретро” тут была разве что музыка девяностых, которую мама всегда слушала, пока суетилась по кухне, а ещё три француженки, три немки и пять девочек с истории, вырядившиеся с нелепой претензией не то на шестидесятые, не то на восьмидесятые. Они, с неоновыми тенями, огромными кольцами в ушах, неестественно пружинящими кудряшками и в потрясающе коротких для начала января платьях, визжали, держались за руки и прыгали, своим топотом заглушая прокатывавшиеся под ногами биты.

«Как их вожатые в этом только выпустили?» — скривилась Алика и перезапустила уровень. Она понимала, зачем её и ещё двух сутулых худощавых пацанов, которые после одной олимпиады немедленно начали готовиться к другой, приволокли сюда: завтра объявят результаты олимпиады — и многим будет не до веселья. 

Будут слёзы, сопли, истерики — Алика ставила на двух очкастых пацанов, всё время висевших на телефоне с мамами. Девчонки сами признались, что попали сюда случайно (городу, району, селу нужны были олимпиадники для отчётности, вот они их и нарисовали), так что не сильно расстроятся проигрышу.

Сама Алика собиралась победить.

С завистью она покосилась на кучку правоведов, топчущихся у подоконника с напитками. Вот уж кому повезло: списки призёров и победителей регионального этапа олимпиады по праву мозолили глаза каждый раз, когда она оказывалась в школе.

Выше всех была фамилия Муромцева.

Не то чтобы Илья не заслужил это место — кому, как не сыну полицейской было разбираться в праве! — но Алика так удачно избегала его всё время не для того, чтобы в конце концов оказаться плечом к плечу с ним на одной сцене (потому что среди всех мест на сцене он обязательно постарается встать рядом с ней) и сиять улыбкой в свете рамп. 

Костяшкой пальца Алика стукнула по фитнес-браслету и раздражённо выдохнула: до второго ужина оставалось ещё целых полтора часа.

— Как всегда, безудержное веселье, — едко констатировал над ухом смутно знакомый мальчишеский голос.

Алика поморщилась и неопределённо взмахнула рукой. Обычно этого хватало, чтобы непрошенный собеседник покинул её зону комфорта и пошёл приставать с расспросами к кому-нибудь ещё. Но не сегодня. 

На периферии зрения мелькнул бордовый пуловер — слишком стильный, чтобы его надел кто-то из парней отряда, и обоняние пощекотал вязкий запах древесины и бергамота. Кружка крепкого чая в долгий дождливый осенний день.

Алика узнала этот запах. Так пахли открытки, чисто подписанные аккуратным округлым почерком, так пахли безделушки с прогулок, погребённые в пыльной коробке под ненужными вещами, так пах пробник, который Алика однажды сунула Илье под нос и заявила, что это его запах.

Пальцы дрогнули. Алика туго сглотнула и ошиблась в комбинации.

— Перестань делать вид, что меня нет.

В глухой фразе шваркнула грусть и наждачкой царапнула сознание. Поставив игру на паузу, Алика нарочито медленно повернула голову. Она уже знала, кого увидит рядом и оттягивала этот момент, как могла.

Рядом с ней к углу неширокой колонны жался Илья Муромцев и нервно перебирал манжет пуловера.

— Привет, — буркнула Алика сквозь зубы. — Доволен?

— Ты начала со мной здороваться — уже прогресс, — усмехнулся Илья. 

Алика дёрнула бровью. Музыка вдруг стихла, кто-то из девочек с хохотом потребовал продолжения банкета. Илья нахмурился и наклонился, понизив голос до заговорщицкого шёпота:

— Можем поговорить?

Снова грянула музыка, дискозал погрузился в рассеянный полумрак, а они оказались так близко, что под ритмичными вспышками разноцветных огоньков Алика смогла различить собственный размытый силуэт в зрачках Ильи. Сердце рухнуло в колени, а потом подскочило к самому горлу, так что Алика вжалась в стену и заблокировала телефон, чтобы не выдать себя ни дрожью в коленях, ни покрасневшими мочками ушей, ни дёргающимся уголком губы: Илья должен продолжать думать, что ей всё равно, ведь в сущности так оно и было.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8

Тяжело скатившись с края кровати, Илья беззвучно бухнулся на холодный пол, уселся и с трудом подавил желание с протяжным стоном закутаться в клетчатый плюшевый плед. Во-первых, потому что тот был придавлен двумя тушками одноклассников, вповалку дрыхнущими на двуспальной кровати. А во-вторых, именно потому что по всем комнатам дома отсыпался после шумного выпускного уже не-одиннадцатый «А».

Помассировав переносицу в безнадёжной попытке избавиться от лёгкого звона в голове, Илья осторожно поднялся и вытащил из-под головы Никича свою чёрную футболку, которую, кажется, проиграл ему не то в дурака, не то в преферанс уже под конец вечера. «Зная Никича — в дурака!» — мрачно поджал губы Илья и придирчиво осмотрел футболку. Она была изрядно помята, но в остальном — ни пятен, ни крошек, ни даже запаха крепкого одеколона Никича — вполне носибельна. Аккуратно перешагнув через батарею бутылок из зелёного стекла и стараясь не наткнуться на помятые жестяные банки, Илья вышел из комнаты.

Сквозь неплотно закрытые жалюзи гостиной второго этажа пробивался белёсый свет раннего утра. Секундная стрелка квадратных часов над комнатой, в которой остались досыпать Никич с Эльдаром, истерично дёргалась на ровном месте. Но судя по тому, что дом почти не дышал, время было не больше восьми. Может быть, половина девятого. Илья снова проглотил стон: ему казалось, он даже не уснул — отрубился после очередной философской мысли Эльдара — только пару часов назад. Однако ложиться досыпать было уже поздно. Да и негде: в гостиной второго этажа даже на надувном матрасе под мохнатым пледом, которым мама обычно перекрывала кофейные пятна на белом диване, в обнимку ютились Иринка, Аннушка и Катюха. Диван пустовал. «Женская солидарность, гляньте!» — фыркнул Илья и на цыпочках пересёк гостиную. Дверь комнаты, куда ещё часов в десять поднялись Дашка с Антохой, была ожидаемо заперта; Илья скрипнул зубами. «Ох уж эти отношения на всю жизнь в пятнадцать лет…» — взъерошив помятые, влажные после сна в душной комнате волосы, прошлёпал к лестнице.

Мимоходом стянул с перил светло-серые брюки карго (вроде бы даже собственные) и на ходу оделся, хотя и сомневался, что кто-нибудь будет его разглядывать.

В просторной ванной жалюзи были опущены, потому умываться приходилось в полумраке; за спиной периодически шелестела шторка. В первый раз Илья подпрыгнул на месте, едва не стукнувшись затылком о подзеркальную полку с уходовыми средствами, в остальные — снисходительно выдыхал и сплёвывал зубную пасту вперемешку с безысходностью. Привычку Гарика засыпать после тусовок в ванне он всей душой ненавидел. Не только потому что Гарик занимал такую нужную для всех комнату, но и потому что его невозможно было добудиться.

Илья умылся, пятерней причесал запутавшиеся кудри и решительно отдёрнул шторку. В ванне в позе эмбриона дрых Гарик, весь вечер соревновавшийся с Аннушкой в знании песен Меладзе; рука сама потянулась к душевой лейке. Идея включить ледяную воду на полную и обдать его, чтобы не спал, где попало, казалась соблазнительной. Но за этим непременно последуют трёхэтажная брань, суета, топот по всему дому и вопли «где моя расчёска!», «я вызываю таксу, кто со мной», «я первая в туалет!», «спасите убивают». А гудящая голова, пересохшее горло и почему-то ноющие мышцы требовали ещё хотя бы полчаса тишины.

И стакан холодной воды.

— Живи пока, — хрипло буркнул он и вышел из ванной.

На кухне и в гостиной первого этажа, как обычно, всё было завалено рюкзаками, оплетено проводами, телефонами и фотиками на подзарядке, заставлено пустыми коробками и бутылками. Разве что пахло не едой — вполне себе летом: кто-то с вечера открыл дверь из гостиной на веранду, и по полу стелился холодный утренний ветерок. Маленький телевизор на кухне, видимо, с ночи продолжал показывать какой-то музыкальный канал: экран вспыхивал то ядерно-розовым, то неоново-синим, то белым. Чтобы не слышать даже отголосков недомузыки-недошума, Илья выдернул телевизор из розетки и сполоснул стакан из-под сока. Плеснул воды из графина со встроенным фильтром, всегда стоящего тут же.

— Доброе утро, — едва различимое, не столько дружелюбное, сколько вежливо-насмешливое приветствие в безмолвии пост-тусовочного утра прозвучало громко.

От неожиданности Илья поперхнулся. За спиной едко хихикнули. Илья только дёрнул плечом. Залпом он допил воду, вытер ладонью губы, сполоснул стакан и только потом медленно обернулся, потому что вспомнил, кого на этот раз занесло на их вечеринку.

С углового дивана под широким панорамным окном ему приветственно помахала ладонью Алика и, отставив на стеклянный кофейный столик стакан апельсинового сока, перелистнула страницу какой-то книги.

— Ты уже проснулась? — откашлявшись, крикнул он и налил себе ещё воды.

Алика вскинула брови и сердитой кошкой зашипела, прижимая палец к губам. Илья нахмурился, бросил в стакан пару долек лимона с затерявшегося на столе блюдца и подошёл к ней. Она даже не попыталась скрыть неудовольствие, пока двигалась, чтобы Илья мог присесть хотя бы на ручку дивана, и одними бровями указала в угол дивана. В её ногах валялся Костик, всю ночь обнимавший унитаз под бдительным контролем Никича и Иришки, и с мучением на сплющенном лице прижимал к груди подушку. Илья раздражённо дёрнул щекой и, чтобы Алика не заметила этого, сделал несколько торопливых глотков.

Все знали, что Костик не умеет пить. Однако он из раза в раз пытался доказать обратное. И из раза в раз встречал разгар вечеринки над унитазом. Вчера так вообще превзошёл сам себя: просил Никича намешать ему похитрее, пытался философствовать о любви, выборе и власти и уверял Алику, укоризненно сверлившую его взглядом, что знает, что делает. А потом, выполоскавшись и бахнув сорбента, приполз спать к ней. Илья скривился и аккуратно поставил стакан на столик.

— А ты, значит, его сон караулишь? — прошипел Илья.

Алика вскинула брови и, бережно загнув уголок книги, с холодным осуждением посмотрела на него снизу вверх. Илья никогда не понимал, как она это делает: одним взглядом, неуловимым движением бровей его к месту приколачивает. Но это всегда работало. Вот и теперь он неуютно поёрзал и раздражённо развёл руками:

— Ну а что я не прав, что ли?

— А что мне, с вами спать? — в тон ему прошипела Алика.

— Ну… Нет. Наверное, — Илья почему-то зарделся, схватил стакан со столика и осушил его до дна.

Страницы: 1 2 3

Алика поправила тонкий кожаный чёрный ремешок часов на худом запястье и неприязненно поморщилась. Они сидели в ожидании начала литературы вот уже тринадцать минут, и то с одного, то с другого конца класса слышались классические шутки про правило пятнадцати минут. Одноклассников совершенно не волновал тот нюанс, что это правило работает исключительно в универе.

— Может, стоит им сказать, чтобы не обольщались? — заговорщицки зашептал ей в ухо Илья.

— Ты хочешь, чтоб они обозлились? — лаконично вскинула бровь Алика. — Только-только всё успокоилось. Уже соскучился?

Илья усмехнулся и отрицательно мотнул головой.

Его травля каким-то чудом сошла на нет в начале апреля: спустя девять месяцев с появления Ильи в школе! И то: нет-нет, да выливались на тёмно-рыжую голову соседа едкие комментарии и жёсткие издёвки.

Алика многозначительно повела бровями и, припрятав телефон в пенале, открыла пасьянс. Литературу она не любила. Вернее, читать книги и размышлять о причинах поступков героев, анализировать целесообразность художественных оборотов, разбирать стихи по словам она обожала безумно (в этом плане литература напоминала любимую Аликой алгебру) — строгие формулы, рождающие необходимые чувства: только холодный расчёт. Не любила Алика именно школьные уроки. Учительница русского и литературы по совместительству была их классной, и большая часть уроков превращалась в классные часы с традиционным монотонным завыванием, что они — худший класс в жизни школы.

Как будто они сами этого не знали!

— Здравствуйте, седьмой бэ! — дверь хлопнула, пропуская Светлану Михайловну, но гул не прекратился. — В класс зашёл учитель, седьмой бэ! Вы должны встать и поздороваться. А не продолжать сидеть, как у себя дома!

Алика утолкала телефон в пенал и подскочила сразу после приветствия. Илья к этому времени уже подскочил у парты, как стойкий оловянный солдатик, и пристально наблюдал за мечущейся классной руководительницей.

— Так школа — наш второй дом, — послышался с задней парты голос Миши Михайлова, того самого, кто научил одноклассников материться ещё в первом классе. — Это вон, те двое здесь, похоже, чужаки.

Алика раздражённо скрипнула зубами, придумывая не менее колючий ответ.

— Заткнись и встань, — опередил её Шаховской, лениво привставший у задней парты соседнего ряда. — Ты дебил или где? Нам ещё в первом классе правила объясняли!

— Шаховской, — почему-то вдруг взвизгнула Светлана Михайловна. — Что за выражения? Немедленно замолчи! Ты свои грязным языком портишь…

— Ауру? — хмыкнул Фил, и со всех сторон послышались дружные смешки.

Алика деликатно прижала указательный палец к носу, стараясь не рассмеяться, и кинула взгляд на Илью. Он повёл бровью и одними губами шепнул, что сегодня классуха какая-то слишком взвинченная даже для Шаховского. Алика пожала плечами. Опоздание на пятнадцать минут и чрезмерно истеричное состояние учительницы в сумме приводили к выводу, что была она на приёме у директора и отчитывалась за очередной косяк одноклассников.

«А это значит, литература нам не светит…» — поморщилась она и, поправив сарафан, осторожно присела, когда им, наконец, позволили.

Светлана Михайловна металась туда-сюда, тараторила о безответственности, пропусках и даже приплела к чему-то уголовную ответственность, на пороге которой они стояли, как будто бы впервые услышала о разборках, которые устраивали за школой по наущению старшеклассников. Все старались делать вид, что ничего не происходит, и только когда информация о драках, разборках и жалких подобиях «стрелок» из девяностых доходила до родителей, не менее влиятельных, чем родители тех, кто устроил разгул бандитизма в школе, директор доводил до истерики всех классных руководителей без исключения.

«Значит, досталось какому-то мажористому пятикласснику», — Алика с сочувствием покосилась на Илью. Его избили пару месяцев назад до страшных чёрных синяков по телу — но никто не придал значения ни двухнедельному пропуску, ни чуть более ссутуленной осанке, ни осторожности в движениях и мрачной задумчивости на уроках.

Алика сердито прикусила губу и провела пальцем по экрану, проверяя дату: действительно, она тоже была близка к порогу уголовной ответственности — до четырнадцатого дня рождения оставались жалкие две недели. «Оч-чаровательно», — без восторга выдохнула она. При мысли о грядущем торжестве стало совсем кисло. Алика ловким взмахом спрятала телефон в карман и раскрыла толстую тетрадь по литературе. Страницы хрустели от непроверенных домашних работ, написанных аккуратными тонкими буквами. Эссе за эссе, ответы на вопросы, анализы стихотворений копились с самого декабря, а Светлана Михайловна только лишь грозилась собрать тетради, но никогда их не проверяла.

Она в принципе всегда только грозилась.

Грозилась привести на родительское собрание директора; грозилась написать на них докладную; грозилась отказаться от классного руководства (но, видимо, копейки доплаты были дороже собственных нервов); грозилась вызвать родителей Михайлова и Шаховского в школу.

Но всё оставалось по-прежнему.

— Потому что всё идёт из семьи! — грянул визг классной руководительницы над самым ухом.

Алика захлопнула тетрадь и подпёрла кулаком щёку. Учительница, как обычно, застыла у их с Ильёй «самой примерной» парты и сейчас полоскала не то всех, не то кого-то конкретного. Алика слушала вполуха и устало-сочувствующей усмешкой изо всех сил поддерживала Илью, который только и успевал уклоняться от чрезмерно эмоциональной жестикуляции классной.

— Вот когда я учила. — протянула Светлана Михайловна, и класс дружно охнул. — А что вы вздыхаете? Да, я буду говорить, потому что когда я начинала учить, дети были другие! Они были послушные, не дерзили, всё примерно делали. И никто даже не смел заикаться о своих правах.

Илья повернулся к Алике и доверительно пригнулся к её уху:

— Нет, отчасти она права: сейчас слишком много все говорят о своих правах, а об обязанностях — ни гу-гу. Но говорить, что в Союзе было лучше…

Алика активно закивала.

— Илья! Вот что вы там с Мельниковой обсуждаете?

Алика закатила глаза: конечно, когда на весь класс несётся такая волна, глупо надеяться, что их обойдёт каким-то чудом. Илья едва различимо подмигнул ей и улыбнулся классухе самой спокойной улыбкой:

— Семьи, Светлана Михайловна. Знать свои права не так уж и плохо, на самом деле. В современном мире знание прав позволяет человеку избежать неприятных ситуаций.

— А ещё уйти от заслуженного наказания, — нахмурилась учительница, — вот, о чём я и говорю. Мать Муромцева работает в полиции — пожалуйста, Илья знает о своих правах больше, чем следовало знать в его возрасте. Больше, чем мы знали в его возрасте.

Илья дёрнулся, как от пощёчины, и шея его пошла багровыми пятнами. Алика холодно поджала губы и со всей злостью уставилась на учительницу. Только-только улеглась травля, только-только все сделали вид, что забыли, кто мать Муромцева, как классная руководительница решила вскрыть рану и запустить травлю заново! Она так долго орала тут об обязанностях, а сама напрочь о своих забыла: тёплую и дружескую атмосферу в классе, а не закрывать глаза на травлю. «Хорошо рассуждать о чужих обязанностях, когда свои выполняешь через пень-колоду», — скривилась Алика.

Страницы: 1 2 3

Били его с изощрённым профессионализмом.

Так, как будто их взаправду учил бывалый зэк, а не они до одури вдохновились блатной культурой и пошли делить людей на угодных и неугодных.

Сегодня неугодным опять оказался он. Илья, как всегда, собирался побыстрее выскочить из школы на людную улицу, на остановку, где вечно кто-то ждёт автобус, к дому, где из окна второго этажа бдительная бабуська выбрасывает тощим собакам с повисшей клоками шерстью рыбьи головы в снег, где можно затеряться среди людей, скрыться от хищнического прищура главаря школьной банды — но его планы разрушились одним рывком. 

Серж, девятиклассник, широкий, как два Ильи, и тугоумный, как качки из комедий, швырнул его в сугроб.

— Слинять пытался, мусорский? — самодовольно прищурился он.

Илья глянул на него снизу вверх, смахнул с лица снег и фыркнул:

— Мусорской. Если пытаешься оскорблять, делай это грамотно.

Серж, уперевшись ладонями в колени, угрожающе наклонился к нему и широко улыбнулся. Передний зуб у него был сколот — и это вдруг рассмешило Илью. Он не понял, от чего загудело в ушах и заплясали перед глазами звёздочки: от его громкого смеха или от удара по затылку.

Серж свистнул и отошёл в сторону — и стайка его верных последователей, человек пять, двое из класса Ильи, еще один из параллели и одна девчонка из восьмого, вроде бы, — окружили Илью.  Падать на их глазах было нельзя — но эту ошибку он уже совершил, так что теперь оставалось только свернуться креветкой и молиться, чтобы пуховик оказался достаточно плотным и защитил рёбра.

Нужно было просто перетерпеть. 

Повезло, Серж брезговал подобными драками: если одного взмаха руки его было достаточно, чтобы у Ильи заплясали звёздочки перед глазами, что было бы после пинка? Остальные, как ни старались (а они старались — то там, то здесь болезненно скручивало рёбра), не могли заставить его молить о пощаде, каяться или присоединиться к ним.

Пока идеи этой секты методично втаптывали его в грязь в переносном (а сейчас — и в прямом) смысле, Илья не видел смысла быть её частью. Избивать тех, кто помладше, просто потому что они удобные жертвы? Показатель не силы, а трусости. Трясти деньги у тех, кто не с ними, чтобы тупо тусить в гаражах, на гаражах, за гаражами? У Ильи были на жизнь другие планы. Быть с ними, чтобы они были не против него? Ничего: Илья готов был потерпеть, пока им не надоест или они не найдут нового мальчика для битья.

Кто-то заскулил, наткнувшись носком ботинка на учебники в рюкзаке, а не на спину. Илья усмехнулся, но тут же вскрикнул от боли и постарался прикрыть голову: чей-то ботинок теранул щёку до жгучей боли. 

— Э, Димас, полегче! — Серж переступил с ноги на ногу. — Мы не калечим. Мы даём урок.

— Прости, — как-то слишком высоко просипел одноклассник Дима, который ещё сегодня басом доказывал молодой русичке бесполезность её предмета. 

Димас сместился в сторону, и в просвете широко расставленных ног Сергея Илья вдруг увидел не то ангела, не то призрака: среди сугробов на пустом стадионе за школой мелькнул белый пуховик Алики. «Только бы она не видела!» — Илья увернулся от попытки наступить на него и зажмурился.

— Эй! — громыхнуло в морозном воздухе, плотном, как стекло.

«Видела…» — прокатилось в сознании с насмешливой обречённостью. Илья не знал, что думать, но приоткрыл глаза, чтобы видеть стремительно приближающуюся Алику. Она шла той самой походкой, которая прежде её ответа у доски выдавала абсолютную правильность решения. Даже помпончик на шапке покачивался немного угрожающе.

Они общались недолго — Илья мысленно называл Алику “подругой”, но о дружбе никогда не смел заикаться, — и пока Илье удавалось скрывать от Алики эти стычки. Она видела лишь попытки Михи и Димона натравить на него одноклассников, теперь уже не особенно успешные и довольно вялые, но сейчас Илья почему-то ощутил облегчение, как будто эти нападки Сержа с его миньонами были слишком тяжёлым секретом, как будто Алика могла одним своим появлением всё это прекратить.

А она, кажется, в это и вправду верила.

— Эй! — повторила она громче уже за плечом Сержа. — Я сейчас директора позову!

И когда снова не получила ответа, Алика встала перед Сержем. В новых лакированных ботильонах на толстой платформе она была с него ростом.

— Я что, со стеной разговариваю?!

Илью перестали бить. Не потому что Серж жестом приказал прекратить экзекуцию — ошалело обернулись на Алику. Она стояла, сжав руки в чёрных замшевых перчатках в кулаки, и — Илья мог поклясться, хотя и не видел, — в её глазах солнце блестело, как на остро заточенном лезвии. Серж приподнял брови и лениво глянул на неё сверху вниз:

— Это ты со мной?

— Пока да. Продолжишь в том же духе — буду с директором.

— Продолжу что?

— Вот это! — не отводя взгляд от Сержа, Алика ткнула указательным пальцем назад, в засыпанную по самую макушку снегом ёлочку, возле которой свалили Илью. — Что бы это ни было.

— Это наказание.

— Наказание? За что?

— А за то, что он мусорской сын!

— Серьёзно? — голос Алики не дрожал, однако кулаки она сжимала-разжимала. — И за это бить?

— У нас с мусорами только так, куколка.

— Тебе в пабликах вк сказали, что это будет круто звучать? Отстань от Ильи. 

Страницы: 1 2 3 4 5 6

Алика, потуже затянув высокий хвост, резко дёрнула дверь кабинета физики на себя. Разбухшая от времени и осенней сырости, она, разумеется, не поддалась. Закатив глаза, Алика поправила на плече лямку рюкзака и дёрнула снова. Посыпалась тонкой стружкой краска.

— Не получается? — пробасил над ухом семиклассник из параллели.

— Сейчас получится, — Алика сердито взялась за ручку, точно зная, что в третий раз должно получиться.

Семиклассник, кажется, Никита, хохотнул и, обойдя её, легко рванул дверь на себя. Она распахнулась с гулким хлопком.

— Прошу.

— Ну коне-ечно, когда я уже всё сделала, — закатила глаза Алика.

Никита хохотнул и, на прощание махнув ей крепкой широкой ладонью, скрылся в оживлённом коридоре. Взгляд против воли впился в широкую спину Никиты в чёрном строгом костюме, делавшем его похожим на какого-нибудь сотрудника ФСБ или банкира. Пальцы в задумчивости разгладили цепи длинных серебряных серёжек. Алика приподняла бровь и шагнула наконец в душный кабинет.

Что-то подсказывало ей: этот день будет не похож на остальные. И дело было не только в картах, которые она вытащила из колоды перед выходом, — это предвкушение какого-то значимого огромного события шло изнутри.

Алика прикрыла за собой дверь и поморщилась: кабинет был насквозь пропитан запахами одноклассников, сырости из мокнущего угла и неудачными играми с горелкой. «Куда только Лидия Викторовна смотрела…» — она не успела дойти до своей первой парты, как перед ней, с грохотом перемахнув через учительский стол, возник Фил Шаховской. Судя по запаху и лихорадочно мечущемуся взгляду, с горелкой неудачно игрался именно он.

— Привет! — он широко улыбнулся.

— Привет, — сдержанно усмехнулась Алика и обвела взглядом класс.

Странное дело, парни, обычно приползавшие к началу урока, а то и после звонка, сегодня пришли за полчаса до физики и теперь сидели на подоконниках, держа в руках телефоны. А потом Алика обратила внимание на последнюю парту, за которой обычно сидел новенький, Илья Муромцев. На ней был складирован мусор из салфеток, пакетов, наполненных смятыми тетрадными листами, банками, бутылками и пластиковыми стаканчиками. Алика нахмурилась: всё казалось очередным розыгрышем мальчишек, но каким-то слишком жёстким и даже жестоким.

Конечно, новенький был не самым приятным для пацанов персонажем: слишком умным, слишком ответственным, слишком независимым и даже не пытавшимся заслужить дружбу главных сил класса. «Интересно, какой же гений догадался это всё сделать, — холодная дрожь на мгновение сдавила Алику, и она рвано выдохнула, как будто и на ней лежала часть вины. — Придурки!»

Взгляд ещё раз скользнул по горе мусора и ржущим, очевидно, в предвкушении жестокого унижения, парням, и в конце концов становился на Филе, который нервно теребил запонки на мятой рубашке. Под её взглядом он поправил серебристую жилетку и нервно хохотнул:

— Э-э-это не я. Это пацаны придумали. Мишка. Типа игра слов! Он вспомнил, что полицейских раньше называли мусорами. А Муромцев, он же…

— Полицейский сын, да, — вполголоса закончила Алика, стараясь не смотреть в сторону последней парты. — Чего тебе?

— Дай, пожалуйста, матешу, а, — Фил сложил руки в молитвенном жесте и приложил к губам, — пожа-алуйста! А то меня сперва мать повесит, а следом отец четвертует, если от Верки очередную двойку притараню.

Алика обречённо закатила глаза и шумно вздохнула. Впрочем, самодовольная улыбка всё-таки рвалась наружу: хоть кому-то она была нужна в этом классе холодных и омерзительных теней. Алика решительно прошагала к своей парте, жалея, что прислушалась к маминому совету не покупать каблуки на этот учебный год: сейчас бы она, и так не низкая, выгодно возвышалась над пристроившимися на подоконниках, как воробьи на карнизах, одноклассниками.

Фил верным оруженосцем тихо шагал за ней, переминаясь с ноги на ногу. Алика нарочито медленно вытаскивала учебные принадлежности, из-под ресниц косясь на одноклассника. Он покусывал губу изнутри, нервно дёргал коленкой, подмигивал одноклассникам, воровато косился на входную дверь. Алика достала тетрадь по алгебре и лёгким взмахом протянула её Филу.

— А в ГДЗ мы заглядывать уже разучились? — беззлобно оскалилась она, когда тетрадь оказалась в руках Фила.

— А… Я это… Друга успокаивал. У него родаки разводятся тоже. — Фил пролистал тетрадь и резко поднял голову; его голубые глаза были так широко распахнуты, словно он увидал чудище. — Блин, сорян, я не хотел.

— Ничего страшного, — фальшиво отмахнулась Алика. — Мне надо как-то привыкать.

— Спасибо, Алика, ты просто супер!

Окрылённый, Фил полетел к своей предпоследней парте третьего ряда — искусно списывать. Алика с усталой усмешкой качнула головой и бухнулась на твёрдый стул. Так и тянуло посмотреть на последнюю парту, заваленную мусором. А ещё лучше: смахнуть всё к чёрту и наорать на того дурака, который это затеял.

Алика всегда старалась держаться особняком от классных разборок: она с начальной школы поняла, что легче вести тихое, спокойное, одинокое существование, а с внезапно возникающими врагами разбираться по отдельности, тет-а-тет. Впрочем, ни одна тактика противоборства ей не пригодилась: за семь лет ещё ни одного инцидента. Однако сейчас внутри разразилось небывалое негодование, готовое, кажется, вот-вот опрокинуться на головы одноклассников и утащить её с собой на дно. Алика плотно сцепила зубы: ей не должно было быть дела до новенького ученика. Тем более, как выяснилось, он сильно превосходил её по знаниям в истории и обществознании.

Алика задумчиво поигрывалась с ручкой, решая, что тяготит и терзает её больше: несправедливость по отношению к новенькому или превосходство новенького над ней. Несправедливость перетягивала. В самом деле, этот Илья ведь не виноват, что его мать понизили (или повысили?) сюда, что ему пришлось идти в эту школу, попадать в этот класс с сильными педагогами и отвратительными людьми. «Может, он сам по себе не плох? Мы ведь не дали ему шанса, — Алика прижала большим пальцем запульсировавшую губу: в последнее время это происходило всё чаще и чаще. — Ты, Алика, ты, в первую очередь!»

Грохнула дверь, и по вмиг припечатавшей всех тишине Алика поняла, что явился Муромцев. Сил поднять глаза и посмотреть на него не было: Алика не хотела быть частью шакалов, с любопытством наблюдающих за унижением человека. Но пересилить любопытство тоже было невозможно. Пришлось лечь на парту и смотреть из-под ресниц, словно бы она с интересом наблюдает за тем, как балансирует поперёк карандаша ручка.

Муромцев поправил рюкзак и пригладил медно-рыжие волосы. По заломам на бледно-розовой рубашке было ясно, что гладил он сам — так в последние полгода гладил вещи отец. Алика туго сглотнула и вздрогнула, когда столкнулась взглядом с глазами Ильи, какими-то слишком усталыми и тёплыми. Зашевелились на подоконнике шакалы, вполголоса хрипя приглашения присесть. Илья не слушал. Алика, затаив дыхание, смотрела, как он поочерёдно обводит взглядом каждого, словно фиксирует на нём снайпера.

— Привет всем, — невозмутимо кивнул Илья и решительно прошествовал к её парте.

Алика вскинула бровь. Холодок скользнул по позвоночнику.

— Можно я с тобой? — Илья потеребил длинными пальцами чёрную лямку и неловко улыбнулся. — Я просто видел, что ты одна, и…

Вместо ответа Алика убрала рюкзак с соседнего стула и горделиво выпрямилась. В спину дифирамбами ударили разочарованные вздохи. Илье было неловко: Алика заметила, как налились цветом его редкие мелкие веснушки на порозовевших щеках. Но молчала. В голове крутились мысли, как теперь разбираться с пацанами, которым, разумеется, не понравится такое дружелюбие. «Так, ну я Фила отправлю к Мише парламентёром. В конце концов, должен же он отработать домашку!» — Алика нервно усмехнулась и дёрнулась в сторону Фила. Он исподтишка показал ей большой палец.

Начался урок. Лидия Викторовна, увидев бардак на задней парте, из привычной милой учительницы превратилась в настоящую гневающуюся фурию и приказала убрать всё немедленно. Пацаны даже на субботниках так не убирались, как сейчас: по их топоту и усердному пыхтению казалось, что они вылижут весь кабинет. А Лидия Викторовна уже традиционно начала вздыхать, что их 7Б — худший класс на её памяти.

«Впрочем, ничего нового», — зевнула Алика, когда к доске вызвали Аню: красилась она на все двадцать, а мозгов было всего на началку. Эта проверка домашнего задания обещала быть долгой. Алика углубилась в раскладывание пасьянса на телефоне, прикрывшись пеналом, когда её осторожно ткнули в локоть.

— Эй, спасибо, — Илья почесал затылок и вдруг протянул ей ладонь. — Я Илья.

— Оч-чень приятно, — саркастично кивнула Алика, осторожно пожимая жёсткие пальцы. — Я в курсе. А я Алика.

— Ты не похожа на других.

Алика пожала плечами, запуская неразложившийся пасьянс снова. Илья натужно засопел: он отчаянно хотел поговорить, но боялся сказать что-нибудь не то. Или вовсе не знал, что говорить. «Человек с людьми нормальными почти месяц не общался. Имей совесть, Алика!» — одёрнула она себя и заблокировала телефон.

— Ты тоже. — Она оглядела его с головы до ног и выпалила первое, что пришло в голову: — Общагу знаешь.

— И всё?

— А ещё народ пугаешь.

— Шутишь?

Алика мотнула головой. Если бы парни его не боялись, поприкалывались бы первую неделю, и затихли. Но Мише Илья, похоже, досадил одним лишь своим появлением. Миша был сильным, грубым — тем самым, кто научил всех в классе материться и драться, кто научил не делать домашнее задание и хамить учителям; тем самым, кого Алика не любила до противного скрипа зубов. Илья не казался сильным или властным, но была в нём какая-то королевская стать, что ли.

«Королева короля видит издалека, да?» — усмехнулась собственным мыслям Алика, а вслух пояснила, что если бы Илья не пугал Мишу и его компанию, то его бы оставили в покое на первой неделе. Тем более, нашлись же благоразумные, такие, как Фил Шаховской, Настя Ковтуненко, которые прекратили издевательства спустя две недели.

— А сегодня ты ещё им показал, какое они… — Алика воровато оглянулась по сторонам, но вслух произнести не посмела: лишь красноречиво опустила большой палец.

Илья понимающе усмехнулся. И улыбка у него была по-настоящему красивой, сдержанной, спокойной, с прищуром в уголках глаз — такую Алика видела только у любимых актёров. Аж дыхание встало где-то поперёк горла.

— Алика, это… У тебя же не будет проблем, если я с тобой сел?

— Нет, — тугой хвост холодком пощекотал голую шею, — не должно. Мою позицию все знают: я сама по себе.

— А можно я понаглею?

Обычно так спрашивал Фил, когда садился к ней на контрольные, чтобы списать. Рефлекторно пальцы развернули к Илье тетрадь. Но он с неловким смешком почему-то вернул ей, мимоходом указав на ошибку, и шепнул:

— Можно я с тобой теперь сидеть буду?

Алика приподняла бровь. Если что-то выглядит, как сон, не поддаётся логике и слишком сильно отличается от знакомой реальности, то это, должно быть, действительно сон. Алика ущипнула себя через карман сарафана и болезненно наморщилась. Не сон.

— Естественно, — только и смогла выдавить из себя.

Алика не знала, чего можно ждать от Ильи Муромцева, но он был определённо интересней одноклассников.