Тяжёлая дверь третьего этажа стремительно захлопнулась, так что Алика едва успела проскочить в крохотную щель. По рекреации разнёсся оглушительный грохот, и кто-то из математиков, привыкших вести уроки с дверью нараспашку, закрыл её.

Алика покрутила головой, разминая затёкшую шею и закинула рюкзачок на плечо. После пробника по математике в голове стоял приятный гул, какой бывает в теле после получасовой тренировки с гантелями. Алика дунула на выскользнувшую из растрепавшегося хвостика прядь, которая никак не хотела отрастать ниже подбородка и всё время мешалась, и быстро набрала сообщение Илье:

Вы, 13:18
Жду у раздевалки, гуманитарий)

Илья не прочитал. Видимо, вместе с остальными пыхтел над задачкой на проценты. В отличие от курсирующих туда-сюда теплоходов и человекочасов, концентрации химических растворов и ставки по кредитам вводили всех в ступор, позволяя Алике очередной раз блеснуть у доски и подзаработать на домашках и контрольных.

Алика дошла до середины лестницы, раздражённо поправила натиравший уже вторую неделю задник туфли и убрала телефон в карман сарафана. Каблуки звонко зацокали по ступенькам, на блестящих лакированных носках поблёскивали тонкие белые царапинки. Купленные ещё в феврале на распродаже, туфли с неудобной колодкой, из жёсткого кожзама приносили сплошные мучения, и Алика прикидывала, хватит ли накоплений на приличные туфли из мягкой кожи на удобной колодке. «В конце концов, — размышляла она. — У меня день рождения скоро, и я могу сама себя поздравить тем, чем захочу!»

Мимо проскакали одиннадцатиклассницы, вскользь задев её плечо, Алика прижалась к перилам и впилась злым завистливым взглядом в их спины. В бархатных туфлях на толстой платформе и массивных каблуках они легко спускались через ступеньку и вполголоса обсуждали постановку вальса на Последнем звонке. Перед дверью на второй этаж одна из одиннадцатиклассниц нервно одёрнула юбку-карандаш и поправила косички, вторая фыркнула что-то, но гулкое эхо донесло до Алики только невнятный смешок. Двери на второй этаж с привычным скрипом закрылись.

Алика разочарованно вздохнула. Под пальцами заскользила бледно-лиловая краска, давным-давно застывшая на неровно выпиленных поручнях крохотными шариками капель. Стук каблуков замедлился, и эхо, взлетавшее вверх по пролёту, к четвёртому этажу, напоминало удары метронома. Или маятника. Так рублено и однообразно отсчитывались дни, которые Алике провести в этих стенах.

Ей прочили красный аттестат, отличные результаты ОГЭ — и поступление в десятый класс, а мама по пять раз на неделе спрашивала, не собирается ли Алика подавать документы в другую школу. Алика смысла не видела. Да, её порядком утомили эти бандитские порядки, которые установил один-единственный пацан, которому в голову не то комплексы ударили, не то «Бригада», не то дурная энергия, не нашедшая освобождения после тяжёлой травмы, выкинувшей его из спортшколы олимпийского резерва, но в остальном — школа как школа. Реши она поменять её, пришлось бы притираться к незнакомым людям, классу и учителям, и закатывать глаза от невиданной прежде тупости: едва ли дети из простых школ были умнее учеников целого лицея, лучшего в городе!

«К тому же, — не то подключала здравомыслие, не то успокаивала себя Алика. — Когда Горячева наконец-то выпустят, эти придурки останутся без головы. У них гонору не хватит продолжать. Не у всех родаки в школу вкладывались тридцать лет и троих детей здесь воспитали. А он свалит — и всё. Жить дальше, как нормальные люди».

Алика с усмешкой рванула на себя дверь на второй этаж — и едва не впечаталась в Сержа Горячева. Как всегда, в рубашке на размер меньше, чтобы складками подмышками и держащимися на последней ниточке пуговицами создать иллюзию груды мышц, в чёрных джинсах вместо школьных брюк, он стоял, навалившись плечом на дверной косяк и кого-то ждал.

Вряд ли её.

— О Господи! — выпалила Алика и отпустила дверь.

Серж её перехватил.

Сегодня Горячеву хватило ума — чего обыкновенно за ним не водилось — обойтись без глупостей и культурно — что было ещё большей редкостью — промолчать в ответ, так что Алика понадеялась избежать разговора и юркнула во вторую дверь. Серж широко шагнул и перегородил ей дорогу. Каблуки шваркнули по бетону. Алика, хмурясь, отступила на полшага. Обветренные красные губы Горячева исказила фирменная гаденькая ухмылочка. Он навалился спиной на двери.

Тревожное предчувствие сдавило горло.

— Что не здороваемся, Сань, а? — с посвистыванием предъявил Серж и прищурился.

— Привет, — Алика поправила лямку рюкзака на плечах и перевела взгляд на дверь. — Можно пройти?

— Ещё не поговорили, а ты уже бежать? Боишься?

— Тороплюсь!

Алика глянула на Сержа с высока. Круглые полупрозрачные глаза маслянисто заблестели, он осклабился:

— К Илюшке?

Алику как окатило кипятком. Сердце скакнуло под самое горло, и голос подвёл. Вместо категоричного ответа, звонкого и хлёсткого, как пощёчина, с губ сорвался робкий протест:

— Не твоё дело.

— Моё, Сань, моё.

Серж оттолкнулся от дверей. Солнечные лучи скользнули по толстым стеклам, и на белом полу распластались рассеянные лазурные блики. В следующее мгновение они задрожали кривым орнаментом на модных чёрно-белых «Джорданах». Алика взмахнула ресницами и попятилась, пока не уткнулась лодыжкой в ступеньку.

— Я Алика.

— Знаю, Сань. Я всё обо всех здесь знаю. Я здесь за всех отвечаю.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7

Алика сбежала по ступенькам прочь из университета навстречу сырой, промозглой осени, полной грудью вдыхая горьковато-дымную свободу и на ходу ныряя в рукава пальто. Пуллеры на почтальонке бряцали в унисон торопливым шагам, а сама сумка так и норовила сползти с плеча и врезаться в голень. Не сбавляя темпа, Алика поправила сумку, пригладила воротник пальто, затянула пояс в тугой узел.

Когда зеленоватое здание наконец скрылось с глаз, а вернее Алика затерялась в тропках  университетской аллейки среди голых угловатых клёнов и берёз, за тёмно-зелёными ёлками и елями с синеватыми и лохматыми лапами, как из книжки с рассказами для детей, она сбавила шаг.

Тяжёлые подошвы осенних ботильонов вдребезги разбивали сизые лужи, и жёлтые сморщенные листья-лодочки накрывало штормом. Алика подставила разгорячённое лицо едва ощутимой осенней прохладе. Шлейфом за ней волочились звуки и огни Хэллоуина, и боль тупо пульсировала в висках.

Алика не верила ни в Хэллоуин, ни в Самайн, ни в Велесову ночь, ни в порталы, ни в параллельную реальность — ни во что из того, о чём слишком громким полушёпотом на прошлой неделе на добровольно-принудительном факультативе по конфликтологии шушукались студентки филфака. Алика тогда колко глянула на них через плечо и одобрительно кивнула несколько смущённой преподавательнице, которая была обречена первой внедрить эту дисциплину среди экономистов и рекламщиков.

Конечно же, Алика не верила и в то, что тридцать первого октября из всех углов выползает нечисть, чтобы утащить кого-нибудь живого в свой мир. Однако декан, до этого маячившая лишь призраком, безликой фамилией на приказах и ни разу не проводившая у них пары, материализовалась в кабинете и именно сегодня — и именно тогда, когда Алика тасовала таро, чтобы сделать Веронике уже обыденный расклад на отношения, — и утащила Алику за собой в читальный зал библиотеки, где по инициативе филологов развернулся Хэллоуин.

Декан подумала, что гадания на таро в такой день очень кстати — все были «за». Разумеется, кроме Алики, но её никто и не спрашивал: декану ведь нужно сдать отчёт!

Девочки из воспитательного отдела — не то студентки, не то работницы, не то одновременно и студентки, и работницы — всучили Алике грим, потрёпанные кисти, старую палетку теней и отправили в туалет привести себя в порядок и превратиться в ведьму Хэллоуина. Алика предложением не воспользовалась и обошлась тем, что нашлось в бездонной сумке: жидкий хайлайтер с металлическим блеском, огрызок коричневого карандаша для губ, бордовый тинт превратили её в ведьму с ледяным пронзительным взглядом исподлобья, а простое маленькое чёрное платье пришлось очень кстати.

Тяжелее всего далась маска таинственной улыбки и притворного дружелюбия, когда каждая вторая просила расклад на отношения: их не интересовала ни учёба, ни карьера, ни семья — отношения с парнем. И Алика каждый раз судорожно вздыхала и нервно тасовала потрёпанные карты.

— И почему не отказалась? — сипло пробормотала Алика и откашлялась.

Она едва-едва сумела вырваться из цепких лап празднующих и раствориться в безликой толпе заочников, хлынувших со звонком из кабинетов. Отчего-то её столик пользовался особенной популярностью, и она успела охрипнуть, снова и снова поясняя значения бессмысленных, безжизненных картинок, пока все охотно верили её словам. Алика так торопилась слинять, что даже бросила карты, пережившие ковид и еженедельные вопросы про Евгениев, Андреев и Максиков, там же, в библиотеке.

Алика с облегчением выдохнула, запрокинув голову к небу. Тяжёлые серые тучи вот уже три дня грозились взорваться первым колючим снегом, скрыть грязь, положить начало зиме. Но всё, на что была способна: выдавливать по утрам жалкие, мерзкие, мелкие дождинки.

Алика неуютно передёрнула плечами и, спрятав руки в карманы, ускорила шаг: её автобусы ходили редко, а сейчас как никогда хотелось домой. Алика свернула с узкой аллейки к калитке как раз вовремя, чтобы увидеть, как перед её носом от остановки, переваливаясь с боку на бок, отъехал её автобус, переполненный донельзя.

Алика кончилась.

На деревянных ногах она дотопала до ближайшей скамейки и, бухнувшись на неё, обречённо скользнула ладонями по лицу. Жизнь в последнее время только и делала, что подбрасывала ей испытания разного рода: начиная от заговора внутри группы, заканчивая этим мероприятием, вывернувшим её наизнанку.

Дни превратились в череду однообразных картинок: лекции-практики, неаккуратно разбросанные по тетрадкам; числа-таблицы, больше не радовавшие складными формулами; надменные оскалы, злорадные «энки» в журнал; и невинные взмахи накладными ресницами-мохнатками и просьбы погадать.

Забавы с таро были способом разнообразить унылые скучные будни, но сейчас даже от одной мысли об этом тошнило. Алика застонала и, пропустив волосы сквозь пальцы, вытащила из сумочки телефон. На заблокированном экране болталось непрочитанным сообщение от Ильи Муромцева.

Ему не повезло оказаться последним среди немногочисленных переписок, и Алика без раздумий выслала ему видео, где рассказала всё, что думает о декане, об отделе воспитательной работы, об одногруппницах и этом треклятом празднике, пока красилась. Он в ответ бомбардировал её стикерами с глазами-сердечками, а потом просил держать в курсе.

И хотя их общение, во многом благодаря ковиду, стало проще, Алике казалось, она поспешила. Рано быть столь честной, столь открытой — столь слабой! — с Ильёй, но всё-таки, улучив свободную минутку между страждущими до гаданий, написывала ему короткие отчёты.

Илья, 17:08

Если тебя решат спалить на костре, пиши, захвачу воду.

— Дурак, — фыркнула Алика в сторону, но всё-таки ответила.

Алика, 17:33

Аутодафе не состоялось.

Страницы: 1 2 3 4 5

— Тридцать седьмое место, нижнее, — круглая во всех отношениях проводница с короткой светлой стрижкой захлопнула паспорт и протянула Алике.

Крупная снежинка спланировала на нос лисёнку, глядящему в звёздное небо, и тут же превратилась в каплю. Алика протёрла обложку ладонью в мягкой перчатке и, поднявшись по ступенькам, не удержалась и торжествующе глянула свысока на остававшихся на перроне девчонок с огромными чемоданами. Чтобы подняться, им нужно было просить помочь немногочисленных парней, возвращавшихся с олимпиады по истории и экономики вместе с ними (а они были далеко не физруками), или затаскивать чемоданы в вагон по двое, ломая колёсики и ручки о металлические заледеневшие ступени.

Если хочешь быть независимой от мужчин, нужно выбирать ношу по силам — выучила Алика после ухода отца, поэтому её вещи на все десять дней в лагере — и даже лакированные лодочки на высоком каблуке, в которых Виктория Сергеевна боялась выпускать Алику на сцену — без труда уместились в маленькую чёрно-белую спортивную сумку.

Алика поставила её на сиденье последней боковушки и огляделась. Вагон постепенно наполнялся завсегдатаями зимних рейсов фирменного ночного поезда: школьниками-олимпиадниками из родного города и пригорода, вахтовиками, от которых кисло попахивало перегаром, и пенсионерами, возвращавшимися домой с рецептами, предписаниями, выписками от краевых врачей. Редкие пассажиры с загорелой и шелушащейся кожей вкатывали чемоданы, на ручках которых развевались бело-розовые наклейки «Approved Cabin». Гул, грохот колёсиков, полок, шуршание упаковок постельного белья заглушали расслабляющую музыку, тихо лившуюся из сеточек динамиков над окнами.

Напротив Алики уже сидела Варя Ветрова — победительница олимпиады по истории. Даже не расстегнув пуховик яркого ягодного цвета и перегородив чемоданом — не таким огромным, как у остальных, но всё ещё довольно крупным — дорогу к туалету, она щебетала по телефону. Грамота победителя в золочёной рамке лежала на краю столика, и в стекле отражались продолговатые лампы, ронявшие жёлтый рассеянный свет.

Алика стянула шапку, повесила пуховик на крючок, поправила на плечах белый свитер, который надела поверх чёрного платья в обтяжку сразу после награждения, чтобы не замёрзнуть, и плюхнулась на сиденье. Ветрова даже не глянула на неё, продолжая трещать по телефону слишком громко даже для оживающего вагона.

— А мама рядом, Тём? — улыбалась она кому-то, глядя в окно купе напротив. — Да слышу я, как папин стейк шипит, слышу. Скажи им, что завтра где-то без пяти семь приедем.

Алика натянула рукава свитера по самые кончики пальцев — даже в перчатках они озябли! — и прислонилась лбом к прохладному стеклу. В снежной черноте ночи огни большого города мерцали серебром и жёлтым золотом: огни строящихся жилищных комплексов, трубы заводов и даже зелёная крыша вокзала, обрамлённая неяркими круглыми огоньками, манили остаться, оглядеться, вздохнуть. Сзади кто-то гоготнул, и Алика вместе с Ветровой высунулись в проход. Показалось, среди хохочущих мелькнула рыжая макушка Ильи.

Стало жарко. Алика снова ткнулась лбом в стекло, малодушно помышляя поменяться с Ветровой койками, вскарабкаться наверх и уснуть. Всё равно ведь Ветрова ей нормально не даст поспать, устроит здесь очередной девичник: Варю Ветрову в лагере вечно окружала стайка девчонок, они смеялись, делали селфи, группой танцевали на дискотеке.

Да даже этот дурацкий лист цветной бумаги, на котором все знакомые лагеря писали тебе приятные слова, у неё был исписан с обеих сторон — это Алика заметила ещё на вокзале, когда сидевшая неподалёку Ветрова читала пожелания и комплименты, размазывая по щекам тушь и тени. Алике послание оставила только Виктория Сергеевна: вторая вожатая решила не утруждать себя пожеланиями для неё, а бегать за кем-то ещё — много чести.

— Всё, люблю вас, мы поехали. Сейчас связь пропадать начнёт. Да, всё хорошо, место хорошее, пап, не переживай. Целую. Увидимся утром!

Ветрова наконец положила трубку, и только тогда Алика поняла, что суета в вагоне улеглась и вместо релаксирующей музыки заговорил машинист поезда: проглатывая добрую половину слов, он рассказал, что температура в вагоне двадцать шесть градусов, в то время как на улице минус тридцать один, о биотуалетах в вагонах поезда, о том, что у проводников можно купить чай, кофе, сувенирную продукцию и даже попросить открыть душ в девятом вагоне. Алика слушала всё это вполуха, прилипнув к окну. В черноте, покачиваясь, под стук колёс ускользал, уплывал, сливаясь в одну сверкающую линию, большой город, и от этого становилось грустно.

Не грело ни призёрство, ни шикарная фотография на сайтах лагеря, городского отдела образования и школы, ни приглашение в академию экономики и права, в довесок к призу дающее баллы при поступлении, ни мысли о широкой кровати с ортопедическим матрасом в своей комнате. Невыносимо тянуло остаться здесь, где не было нудных учителей с однообразными задачками, не было непроходимо тупых одноклассников с айфонами последней модели, но где Алика изо дня в день тренировала разум многоуровневыми, но вполне жизненными задачками об ипотеке, безработице, спросе и предложении под шутки настоящих преподавателей из университетов, где впервые смогла довериться другому человеку. Где они с Ильёй наконец перебросились парой слов, от чего на душе стало спокойнее.

Алика раздражённо потёрла глаз: от водостойкой туши под веками зазудело. Алика выглянула в проход: проводница двигалась к ним зигзагом, от купе к боковушкам и обратно, с красной корзинкой сладостей и дорогущих безделушек, повторно проверяя паспорта. Прикинув, что до конца вагона она дойдёт нескоро, Алика достала из бокового кармана сумки косметичку, демонстративно подопнула носком ботильона бронированный чемодан Ветровой и проскользнула в туалет.

Умывалась Алика долго. Половину запасов смывки она израсходовала на то, чтобы избавить ресницы от тяжёлой туши, вторую половину — на суперстойкий бордовый тинт, который ей подарила мама перед поездкой. Бумажные полотенца только и успевали лететь в мусорное ведро. Напоследок Алика улыбнулась отражению, сполоснула лицо ледяной водой и, вытершись всё теми же полотенцами, вышла из туалета.

Проводницы в проходе не было видно, а по вагону стелился солоновато-копчёный запах лапши и картофельного пюре, которым запасались в продуктовом не от голода, но ради атмосферы поездки, игнорируя возмущения сопровождающей.

Вместо грамоты Ветровой на столе стоял помятый пакет с логотипом торгового центра в получасе ходьбы от вокзала, вместо бронированного серебристого чемоданчика из-под стола торчал конец тёмно-синей спортивной сумки. А на месте Ветровой сидел Илья.

— А мы теперь соседи, — обрадованно заявил он, когда дверь к туалетам с тихим шипением задвинулась за Аликой.

Женщины в купе напротив полушёпотом вздохнули, что в предыдущую поездку автоматических дверей здесь не было.

Алика вскинула бровь и бухнулась напротив Ильи, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди.

— Это что, рейдерский захват?

— Обижаешь! Честная сделка! Верхнее боковое на нижнее в купехе, где собираются играть в мафию. Или в свинтуса. Или в дурака. Или в ещё какие-то настолки. Там у девчонок целый чемодан, я еле сбежал.

— Вот так сделка… — без энтузиазма откликнулась Алика и, подавив зевок, спросила: — А что на кону?

— Ночь с тобой! — многозначительно приподнял брови Илья.

Страницы: 1 2 3 4 5 6

Навалившись спиной на колонну, Алика уже в третий раз проходила семьсот первый уровень игры три в ряд, продержавшейся на её телефоне дольше остальных, изредка отвлекаясь на всплывающие вверху сообщения. Мама надеялась, что дочка как следует повеселится на пост-новогоднем дискаче, организованном в лагере.

Алика зевнула и, уткнувшись затылком в колонну, обвела скучающим взглядом зал. 

Она бы, конечно, предпочла остаться в корпусе, воспользовавшись редким часом, когда её не трогают, и завалиться на кровать с книжкой по психологии, чтобы законспектировать главу по манипулятивному поведению. Но вожатые безапелляционно заявили, что семеро трёх не ждут — и потащили весь их малочисленный отряд на ретро-вечеринку. 

Из “ретро” тут была разве что музыка девяностых, которую мама всегда слушала, пока суетилась по кухне, только с утра въехавшие физики, отрывавшиеся как в последний раз, с визгами, хлопками и нелепыми подёргиваниями, а ещё девочки-историки, вырядившиеся с нелепой претензией не то на шестидесятые, не то на восьмидесятые. Они, с неоновыми тенями, огромными кольцами в ушах, неестественно пружинящими кудряшками и в потрясающе коротких для начала января платьях, визжали, держались за руки и прыгали, своим топотом заглушая прокатывавшиеся под ногами биты.

«Как их вожатые в этом только выпустили?» — скривилась Алика и перезапустила уровень. Конечно, она понимала, зачем её и ещё двух сутулых худощавых пацанов, которые после одной олимпиады немедленно начали готовиться к другой, приволокли сюда: завтра объявят результаты олимпиады — и многим будет не до веселья. 

Будут слёзы, сопли, истерики — Алика ставила на двух очкастых пацанов, всё время висевших на телефоне с мамами. Девчонки сами признались, что попали сюда случайно (городу, району, селу нужны были олимпиадники для отчётности, вот они их и нарисовали), так что не сильно расстроятся проигрышу.

Сама Алика собиралась победить.

С завистью она покосилась на кучку историков, деликатно топчущихся у подоконника с напитками. Им повезло: списки призёров и победителей регионального этапа олимпиады по истории вот уже второй день мозолили глаза каждый раз, когда она оказывалась в школе.

И фамилия Муромцева была третьей.

Не то чтобы Илья не заслужил это место — кому, как не сыну полицейской было разбираться в истории! — но Алика так удачно избегала его всё время не для того, чтобы в конце концов оказаться плечом к плечу с ним на одной сцене (потому что среди всех мест на сцене он обязательно постарается встать рядом с ней) и сиять улыбкой в свете рамп. 

Костяшкой пальца Алика стукнула по фитнес-браслету и раздражённо выдохнула: до второго ужина оставалось ещё целых полтора часа.

— Как всегда, безудержное веселье, — едко констатировал над ухом смутно знакомый мальчишеский голос.

Алика поморщилась и неопределённо взмахнула рукой. Обычно этого хватало, чтобы непрошеный собеседник покинул её зону комфорта и пошёл приставать с расспросами к кому-нибудь ещё. Но не сегодня. 

На периферии зрения мелькнул бордовый пуловер — слишком стильный, чтобы его надел кто-то из парней отряда, и обоняние пощекотал вязкий запах древесины и бергамота. Кружка крепкого чая в долгий дождливый осенний день.

Алика узнала этот запах. Так пахли открытки, чисто подписанные аккуратным округлым почерком, так пахли безделушки с прогулок, погребённые в пыльной коробке под ненужными вещами, так пах пробник, который Алика однажды сунула Илье под нос и заявила, что это его запах.

Пальцы дрогнули. Алика туго сглотнула и ошиблась в комбинации.

— Перестань делать вид, что меня нет.

В глухой фразе шваркнула грусть и наждачкой царапнула сознание. Поставив игру на паузу, Алика нарочито медленно повернула голову. Она уже знала, кого увидит рядом и оттягивала этот момент, как могла.

Рядом с ней к углу неширокой колонны жался Илья Муромцев и нервно перебирал манжет пуловера.

— Привет, — буркнула Алика сквозь зубы. — Доволен?

— Ты начала со мной здороваться — уже прогресс, — усмехнулся Илья. 

Алика дёрнула бровью. Музыка вдруг стихла, кто-то из девочек с хохотом потребовал продолжения банкета. Илья нахмурился и наклонился, понизив голос до заговорщицкого шёпота:

— Можем поговорить?

Снова грянула музыка, дискозал погрузился в рассеянный полумрак, а они оказались так близко, что под ритмичными вспышками разноцветных огоньков Алика смогла различить собственный размытый силуэт в зрачках Ильи. Сердце рухнуло в колени, а потом подскочило к самому горлу, так что Алика вжалась в стену и заблокировала телефон, чтобы не выдать себя ни дрожью в коленях, ни покрасневшими мочками ушей, ни дёргающимся уголком губы: Илья должен продолжать думать, что ей всё равно, ведь в сущности так оно и было.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8

Тяжело скатившись с края кровати, Илья беззвучно бухнулся на холодный пол, уселся и с трудом подавил желание с протяжным стоном закутаться в клетчатый плюшевый плед. Во-первых, потому что тот был придавлен двумя тушками одноклассников, вповалку дрыхнущими на двуспальной кровати. А во-вторых, именно потому что по всем комнатам дома отсыпался после шумного выпускного уже не-одиннадцатый «А».

Помассировав переносицу в безнадёжной попытке избавиться от лёгкого звона в голове, Илья осторожно поднялся и вытащил из-под головы Никича свою чёрную футболку, которую, кажется, проиграл ему не то в дурака, не то в преферанс уже под конец вечера. «Зная Никича — в дурака!» — мрачно поджал губы Илья и придирчиво осмотрел футболку. Она была изрядно помята, но в остальном — ни пятен, ни крошек, ни даже запаха крепкого одеколона Никича — вполне носибельна. Аккуратно перешагнув через батарею бутылок из зелёного стекла и стараясь не наткнуться на помятые жестяные банки, Илья вышел из комнаты.

Сквозь неплотно закрытые жалюзи гостиной второго этажа пробивался белёсый свет раннего утра. Секундная стрелка квадратных часов над комнатой, в которой остались досыпать Никич с Эльдаром, истерично дёргалась на ровном месте. Но судя по тому, что дом почти не дышал, время было не больше восьми. Может быть, половина девятого. Илья снова проглотил стон: ему казалось, он даже не уснул — отрубился после очередной философской мысли Эльдара — только пару часов назад. Однако ложиться досыпать было уже поздно. Да и негде: в гостиной второго этажа даже на надувном матрасе под мохнатым пледом, которым мама обычно перекрывала кофейные пятна на белом диване, в обнимку ютились Иринка, Аннушка и Катюха. Диван пустовал. «Женская солидарность, гляньте!» — фыркнул Илья и на цыпочках пересёк гостиную. Дверь комнаты, куда ещё часов в десять поднялись Дашка с Антохой, была ожидаемо заперта; Илья скрипнул зубами. «Ох уж эти отношения на всю жизнь в пятнадцать лет…» — взъерошив помятые, влажные после сна в душной комнате волосы, прошлёпал к лестнице.

Мимоходом стянул с перил светло-серые брюки карго (вроде бы даже собственные) и на ходу оделся, хотя и сомневался, что кто-нибудь будет его разглядывать.

В просторной ванной жалюзи были опущены, потому умываться приходилось в полумраке; за спиной периодически шелестела шторка. В первый раз Илья подпрыгнул на месте, едва не стукнувшись затылком о подзеркальную полку с уходовыми средствами, в остальные — снисходительно выдыхал и сплёвывал зубную пасту вперемешку с безысходностью. Привычку Гарика засыпать после тусовок в ванне он всей душой ненавидел. Не только потому что Гарик занимал такую нужную для всех комнату, но и потому что его невозможно было добудиться.

Илья умылся, пятерней причесал запутавшиеся кудри и решительно отдёрнул шторку. В ванне в позе эмбриона дрых Гарик, весь вечер соревновавшийся с Аннушкой в знании песен Меладзе; рука сама потянулась к душевой лейке. Идея включить ледяную воду на полную и обдать его, чтобы не спал, где попало, казалась соблазнительной. Но за этим непременно последуют трёхэтажная брань, суета, топот по всему дому и вопли «где моя расчёска!», «я вызываю таксу, кто со мной», «я первая в туалет!», «спасите убивают». А гудящая голова, пересохшее горло и почему-то ноющие мышцы требовали ещё хотя бы полчаса тишины.

И стакан холодной воды.

— Живи пока, — хрипло буркнул он и вышел из ванной.

На кухне и в гостиной первого этажа, как обычно, всё было завалено рюкзаками, оплетено проводами, телефонами и фотиками на подзарядке, заставлено пустыми коробками и бутылками. Разве что пахло не едой — вполне себе летом: кто-то с вечера открыл дверь из гостиной на веранду, и по полу стелился холодный утренний ветерок. Маленький телевизор на кухне, видимо, с ночи продолжал показывать какой-то музыкальный канал: экран вспыхивал то ядерно-розовым, то неоново-синим, то белым. Чтобы не слышать даже отголосков недомузыки-недошума, Илья выдернул телевизор из розетки и сполоснул стакан из-под сока. Плеснул воды из графина со встроенным фильтром, всегда стоящего тут же.

— Доброе утро, — едва различимое, не столько дружелюбное, сколько вежливо-насмешливое приветствие в безмолвии пост-тусовочного утра прозвучало громко.

От неожиданности Илья поперхнулся. За спиной едко хихикнули. Илья только дёрнул плечом. Залпом он допил воду, вытер ладонью губы, сполоснул стакан и только потом медленно обернулся, потому что вспомнил, кого на этот раз занесло на их вечеринку.

С углового дивана под широким панорамным окном ему приветственно помахала ладонью Алика и, отставив на стеклянный кофейный столик стакан апельсинового сока, перелистнула страницу какой-то книги.

— Ты уже проснулась? — откашлявшись, крикнул он и налил себе ещё воды.

Алика вскинула брови и сердитой кошкой зашипела, прижимая палец к губам. Илья нахмурился, бросил в стакан пару долек лимона с затерявшегося на столе блюдца и подошёл к ней. Она даже не попыталась скрыть неудовольствие, пока двигалась, чтобы Илья мог присесть хотя бы на ручку дивана, и одними бровями указала в угол дивана. В её ногах валялся Костик, всю ночь обнимавший унитаз под бдительным контролем Никича и Иришки, и с мучением на сплющенном лице прижимал к груди подушку. Илья раздражённо дёрнул щекой и, чтобы Алика не заметила этого, сделал несколько торопливых глотков.

Все знали, что Костик не умеет пить. Однако он из раза в раз пытался доказать обратное. И из раза в раз встречал разгар вечеринки над унитазом. Вчера так вообще превзошёл сам себя: просил Никича намешать ему похитрее, пытался философствовать о любви, выборе и власти и уверял Алику, укоризненно сверлившую его взглядом, что знает, что делает. А потом, выполоскавшись и бахнув сорбента, приполз спать к ней. Илья скривился и аккуратно поставил стакан на столик.

— А ты, значит, его сон караулишь? — прошипел Илья.

Алика вскинула брови и, бережно загнув уголок книги, с холодным осуждением посмотрела на него снизу вверх. Илья никогда не понимал, как она это делает: одним взглядом, неуловимым движением бровей его к месту приколачивает. Но это всегда работало. Вот и теперь он неуютно поёрзал и раздражённо развёл руками:

— Ну а что я не прав, что ли?

— А что мне, с вами спать? — в тон ему прошипела Алика.

— Ну… Нет. Наверное, — Илья почему-то зарделся, схватил стакан со столика и осушил его до дна.

Страницы: 1 2 3

Алика поправила тонкий кожаный чёрный ремешок часов на худом запястье и неприязненно поморщилась. Они сидели в ожидании начала литературы вот уже тринадцать минут, и то с одного, то с другого конца класса слышались классические шутки про правило пятнадцати минут. Одноклассников совершенно не волновал тот нюанс, что это правило работает исключительно в универе.

— Может, стоит им сказать, чтобы не обольщались? — заговорщицки зашептал ей в ухо Илья.

— Ты хочешь, чтоб они обозлились? — лаконично вскинула бровь Алика. — Только-только всё успокоилось. Уже соскучился?

Илья усмехнулся и отрицательно мотнул головой.

Его травля каким-то чудом сошла на нет в начале апреля: спустя девять месяцев с появления Ильи в школе! И то: нет-нет, да выливались на тёмно-рыжую голову соседа едкие комментарии и жёсткие издёвки.

Алика многозначительно повела бровями и, припрятав телефон в пенале, открыла пасьянс. Литературу она не любила. Вернее, читать книги и размышлять о причинах поступков героев, анализировать целесообразность художественных оборотов, разбирать стихи по словам она обожала безумно (в этом плане литература напоминала любимую Аликой алгебру) — строгие формулы, рождающие необходимые чувства: только холодный расчёт. Не любила Алика именно школьные уроки. Учительница русского и литературы по совместительству была их классной, и большая часть уроков превращалась в классные часы с традиционным монотонным завыванием, что они — худший класс в жизни школы.

Как будто они сами этого не знали!

— Здравствуйте, седьмой бэ! — дверь хлопнула, пропуская Светлану Михайловну, но гул не прекратился. — В класс зашёл учитель, седьмой бэ! Вы должны встать и поздороваться. А не продолжать сидеть, как у себя дома!

Алика утолкала телефон в пенал и подскочила сразу после приветствия. Илья к этому времени уже подскочил у парты, как стойкий оловянный солдатик, и пристально наблюдал за мечущейся классной руководительницей.

— Так школа — наш второй дом, — послышался с задней парты голос Миши Михайлова, того самого, кто научил одноклассников материться ещё в первом классе. — Это вон, те двое здесь, похоже, чужаки.

Алика раздражённо скрипнула зубами, придумывая не менее колючий ответ.

— Заткнись и встань, — опередил её Шаховской, лениво привставший у задней парты соседнего ряда. — Ты дебил или где? Нам ещё в первом классе правила объясняли!

— Шаховской, — почему-то вдруг взвизгнула Светлана Михайловна. — Что за выражения? Немедленно замолчи! Ты свои грязным языком портишь…

— Ауру? — хмыкнул Фил, и со всех сторон послышались дружные смешки.

Алика деликатно прижала указательный палец к носу, стараясь не рассмеяться, и кинула взгляд на Илью. Он повёл бровью и одними губами шепнул, что сегодня классуха какая-то слишком взвинченная даже для Шаховского. Алика пожала плечами. Опоздание на пятнадцать минут и чрезмерно истеричное состояние учительницы в сумме приводили к выводу, что была она на приёме у директора и отчитывалась за очередной косяк одноклассников.

«А это значит, литература нам не светит…» — поморщилась она и, поправив сарафан, осторожно присела, когда им, наконец, позволили.

Светлана Михайловна металась туда-сюда, тараторила о безответственности, пропусках и даже приплела к чему-то уголовную ответственность, на пороге которой они стояли, как будто бы впервые услышала о разборках, которые устраивали за школой по наущению старшеклассников. Все старались делать вид, что ничего не происходит, и только когда информация о драках, разборках и жалких подобиях «стрелок» из девяностых доходила до родителей, не менее влиятельных, чем родители тех, кто устроил разгул бандитизма в школе, директор доводил до истерики всех классных руководителей без исключения.

«Значит, досталось какому-то мажористому пятикласснику», — Алика с сочувствием покосилась на Илью. Его избили пару месяцев назад до страшных чёрных синяков по телу — но никто не придал значения ни двухнедельному пропуску, ни чуть более ссутуленной осанке, ни осторожности в движениях и мрачной задумчивости на уроках.

Алика сердито прикусила губу и провела пальцем по экрану, проверяя дату: действительно, она тоже была близка к порогу уголовной ответственности — до четырнадцатого дня рождения оставались жалкие две недели. «Оч-чаровательно», — без восторга выдохнула она. При мысли о грядущем торжестве стало совсем кисло. Алика ловким взмахом спрятала телефон в карман и раскрыла толстую тетрадь по литературе. Страницы хрустели от непроверенных домашних работ, написанных аккуратными тонкими буквами. Эссе за эссе, ответы на вопросы, анализы стихотворений копились с самого декабря, а Светлана Михайловна только лишь грозилась собрать тетради, но никогда их не проверяла.

Она в принципе всегда только грозилась.

Грозилась привести на родительское собрание директора; грозилась написать на них докладную; грозилась отказаться от классного руководства (но, видимо, копейки доплаты были дороже собственных нервов); грозилась вызвать родителей Михайлова и Шаховского в школу.

Но всё оставалось по-прежнему.

— Потому что всё идёт из семьи! — грянул визг классной руководительницы над самым ухом.

Алика захлопнула тетрадь и подпёрла кулаком щёку. Учительница, как обычно, застыла у их с Ильёй «самой примерной» парты и сейчас полоскала не то всех, не то кого-то конкретного. Алика слушала вполуха и устало-сочувствующей усмешкой изо всех сил поддерживала Илью, который только и успевал уклоняться от чрезмерно эмоциональной жестикуляции классной.

— Вот когда я учила. — протянула Светлана Михайловна, и класс дружно охнул. — А что вы вздыхаете? Да, я буду говорить, потому что когда я начинала учить, дети были другие! Они были послушные, не дерзили, всё примерно делали. И никто даже не смел заикаться о своих правах.

Илья повернулся к Алике и доверительно пригнулся к её уху:

— Нет, отчасти она права: сейчас слишком много все говорят о своих правах, а об обязанностях — ни гу-гу. Но говорить, что в Союзе было лучше…

Алика активно закивала.

— Илья! Вот что вы там с Мельниковой обсуждаете?

Алика закатила глаза: конечно, когда на весь класс несётся такая волна, глупо надеяться, что их обойдёт каким-то чудом. Илья едва различимо подмигнул ей и улыбнулся классухе самой спокойной улыбкой:

— Семьи, Светлана Михайловна. Знать свои права не так уж и плохо, на самом деле. В современном мире знание прав позволяет человеку избежать неприятных ситуаций.

— А ещё уйти от заслуженного наказания, — нахмурилась учительница, — вот, о чём я и говорю. Мать Муромцева работает в полиции — пожалуйста, Илья знает о своих правах больше, чем следовало знать в его возрасте. Больше, чем мы знали в его возрасте.

Илья дёрнулся, как от пощёчины, и шея его пошла багровыми пятнами. Алика холодно поджала губы и со всей злостью уставилась на учительницу. Только-только улеглась травля, только-только все сделали вид, что забыли, кто мать Муромцева, как классная руководительница решила вскрыть рану и запустить травлю заново! Она так долго орала тут об обязанностях, а сама напрочь о своих забыла: тёплую и дружескую атмосферу в классе, а не закрывать глаза на травлю. «Хорошо рассуждать о чужих обязанностях, когда свои выполняешь через пень-колоду», — скривилась Алика.

Страницы: 1 2 3

Били его с изощрённым профессионализмом.

Так, как будто их взаправду учил бывалый зэк, а не они до одури вдохновились блатной культурой и пошли делить людей на угодных и неугодных.

Сегодня неугодным опять оказался он. Илья, как всегда, собирался побыстрее выскочить из школы на людную улицу, на остановку, где вечно кто-то ждёт автобус, к дому, где из окна второго этажа бдительная бабуська выбрасывает тощим собакам с повисшей клоками шерстью рыбьи головы в снег, где можно затеряться среди людей, скрыться от хищнического прищура главаря школьной банды — но его планы разрушились одним рывком. 

Серж, девятиклассник, широкий, как два Ильи, и тугоумный, как качки из комедий, швырнул его в сугроб.

— Слинять пытался, мусорский? — самодовольно прищурился он.

Илья глянул на него снизу вверх, смахнул с лица снег и фыркнул:

— Мусорской. Если пытаешься оскорблять, делай это грамотно.

Серж, уперевшись ладонями в колени, угрожающе наклонился к нему и широко улыбнулся. Передний зуб у него был сколот — и это вдруг рассмешило Илью. Он не понял, от чего загудело в ушах и заплясали перед глазами звёздочки: от его громкого смеха или от удара по затылку.

Серж свистнул и отошёл в сторону — и стайка его верных последователей, человек пять, двое из класса Ильи, еще один из параллели и одна девчонка из восьмого, вроде бы, — окружили Илью.  Падать на их глазах было нельзя — но эту ошибку он уже совершил, так что теперь оставалось только свернуться креветкой и молиться, чтобы пуховик оказался достаточно плотным и защитил рёбра.

Нужно было просто перетерпеть. 

Повезло, Серж брезговал подобными драками: если одного взмаха руки его было достаточно, чтобы у Ильи заплясали звёздочки перед глазами, что было бы после пинка? Остальные, как ни старались (а они старались — то там, то здесь болезненно скручивало рёбра), не могли заставить его молить о пощаде, каяться или присоединиться к ним.

Пока идеи этой секты методично втаптывали его в грязь в переносном (а сейчас — и в прямом) смысле, Илья не видел смысла быть её частью. Избивать тех, кто помладше, просто потому что они удобные жертвы? Показатель не силы, а трусости. Трясти деньги у тех, кто не с ними, чтобы тупо тусить в гаражах, на гаражах, за гаражами? У Ильи были на жизнь другие планы. Быть с ними, чтобы они были не против него? Ничего: Илья готов был потерпеть, пока им не надоест или они не найдут нового мальчика для битья.

Кто-то заскулил, наткнувшись носком ботинка на учебники в рюкзаке, а не на спину. Илья усмехнулся, но тут же вскрикнул от боли и постарался прикрыть голову: чей-то ботинок теранул щёку до жгучей боли. 

— Э, Димас, полегче! — Серж переступил с ноги на ногу. — Мы не калечим. Мы даём урок.

— Прости, — как-то слишком высоко просипел одноклассник Дима, который ещё сегодня басом доказывал молодой русичке бесполезность её предмета. 

Димас сместился в сторону, и в просвете широко расставленных ног Сергея Илья вдруг увидел не то ангела, не то призрака: среди сугробов на пустом стадионе за школой мелькнул белый пуховик Алики. «Только бы она не видела!» — Илья увернулся от попытки наступить на него и зажмурился.

— Эй! — громыхнуло в морозном воздухе, плотном, как стекло.

«Видела…» — прокатилось в сознании с насмешливой обречённостью. Илья не знал, что думать, но приоткрыл глаза, чтобы видеть стремительно приближающуюся Алику. Она шла той самой походкой, которая прежде её ответа у доски выдавала абсолютную правильность решения. Даже помпончик на шапке покачивался немного угрожающе.

Они общались недолго — Илья мысленно называл Алику “подругой”, но о дружбе никогда не смел заикаться, — и пока Илье удавалось скрывать от Алики эти стычки. Она видела лишь попытки Михи и Димона натравить на него одноклассников, теперь уже не особенно успешные и довольно вялые, но сейчас Илья почему-то ощутил облегчение, как будто эти нападки Сержа с его миньонами были слишком тяжёлым секретом, как будто Алика могла одним своим появлением всё это прекратить.

А она, кажется, в это и вправду верила.

— Эй! — повторила она громче уже за плечом Сержа. — Я сейчас директора позову!

И когда снова не получила ответа, Алика встала перед Сержем. В новых лакированных ботильонах на толстой платформе она была с него ростом.

— Я что, со стеной разговариваю?!

Илью перестали бить. Не потому что Серж жестом приказал прекратить экзекуцию — ошалело обернулись на Алику. Она стояла, сжав руки в чёрных замшевых перчатках в кулаки, и — Илья мог поклясться, хотя и не видел, — в её глазах солнце блестело, как на остро заточенном лезвии. Серж приподнял брови и лениво глянул на неё сверху вниз:

— Это ты со мной?

— Пока да. Продолжишь в том же духе — буду с директором.

— Продолжу что?

— Вот это! — не отводя взгляд от Сержа, Алика ткнула указательным пальцем назад, в засыпанную по самую макушку снегом ёлочку, возле которой свалили Илью. — Что бы это ни было.

— Это наказание.

— Наказание? За что?

— А за то, что он мусорской сын!

— Серьёзно? — голос Алики не дрожал, однако кулаки она сжимала-разжимала. — И за это бить?

— У нас с мусорами только так, куколка.

— Тебе в пабликах вк сказали, что это будет круто звучать? Отстань от Ильи. 

Страницы: 1 2 3 4 5 6

Алика, потуже затянув высокий хвост, резко дёрнула дверь кабинета физики на себя. Разбухшая от времени и осенней сырости, она, разумеется, не поддалась. Закатив глаза, Алика поправила на плече лямку рюкзака и дёрнула снова. Посыпалась тонкой стружкой краска.

— Не получается? — пробасил над ухом семиклассник из параллели.

— Сейчас получится, — Алика сердито взялась за ручку, точно зная, что в третий раз должно получиться.

Семиклассник, кажется, Никита, хохотнул и, обойдя её, легко рванул дверь на себя. Она распахнулась с гулким хлопком.

— Прошу.

— Ну коне-ечно, когда я уже всё сделала, — закатила глаза Алика.

Никита хохотнул и, на прощание махнув ей крепкой широкой ладонью, скрылся в оживлённом коридоре. Взгляд против воли впился в широкую спину Никиты в чёрном строгом костюме, делавшем его похожим на какого-нибудь сотрудника ФСБ или банкира. Пальцы в задумчивости разгладили цепи длинных серебряных серёжек. Алика приподняла бровь и шагнула наконец в душный кабинет.

Что-то подсказывало ей: этот день будет не похож на остальные. И дело было не только в картах, которые она вытащила из колоды перед выходом, — это предвкушение какого-то значимого огромного события шло изнутри.

Алика прикрыла за собой дверь и поморщилась: кабинет был насквозь пропитан запахами одноклассников, сырости из мокнущего угла и неудачными играми с горелкой. «Куда только Лидия Викторовна смотрела…» — она не успела дойти до своей первой парты, как перед ней, с грохотом перемахнув через учительский стол, возник Фил Шаховской. Судя по запаху и лихорадочно мечущемуся взгляду, с горелкой неудачно игрался именно он.

— Привет! — он широко улыбнулся.

— Привет, — сдержанно усмехнулась Алика и обвела взглядом класс.

Странное дело, парни, обычно приползавшие к началу урока, а то и после звонка, сегодня пришли за полчаса до физики и теперь сидели на подоконниках, держа в руках телефоны. А потом Алика обратила внимание на последнюю парту, за которой обычно сидел новенький, Илья Муромцев. На ней был складирован мусор из салфеток, пакетов, наполненных смятыми тетрадными листами, банками, бутылками и пластиковыми стаканчиками. Алика нахмурилась: всё казалось очередным розыгрышем мальчишек, но каким-то слишком жёстким и даже жестоким.

Конечно, новенький был не самым приятным для пацанов персонажем: слишком умным, слишком ответственным, слишком независимым и даже не пытавшимся заслужить дружбу главных сил класса. «Интересно, какой же гений догадался это всё сделать, — холодная дрожь на мгновение сдавила Алику, и она рвано выдохнула, как будто и на ней лежала часть вины. — Придурки!»

Взгляд ещё раз скользнул по горе мусора и ржущим, очевидно, в предвкушении жестокого унижения, парням, и в конце концов становился на Филе, который нервно теребил запонки на мятой рубашке. Под её взглядом он поправил серебристую жилетку и нервно хохотнул:

— Э-э-это не я. Это пацаны придумали. Мишка. Типа игра слов! Он вспомнил, что полицейских раньше называли мусорами. А Муромцев, он же…

— Полицейский сын, да, — вполголоса закончила Алика, стараясь не смотреть в сторону последней парты. — Чего тебе?

— Дай, пожалуйста, матешу, а, — Фил сложил руки в молитвенном жесте и приложил к губам, — пожа-алуйста! А то меня сперва мать повесит, а следом отец четвертует, если от Верки очередную двойку притараню.

Алика обречённо закатила глаза и шумно вздохнула. Впрочем, самодовольная улыбка всё-таки рвалась наружу: хоть кому-то она была нужна в этом классе холодных и омерзительных теней. Алика решительно прошагала к своей парте, жалея, что прислушалась к маминому совету не покупать каблуки на этот учебный год: сейчас бы она, и так не низкая, выгодно возвышалась над пристроившимися на подоконниках, как воробьи на карнизах, одноклассниками.

Фил верным оруженосцем тихо шагал за ней, переминаясь с ноги на ногу. Алика нарочито медленно вытаскивала учебные принадлежности, из-под ресниц косясь на одноклассника. Он покусывал губу изнутри, нервно дёргал коленкой, подмигивал одноклассникам, воровато косился на входную дверь. Алика достала тетрадь по алгебре и лёгким взмахом протянула её Филу.

— А в ГДЗ мы заглядывать уже разучились? — беззлобно оскалилась она, когда тетрадь оказалась в руках Фила.

— А… Я это… Друга успокаивал. У него родаки разводятся тоже. — Фил пролистал тетрадь и резко поднял голову; его голубые глаза были так широко распахнуты, словно он увидал чудище. — Блин, сорян, я не хотел.

— Ничего страшного, — фальшиво отмахнулась Алика. — Мне надо как-то привыкать.

— Спасибо, Алика, ты просто супер!

Окрылённый, Фил полетел к своей предпоследней парте третьего ряда — искусно списывать. Алика с усталой усмешкой качнула головой и бухнулась на твёрдый стул. Так и тянуло посмотреть на последнюю парту, заваленную мусором. А ещё лучше: смахнуть всё к чёрту и наорать на того дурака, который это затеял.

Алика всегда старалась держаться особняком от классных разборок: она с начальной школы поняла, что легче вести тихое, спокойное, одинокое существование, а с внезапно возникающими врагами разбираться по отдельности, тет-а-тет. Впрочем, ни одна тактика противоборства ей не пригодилась: за семь лет ещё ни одного инцидента. Однако сейчас внутри разразилось небывалое негодование, готовое, кажется, вот-вот опрокинуться на головы одноклассников и утащить её с собой на дно. Алика плотно сцепила зубы: ей не должно было быть дела до новенького ученика. Тем более, как выяснилось, он сильно превосходил её по знаниям в истории и обществознании.

Алика задумчиво поигрывалась с ручкой, решая, что тяготит и терзает её больше: несправедливость по отношению к новенькому или превосходство новенького над ней. Несправедливость перетягивала. В самом деле, этот Илья ведь не виноват, что его мать понизили (или повысили?) сюда, что ему пришлось идти в эту школу, попадать в этот класс с сильными педагогами и отвратительными людьми. «Может, он сам по себе не плох? Мы ведь не дали ему шанса, — Алика прижала большим пальцем запульсировавшую губу: в последнее время это происходило всё чаще и чаще. — Ты, Алика, ты, в первую очередь!»

Грохнула дверь, и по вмиг припечатавшей всех тишине Алика поняла, что явился Муромцев. Сил поднять глаза и посмотреть на него не было: Алика не хотела быть частью шакалов, с любопытством наблюдающих за унижением человека. Но пересилить любопытство тоже было невозможно. Пришлось лечь на парту и смотреть из-под ресниц, словно бы она с интересом наблюдает за тем, как балансирует поперёк карандаша ручка.

Муромцев поправил рюкзак и пригладил медно-рыжие волосы. По заломам на бледно-розовой рубашке было ясно, что гладил он сам — так в последние полгода гладил вещи отец. Алика туго сглотнула и вздрогнула, когда столкнулась взглядом с глазами Ильи, какими-то слишком усталыми и тёплыми. Зашевелились на подоконнике шакалы, вполголоса хрипя приглашения присесть. Илья не слушал. Алика, затаив дыхание, смотрела, как он поочерёдно обводит взглядом каждого, словно фиксирует на нём снайпера.

— Привет всем, — невозмутимо кивнул Илья и решительно прошествовал к её парте.

Алика вскинула бровь. Холодок скользнул по позвоночнику.

— Можно я с тобой? — Илья потеребил длинными пальцами чёрную лямку и неловко улыбнулся. — Я просто видел, что ты одна, и…

Вместо ответа Алика убрала рюкзак с соседнего стула и горделиво выпрямилась. В спину дифирамбами ударили разочарованные вздохи. Илье было неловко: Алика заметила, как налились цветом его редкие мелкие веснушки на порозовевших щеках. Но молчала. В голове крутились мысли, как теперь разбираться с пацанами, которым, разумеется, не понравится такое дружелюбие. «Так, ну я Фила отправлю к Мише парламентёром. В конце концов, должен же он отработать домашку!» — Алика нервно усмехнулась и дёрнулась в сторону Фила. Он исподтишка показал ей большой палец.

Начался урок. Лидия Викторовна, увидев бардак на задней парте, из привычной милой учительницы превратилась в настоящую гневающуюся фурию и приказала убрать всё немедленно. Пацаны даже на субботниках так не убирались, как сейчас: по их топоту и усердному пыхтению казалось, что они вылижут весь кабинет. А Лидия Викторовна уже традиционно начала вздыхать, что их 7Б — худший класс на её памяти.

«Впрочем, ничего нового», — зевнула Алика, когда к доске вызвали Аню: красилась она на все двадцать, а мозгов было всего на началку. Эта проверка домашнего задания обещала быть долгой. Алика углубилась в раскладывание пасьянса на телефоне, прикрывшись пеналом, когда её осторожно ткнули в локоть.

— Эй, спасибо, — Илья почесал затылок и вдруг протянул ей ладонь. — Я Илья.

— Оч-чень приятно, — саркастично кивнула Алика, осторожно пожимая жёсткие пальцы. — Я в курсе. А я Алика.

— Ты не похожа на других.

Алика пожала плечами, запуская неразложившийся пасьянс снова. Илья натужно засопел: он отчаянно хотел поговорить, но боялся сказать что-нибудь не то. Или вовсе не знал, что говорить. «Человек с людьми нормальными почти месяц не общался. Имей совесть, Алика!» — одёрнула она себя и заблокировала телефон.

— Ты тоже. — Она оглядела его с головы до ног и выпалила первое, что пришло в голову: — Общагу знаешь.

— И всё?

— А ещё народ пугаешь.

— Шутишь?

Алика мотнула головой. Если бы парни его не боялись, поприкалывались бы первую неделю, и затихли. Но Мише Илья, похоже, досадил одним лишь своим появлением. Миша был сильным, грубым — тем самым, кто научил всех в классе материться и драться, кто научил не делать домашнее задание и хамить учителям; тем самым, кого Алика не любила до противного скрипа зубов. Илья не казался сильным или властным, но была в нём какая-то королевская стать, что ли.

«Королева короля видит издалека, да?» — усмехнулась собственным мыслям Алика, а вслух пояснила, что если бы Илья не пугал Мишу и его компанию, то его бы оставили в покое на первой неделе. Тем более, нашлись же благоразумные, такие, как Фил Шаховской, Настя Ковтуненко, которые прекратили издевательства спустя две недели.

— А сегодня ты ещё им показал, какое они… — Алика воровато оглянулась по сторонам, но вслух произнести не посмела: лишь красноречиво опустила большой палец.

Илья понимающе усмехнулся. И улыбка у него была по-настоящему красивой, сдержанной, спокойной, с прищуром в уголках глаз — такую Алика видела только у любимых актёров. Аж дыхание встало где-то поперёк горла.

— Алика, это… У тебя же не будет проблем, если я с тобой сел?

— Нет, — тугой хвост холодком пощекотал голую шею, — не должно. Мою позицию все знают: я сама по себе.

— А можно я понаглею?

Обычно так спрашивал Фил, когда садился к ней на контрольные, чтобы списать. Рефлекторно пальцы развернули к Илье тетрадь. Но он с неловким смешком почему-то вернул ей, мимоходом указав на ошибку, и шепнул:

— Можно я с тобой теперь сидеть буду?

Алика приподняла бровь. Если что-то выглядит, как сон, не поддаётся логике и слишком сильно отличается от знакомой реальности, то это, должно быть, действительно сон. Алика ущипнула себя через карман сарафана и болезненно наморщилась. Не сон.

— Естественно, — только и смогла выдавить из себя.

Алика не знала, чего можно ждать от Ильи Муромцева, но он был определённо интересней одноклассников.