VIKTOROOK

Пока старый волк на охоте, волчата осваивают волчий вой.

В чёрном небе над королевством беспокойно-красными волнами плясали отблески факелов, зажжённых во всех дворах. Из домика в домик сновали люди, разнося поздравления, ароматы запечённой дичи и ужины. Из особняков через открытые окна на каменные кладки лились звуки музыки — бряцанье мандолин, посвистывание флейт, перезвон бубенцов и бубнов, веселое повизгивание скрипки, — а с ними смех, вино и презрение.

Брайс и Эрик, посмеиваясь, вышли из сумрачных коридоров замка на балкон. Их кубки из тёмного серебра почти беззвучно соприкоснулись, прежде чем Эрик и Брайс пригубили вино и навалились на перила, свысока глядя на затянувшуюся предпраздничную сутолоку на улочках королевства.

Старый король задерживался на пути с победоносной войны. Народ ждал его, высыпав на улицы, вывесив флаги из окон, повязав праздничные ленты на покосившиеся дверные ручки, и готовил традиционные блюда из дичи. Ждали и принцы, наотрез отказавшись ожидать отца в летнем охотничьем дворце и посвящать ему первую охоту сезона, как того желал сам король.

Они предпочли стоять на балконе городского замка — вблизи народа — и разделять эту радость с ними.

— И всё-таки нам стоило бы приказать приготовить какую-нибудь дичь. Отец будет рассержен, — Эрик поболтал вино в бокале и перегнулся через перила, разглядывая нарядно разодетые фигурки на линии ниже рынка. — В конце концов, наши охотники достаточно умелы, а псы достаточно выдрессированы, чтобы загнать какого-никакого вепря.

— И охота тебе с этим возиться? — скривился Брайс и, небрежно поддерживая бокал двумя пальцами, сделал пару жадных глотков. — Если уж отцу будет так угодно, народ поделится?

— Народ? — усмехнулся Эрик и осторожно отодвинул ещё полный бокал в сторону. — Интересно, какой? Этот или тот.

Эрик кивнул за спину Брайса: туда, где в мутных светлых от множества свечей окнах пьяно танцевали силуэты.

— Народ у нас только один, Эрик.

В голосе Брайса звучало презрение. Эрик качнулся на пятках и сжал руки в кулаки — он делал так с самого детства, словно душил поганого змея ненужных эмоций, — Брайс с улыбкой прислонился бедром к балюстраде.

— Эрик, давно пора понять, что народ в королевстве… Неоднороден. Есть те, кто поддерживает и обеспечивает власть короля. А есть те, кто действительно с радостью разделят с королем свой хлеб.

— Вот как? — Эрик сердито почесал неопрятную щетину и, подперев кулаком щёку, кивнул под ноги. — А кто поделится с ними?

Брайс пожал плечами и, оттягивая ответ, вновь прильнул к кубку.

— Им нечего есть. Сейчас они съедают все запасы, потому что в королевстве праздник. Потому что король вернулся с победой. Потому что это традиция.

Эрик знал, о чём говорил. Его нередко замечали — правда, притворялись, что и не замечали вовсе — выскальзывающим через двери для прислуги в город, переодетым то в кожаный жилет сокольничего, то в рваную рубаху рыбака, то в серое платье сапожника. Злые языки говаривали, что это его влечёт дурная кровь его матери-служанки, несчастной любовницы короля. Старый король, прикрыв ладонью лицо, убеждал советников — и себя, наверное, — что хороший король должен беспокоиться о своём народе и смотреть ему в глаза.

— Король не должен забирать у народа последнее, королю надлежит с ним делиться.

Брайс безразлично пожал плечами, как и всегда, когда дело касалось народа. Куда больше его забавлял невинный флирт на балах, торжественные визиты в замки советников и выступления бродячих трупп из иных королевств.

Пока Эрик оттачивал навыки боя и охоты, зарабатывал мозоли на ладонях от меча и тяжёлой простой работы, Брайс стирал ноги в кровь в развесёлых танцах и перебирал тонкими бледными пальцами корешки книг в отцовской библиотеке, к которым сам отец, впрочем, притрагивался мало.

— Король и делится. Взгляни сам: теперь дети, что помладше, могут идти в школы, учиться считать и писать.

— Чтобы потом идти помогать родителям торговать. Мясом, рыбой… Собой.

— Это их выбор. Их предназначение.

— Да? — усмехнулся Эрик, взъерошив волосы. — Интересно, кто его им определил? Аристократы?

Уколол.

Во всяком случае, Брайс уязвлённо поморщился и как-то ссутулился, прежде чем взглянуть в сторону замков и особняков, где веселились богачи. Сын дочери правителя диких северных земель, первый законный сын короля, он был обречён стать частью знати, её любимцем. Никто не замечал, как он подолгу репетировал учтивую улыбку в зеркале в полный рост в медной оправе в своей гардеробной, никто не догадывался, что часами он просиживал над книгами и скрупулёзно скрипел пером отнюдь не в стремлении совершить новое открытие — только бы не забыть уже известное, но столь неочевидное.

Брайс встряхнул светлыми кудрями, распрямился и одарил брата всё той же учтивой улыбкой:

— А нам с тобой – кто? Как ты думаешь, ты принц, оттого что ты рождён служанкой? Или королём?

— Скажешь — нет? — сощурился Эрик.

Он весь подобрался, острые лопатки выступили в блестящем чёрном кафтане — словно чёрный демон, тигр, готовящийся к прыжку — однако кидаться на брата не спешил. Слушал. Внимательности ему было не занимать.

Брайс оскалился, обнажив ровные здоровые зубы — редкость для аристократии — и чуть склонил голову вправо, как любопытный послушный пёс. Казалось, он забавлялся, на самом деле — упивался победой, замешательством Эрика.

— А что ты скажешь? Смог бы ты оказаться здесь, если бы твоя мать родила тебя не в стенах замка, а, скажем, вон там.

Кивком головы Брайс указал вниз, на одноэтажные одинаковые, залепленные соломой и известью, домики, где стоптанные деревянные башмаки поднимали пыль улиц. Эрик задумался. Наверное, метался от дома к дому, воображая себя то сыном кузнеца, то сыном рыбака, то сыном пекаря. Его рука стремительно схватила кубок. Эрик сделал несколько жадных глотков.

— Я понял, о чём ты. Зайчонок среди зайцев вырастет зайцем. Оленёнок — оленем. Так и волчонку надлежит вырасти волком, только если его не вырастят собаки. Тогда он вырастет слепо преданным цепным псом.

Брайс расхохотался, его ладонь легла на напряжённое плечо Эрика:

— Послушай, братец, тебе всё-таки стоит посетить хоть одно торжество. Уверен, самые прекрасные девушки падут к твоим ногам, стоит тебе отчебучить что-нибудь эдакое.

— Насмехаешься? — Эрик дёрнул плечом, отшатываясь от брата. — Не устал?

— Вот уж неправда, — Брайс приблизился к Эрику на расстояние полутора шагов и по-мальчишески ткнул его локтем в предплечье. — Я и вправду сам бы лучше не сказал. Ну чего ты такой мрачный? Праздник же!

Эрик покачал головой:

— Честно говоря, опасаюсь возвращения отца. Он ведь действительно из тех, кто заставит народ поделиться последним, чтобы отпраздновать свою победу.

— Ну, — Брайс нервно поправил манжеты, — победа досталась нам большой кровью. Стольким придётся выражать соболезнования. Народ должен ценить то, что король для них делает. А это невозможно без требований и ограничений.

Эрик остервенело замотал головой.

— Нет-нет. Знаешь, что происходит с повозкой, у которой слишком сильно затянули колесо?

— Нет…

— Точно. Я и забыл, что ты подобного не делал… — беззлобно усмехнулся Эрик. — Так вот… Она не едет. В лучшем случае. Или ломается. Государство движется на четырёх колёсах. Богатство, армия, вера — народ. Стоит хоть одному из колёс перестать работать…

Эрик развёл руками. Брайс ненадолго умолк, а после неровно усмехнулся:

— Знаешь, пожалуй, нам следует править вдвоём.

Эрик согласно покивал, но тут же опомнился:

— Править?

Если бы старый король услышал — убил бы на месте, не посмотрев, что это полушутливое предложение отпустил его собственный сын, как убил четырёх братьев на пути к тогда ещё скромному трону.

Брайс растерянно помотал головой и поспешно взъерошил волосы:

— Да я так… О будущем просто… Задумался вдруг. Но ты начал этот диалог первым.

Эрик и Брайс посмотрели друг на друга в растерянности, а потом расхохотались. Смех их, тихий, чуть придушенный, взвивался в густой и теперь неспокойно тихий воздух.

— Ладно, — приобняв Брайса за плечо, Эрик кивнул в сторону тёмных коридоров замка, — пойдём-ка туда, где потише. А то ещё старый Конрад вдруг услышит, отцу донесёт.

— Если старый Конрад хочет услышать — он услышит.

В этом Брайс был, несомненно, прав. Братья обнялись, а старый Конрад прильнул к тонкой щели в каменной кладке, силясь разглядеть по-прежнему острыми глазами, не мелькнёт ли в руке одного из наследников нож.

Когда же молодые короли, обнявшись, двинулись в сторону прочь от балкона, перекидываясь шутками и воспоминаниями о счастливом детстве, старый Конрад покачал головой и двинулся по холодному коридору прочь, к своему кабинету.

Стук костяной трости тонул в тишине потайных коридоров. Прихрамывая на раненую ногу, Конрад размышлял, как же жестокому старому королю удалось вырастить двух своих сыновей столь неразлучными и даже мысли не допускающими о братоубийстве.

Как удалось двум молодым королям уродиться столь схожими при разных матерях, вырасти столь дружными и так гармонично, словно две половины плода, дополняющими друг друга, и через многие годы оставалось загадкой.

В кабинете Конрад первым делом зажёг факел и благовония в оленьем черепе пред алтарём. По кабинету заструился густой тяжёлый аромат леса, а Конрад присел за стол.

Оставалось надеяться, что тревожное письмо, написанное быстрым скошенным почерком о том, что старый король, прельстившись триумфальной охотой на золоторогого оленя, упал с лошади и сильно повредился, окажется лишь предостережением старому королю или пустым беспокойством.

Потому что в груди Конрада всё равно зрело предчувствие гражданской войны.